Бенедикта посмотрела на Труду, которая крепко спала, приоткрыв ротик. На этот раз никакие мысли о безобразии ей в голову не пришли. Девушка снова легла и стала размышлять. Она ощущала необычайное спокойствие.
Итак: Хаархаус ее поцеловал. При мысли об этом Бенедикта невольно покраснела, однако сердце ее быстрее не забилось. Случилось то, что случилось. Каковы последствия? Очень просто: Хаархаус попросит ее руки! Конечно же, так оно и будет. Бенедикте отчего-то стало не по себе. Она села.
Родители! Что они на это скажут?! Это же почти как роман Макса, только наоборот. Хаархаус не из благородных. Папа-то широких взглядов, а вот мама и дедушка! Правда, доктор Хаархаус – знаменитость. Возможно, это их успокоит. «Фрау доктор Хаархаус»… Легкая улыбка тронула губы девушки. Есть фамилии и звучнее. Но знаменитость! Внезапно Бенедикта снова бросилась на кровать. Ерунда! Хаархаус ей даже в любви пока что не признался. Сначала должно случиться объяснение. Минувшим вечером оно было невозможно. Не в присутствии же Труды и Земпера. Пришлось ломать комедию… Итак, нужно подождать объяснения в любви, предложение последует за ним. Или все же сначала будет предложение?..
Бенедикта не знала, что и думать. Ей снова стало не по себе, со страху она не могла даже сглотнуть. Девушка прислушалась к собственному сердцу. Удивительно: вместо «несказанного счастья» – это выражение она недавно вычитала в каком-то романе – его наполнял один лишь страх. Чего же она боялась?! Бенедикта не знала. Может, так и должно быть. Или же…
Ее поразила чудовищная мысль. Она не любит Хаархауса?! Бенедикта не стала думать об этом дальше. Почти что бессознательно она выпрыгнула из постели, подлетела к туалетному столику и принялась тереть губкой свой хорошенький свежий ротик, будто пытаясь смыть с него вчерашний поцелуй.
Взгляд ее случайно упал в зеркало. Ну и вид! Бледное, утомленное от бессонной ночи лицо с блестящими от прованского масла Труды щеками. Уж точно не счастливая невеста. Девушка еще раз умылась.
Она вернулась в кровать и принялась думать снова. Втайне она смеялась над собой. Да понятно же, что она любит Хаархауса. То невероятное ощущение, которое охватило ее вчера, пока он нес ее на руках, – это же была любовь! Или нет? Но как же тогда она себя обнаруживает, эта любовь?! Надо бы спросить Труду. Труда, по ее собственным рассказам, уже неоднократно любила: учителя рисования в пансионе, провизора в папиной аптеке и невероятно красивого незнакомца, которого случайно увидела на Лейпцигской площади в Берлине. Труда должна знать. Но спрашивать ее Бенедикта не хотела. Труда не умела молчать.
Бенедикта сказала себе, что Хаархаус уже при первой встрече произвел на нее сильное впечатление. Конечно же, не в виде простуженного мастерового, а на следующее утро. Он был в куда большей степени героем, чем Макс. Сразу ясно – великий человек. Девушка в ярости хлопнула ладонями по одеялу и воскликнула:
– Но это же еще не любовь!
– Ты о чем? – спросила Труда, приподнимая голову с подушки и зевая. – Уже семь?
– Нет, – возразила Бенедикта, – спи!
Труда перевернулась на другой бок.
– Как твои зубы, Дикта?
– Спасибо, хорошо. Все прошло.
– Видишь! Это горячее масло… – и Труда снова уснула.
Бенедикта пожала округлыми плечами. Горячее масло – курам на смех! Ее беспокоило совсем другое. Тут она разом припомнила все чудовищные обвинения Труды. Хаархаус похититель девичьих сердец! Он ломает лилии, а потом топчется по ним! Он носит браслет! Может, даже еще один на ноге! Кровь ударила девушке в лицо. А что, если Труда права?! Что, если Хаархаус в самом деле… Она снова зарылась под одеяло. Не на ту напал! Себя она растоптать не даст… Ох уж этот подлец! Оставаться в постели сил не было. Бенедикта встала и начала одеваться. От этого в соседней комнате проснулась Нелли.
– Дикта, – позвала она, – что ты делать?
Девушке в голову пришла превосходная идея. Она прокралась в комнату Нелли и села на краешек кровати.
– Не могу больше спать, Нелли, – сказала она. – Мне приснился совершенно безумный сон. Только представь себе: мне приснилось, будто я влюбилась.
Нелли испугалась.
– Но, Дикта, такое же никто не снить!
– Что поделать! Не веди себя так странно, Нелли! Нелли, ты когда-нибудь была влюблена?
Нелли сначала побледнела, потом покраснела и зарылась лицом в подушку.
Бенедикта наблюдала за происходящим с удивлением. Она наклонилась и поцеловала подругу в шею.
– Нельхен, darling, Господи Иисусе, мне-то ты можешь сказать! Ты уже влюблялась?
Нелли повернулась к ней, и Бенедикта с еще большим изумлением увидела, что в глазах маленькой англичанки стоят слезы. Она бросилась подруге на шею и крепко прижалась к ней.
– Ах, Дикта, – всхлипнула она, – откуда ты все знать?!
Бенедикта совершенно не понимала, что у Нелли на душе.
– Нельхен, боже ж ты мой, почему ты рыдаешь? – спросила она.
– Я не мочь иначе, – не прекращала всхлипывать Нелли, все крепче прижимаясь к Бенедикте. – Я любить его так сильно, так сильно…
– Нелли, но кого? Кого же?!
– Ах, да ты все знать, милая, хорошая, добрая Дикта… А я точно знать – он тоже меня любить, хоть я так плохо говорить немецкий…
– Так вот в чем дело! – лицо Бенедикты озарила догадка. – Герр Фрезе?!
– Ну, да… – Нелли отпустила подругу и спряталась под одеяло.
Бенедикта кивнула. Можно было и догадаться. Она возликовала. Слава богу, теперь было, кого порасспросить! Она погладила Нелли по светлой головке и еще раз поцеловала.
– Поздравляю, Нельхен, – сказала она мягко, – я ужасно за тебя рада… Вы уже обо всем поговорили?
– О, нет! – воскликнула мисс Нелли, сильно подчеркнув звук «о».
– Но хотя бы поцеловались?
– Да что ты! – звук «о» прозвучал совсем уж по-американски.
Бенедикта задумалась и робко спросила:
– Откуда же вы знаете, что друг другу нравитесь?
– По глаза, по голос, по всему! О!
Бенедикту разрывало любопытство. Она подвинулась поближе.
– Но, Нельхен, но, Нельхен… Нельхен, я не понимаю… Нельхен, как это, когда человек любит? Как это ощущается? Чувствуешь себя очень счастливой?
– О, ужасно!
– Нельхен, но ты же только что рыдала?
– Счастливый, но и несчастливый… Я не знать… Все… все… в куча!
Тут проснулась и Труда. Бенедикта было поднялась, но Нелли ее удержала.
– Дикта, – прошептала она, – только ничего не говорить! Дать мне святой честный слово – ничего не говорить!
Бенедикта пообещала. Теперь она знала. Все в кучу: слезы и радость, томление и страх – так оно и было. Она любила. На самом деле ничего хорошего. Что если Труда права про похитителя сердец? Тогда ей не повезло…
Труда одевалась в приподнятом настроении. Она сама заговорила о Хаархаусе.
– Послушай, Дикта, – начала она, сидя перед зеркалом и накручивая волосы, – ты вчера наверняка разозлилась, когда доктор предложил руку мне, а не тебе?
– С чего бы мне злиться, Труда? Серьезно, с чего? У Хаархауса нет ни малейшей причины быть с тобой менее любезным, чем со мной.
– Это так, но я думала… Знаешь, я все-таки ошибалась.
– В чем?
– Доктор не так уж и плох. Я спросила его, почему он носит браслет, и он ответил, что в память о бабушке.
– Ах, вот что! – Бенедикта, поставившая правую ногу на стул, чтобы застегнуть сапожок, замерла. – То есть ты больше не считаешь Хаархауса похитителем сердец?
– Нет, Дикта, не считаю. Он очень милый мужчина. Иногда люди ошибаются. Да и глаза у него добрые…
Бенедикта была до крайности возмущена, но вида не подала. У Труды язык просто как помело! Сегодня одно, завтра другое… Хуже всего, однако, было, что Бенедикта и сама не знала, что думать о Хаархаусе. Не оставалось ничего другого, как ждать. В ней проснулось любопытство. Вчерашние страдания, которые Труда ошибочно пыталась исцелить масляными притираниями, испарились. Бенедикте стало интересно, что случится дальше. Ведь что-то должно было произойти. Например, торжественное объяснение доктора с ней или с папой. Наверняка.
Девушка оделась с особенным тщанием: свежая блузка и широкий ремень из мягкой кожи. После этого она быстро стянула сапожки, которые носила каждый день, и надела пару поэлегантнее. Но ее все еще беспокоило бледное лицо.
– Труда, у тебя есть румяна? – спросила она.
– Дикта, как тебе такое пришло в голову! Зачем они тебе?
– Сейчас объясню. Я плохо спала – из-за зубной боли – и выгляжу бледной. Если мама заметит, то сразу же скажет, что это начинается простуда, и засунет меня в кровать.
Труда тут же придумала решение.
– Очень просто, Дикта. Садись: я натру тебе щеки. Удивишься, какими красными они станут!
Бенедикта села, и Труда принялась массировать ее лицо. Средство помогло. Уже через три минуты Бенедикта была розовой, как утренняя заря.
– Спасибо, Труда, – сказала она, крутя головой перед зеркалом. – Просто удивительно, что ты знаешь ответы на все вопросы.
Завтрак прошел как обычно. Мальчики снова захотели кататься, да и Фрезе был готов еще раз оседлать Гвадалквивира, несмотря на испуганные взгляды, которые бросала на него мисс Нелли. Хаархаус был, как всегда, в оживлении и хорошем расположении духа, что до крайности удивило Бенедикту. Он вел себя так, будто вечером ровным счетом ничего не произошло, и тут же согласился на предложение Макса отправиться на прогулку по буковому лесу.
«Какой странный человек, – подумала Бенедикта. – Это комедия, рассеянность или он что-то задумал? Быть может, ждет удачного момента, чтобы со мной поговорить?» Весь день она старалась держаться подальше от Нелли и Труды и много ходила по парку. Она даже отправилась на остров и долго стояла там под памятником Трауготу. Девушку слегка знобило. Она не знала, чего ей не хватает.
Иначе, чем обычно, вел себя за завтраком только старый Тойпен. Он молчал и время от времени с интересом поглядывал на Макса. После еды он на несколько часов заперся в своей комнате, и Штупс, убирающий в коридоре, слышал, как старик ходит туда-сюда. В одиннадцать он вышел из дома в шляпе и накидке – обычно он набрасывал на плечи короткое легкое пальтишко – с тростью в руке и осведомился, где баронесса. Та оказалась в молочном погребе. Фрау Элеонора заказала новую маслобойку и собиралась ее опробовать. Она сильно гневалась: устройство было до крайности сложным, а приложить к нему инструкцию механик забыл. В результате экономка тут же сломала какой-то винт.