Макс резко остановился.
– Доигрались, – сокрушенно воскликнул он, то ли в шутку, то ли всерьез. – Ты ополоумел, Адольф?! Нельзя же целовать первую попавшуюся девушку, только потому что ты выпил стакан пунша! И что на это сказала Дикта? Надеюсь, она тебе этого не спустила? Она тебе не…
И Макс изобразил пощечину. Доктор с горечью покачал головой.
– Ах, если бы… – ответил он. – Тогда мы были бы квиты. Но она, видно, сама была капельку не трезва, если говорить честно. Только тихо вскрикнула, да и Брада с фройляйн Пальм как раз подошли… Я полночи не спал. Все думал о случившемся. Как мне теперь вести себя с твоей сестрой, ума не приложу.
– Ну и ну, дорогой друг! Слава богу, она еще почти дитя, не приняла все слишком близко к сердцу. Меня радует хотя бы то, что ты осознаешь собственную низость, ты, mauvais sujet[51], и что тебе стыдно.
– По мне не скажешь, но я каюсь. Я уже даже готов жениться на Бенедикте, если она восприняла поцелуй всерьез.
– Неужели?! Уж кто-кто, а ты вовсе не создан для брака.
– Я не был бы так категоричен. Но, боюсь, твоя сестра и я… мы, право слово, не очень друг другу подходим.
– Вовсе не подходите, сын мой. Кроме того… О, я знаю, что тебе делать! Расскажи эту историю Браде, он вызовет тебя на дуэль, пристрелит и сделает Бенедикте предложение над твоим телом!
– Прекрасная мысль! Но начнем с того, что я и сам весьма неплохой стрелок…
– А теперь серьезно, Адольф. Из кое-каких случайно брошенных слов я знаю, что Брада имеет виды на Дикту. При первой же возможности попроси у нее прощения, повинись, поругай себя, поклянись на кресте и уладь все до того, пока об этом кто-нибудь узнает. Особенно Брада. Пожалуй, эта история куда более серьезна, чем я думал поначалу. Да, дорогой Адольф, не могу не отметить, что совершенно от тебя такого не ожидал! А что, если Дикта пожалуется маме? Если папа потребует от тебя сатисфакции? Или я, как брат несчастной девушки?
Хаархаус отер лоб носовым платком.
– Прекрати, Макс! Прекрати! – воскликнул он. – Каждый человек может разок набедокурить. Я сделал глупость – да, – и сам постараюсь все уладить. Устрой мне после обеда или вечером возможность с четверть часа побыть с твоей сестрой наедине. Пока что это все, о чем я прошу. Не так уж и много в сравнении с тем, что я для тебя уже сделал. Эх ты, неблагодарный! Сам грешишь напропалую, а стоит мне разок оступиться, как ты тут же возводишь ошибку в ранг злостного преступления. Тьфу на тебя!
Беседа стала принимать шутливый юмористический характер. На деле признание Хаархауса Макса вовсе не волновало. В его глазах Бенедикта все еще была ребенком. Украсть у нее поцелуй не казалось ему чем-то хоть сколь-нибудь опасным. Событие, ясное дело, из ряда вон, но раз уж такое случилось, лучше всего вытереть губы и забыть. О том, что даже один-единственный поцелуй может оказаться роковым, Макс не подумал. Он хорошо знал Хаархауса. Тут и говорить было не о чем.
В буковый лес вклинились еловые посадки. Макс, похоже, отлично знал дорогу. Вместо того чтобы и дальше идти прямым торным путем через темень хвойного леса, он свернул на узкую тропинку, извивающуюся среди мха. Время от времени она выводила на поляны, на которых работали лесорубы или росли молодые деревца. Путь довольно долго лежал вдоль огороженных проволокой охотничьих угодий, за которыми последовали молодые дубравы, сменившиеся полным света березовым лесом, снова перешедшим в буковый с его поблескивающей, будто вырезанной из металла листвой. Наконец Макс резко остановился перед внезапно разверзшимся посреди леса ущельем. Оно было полно обломков скал, а ступенчатые края выдавали в нем заброшенную каменоломню.
– Так, – сказал Макс и устало сел, – передохнем пять минут. Через четверть часа будем в Эрленбрухе.
– Слава тебе господи, – отозвался Хаархаус. – Твои прогулки неприятно длинны. Я не только помираю от жажды, но и начинаю хотеть есть. Надеюсь, в Эрленбрухе найдется выпить и закусить.
– Угомонись, слабак! Тебе предложат завтрак. И ты-то покоряешь Африку!
– Там столько пешком ходить не приходится. В основном верхом или на носилках. Ну, пойдем же дальше! От отдыха только еще больше устаешь. Кстати, мне кажется, собирается гроза. Что-то не верится, что мы сегодня вообще вернемся домой. Выкручиваться тебе, сын мой. Я больше врать не стану.
Макс ничего не ответил. Он уже вскочил и стал карабкаться по краю ущелья. Подъем между камнями оказался не из легких. Хаархаус сыпал ругательствами и проклятиями. С другой стороны каменоломни обнаружилась просека, идти по которой было удобно. Не прошло и десяти минут, как показался Эрленбрух. Голубое озеро, окаймленное зеленью, и охотничья сторожка, утопающая в цветах.
Макса уже приветствовали белые флаги. У околицы стояли две дамы и махали носовыми платками.
Барон попробовал испустить тирольский клич. В ответ донесся прекрасный чистый йодль.
– Это Зеезен, Адольф. Владеет йодлем, как альпийский сыродел. К тому же поет, рисует, скачет, как амазонка, охотится, пишет стихи и превосходная хозяйка. Эта женщина может все.
Дамы пошли навстречу господам. Макс ринулся к Элизе и заключил ее в объятия. Фрау фон Зеезен протянула Хаархаусу руку.
– Доктор Хаархаус, не так ли? – сказала она. – Так я и полагала. Узнала бы вас и среди сотни других мужчин. Не из-за тропического флера, которого у вас не отнять, а из-за каиновой печати сообщника разнообразных злодеяний Макса Тюбингена. Вы производите впечатление верного соратника.
Хаархаус ответил в той же шутовской манере и поцеловал руку фрау фон Зеезен. Пока они шли к дому, он улучил момент и исподтишка оглядел спутницу. Великолепная женщина. Серая амазонка выгодно подчеркивала ее стройную гибкую фигуру. На высоком глухом воротнике мерцала незатейливая золотая брошь: два продетых друг в друга кольца. Лицо было скорее интересным, нежели красивым, но с аристократическими чертами и пикантным выражением: узкий, слегка вытянутый овал с выдающимся подбородком и изысканным тонким носом, над которым почти смыкались темные брови. Серые глаза с зелеными искрами, слегка смуглый тон кожи и редкие веснушки на щеках. Просто уложенные темно-рыжие волосы. Общее впечатление элегантности, лоска и свежести, от которого сердце начинало биться чуть быстрее.
В комнате, где ранее отдыхал после дикой скачки на Гвадалквивире Фрезе, был накрыт деревенский завтрак: колбаса, ветчина, яйца, вино и пиво. Только все сели, как нянька принесла маленького Эберхарда. Макс по-отцовски расцеловал его и хотел поиграть с малышом, но Эберхард пребывал в дурном расположении духа и принялся рыдать, после чего его тотчас же снова унесли. С некоторой торжественностью Макс представил свою супругу Элизу доктору, который не замедлил ее поздравить. Поздравления были совершенно искренними. Элиза очаровала Хаархауса, пусть она, по его собственному мнению – в этом он признался себе лишь в самой глубине души, – и не шла ни в какое сравнение с фрау фон Зеезен. Какая женщина! Она не завтракала со всеми, а сидела в кресле-качалке, поигрывая хлыстом. На ее руках не было ни колец, ни браслетов. Возможно, из кокетства, подумал Хаархаус, глядя на ее чудесные руки: тонкие, благородные и нервные. Такой же была и ножка: не маленькая, но узкая и изящная. «Совершенно аристократична», – подумал Хаархаус. Даже смешно, насколько эта женщина овладела его мыслями!
Часы с кукушкой пробили полдень.
– Если господа уже оправились после марша через леса и поля и достаточно подкрепились, – сказала фрау фон Зеезен, – мы могли бы перейти к делу. Все имеющие отношение к заговору в сборе. Не хватает только Эберхарда. Но поскольку он у нас corpus delicti [52], его присутствие необязательно.
– Перейдем к делу, – сказал Макс, положил салфетку на стол и долил себе вина. – Могу ли я начать? Пришло время принять решение. Африка мне уже как кость в горле. Да и Хаархаус не поддерживает меня в необходимом объеме.
– Но-но, попрошу, – тут же вставил тот, – я уже сам себе опротивел от чудовищного вранья, которым потчую окружающих!
– Не шуми, Адольф! Вранье – это еще не все. От тебя мне не хватает эмоциональной поддержки. Ты вечно превращаешь трагическое в юмористическое. Повторяю: пора положить этому конец, а то все выйдет на свет божий в самый неподходящий момент. Но сделать все это насильственным образом я не могу. Поэтому необходимо ваше участие, фрау Маринка!
Элиза встала и поцеловала фрау фон Зеезен.
– Дорогая Маринка, помилуй нас! – сказала она. – Ты помогала нам до сих пор, так доведи же дело до конца. Что тут могу сделать я? Совершенно ничего. Мне приходится держаться в стороне, так сказать, за кулисами, пока суфлер не подаст знак. Надо было, конечно, с самого начала действовать энергичнее. И Максу, и мне. Но этого не случилось. Теперь мы увязли по самые уши.
– Да, дети, вы увязли, – спокойно согласилась фрау фон Зеезен. – Хуже всего, что вы сами загнали себя в угол. Ведь во всей этой комедии не было ровным счетом никакой необходимости. Я бы на вашем месте уж точно повела бы себя иначе. Дипломатия, конечно, хороша, но только когда она к месту. Давайте теперь подумаем, как нам распутать этот клубок!
– Да, давайте подумаем, – повторил Макс, в голове у которого не было не единой мысли. Слишком уж счастлив он был сидеть рядом с Элизой и гладить ее по руке.
– Мне кажется, – продолжила фрау фон Зеезен, – что для начала нужно привлечь на нашу сторону вашего дедушку, дорогой Тюбинген. Я постараюсь сойтись с графом Тойпеном поближе и сделать его, так сказать, моим доверенным лицом. Он любит интриги и заговоры, возможно, ему доставит удовольствие стать частью заговора и повлиять на происходящее. А вы, дражайший Макс, возьмите на себя папу.
– О боже, – сказал Макс и залпом осушил стакан.
– Любезнейший друг, вы хотите отказаться от участия в решении вашего же вопроса? Пренебрегите разок привычным удобством, чтобы штурмовать врага вместе со всеми!