Она изобразила улыбку и весьма неплохо.
– Многоуважаемый герр доктор, – с легкостью возразила она, – если бы я только знала, что именно должна вам простить?! Не будете ли вы так любезны объясниться?
Хаархаус оторопел.
– Любезная фройляйн, не могли бы вы избавить меня от описания совершенного бесчинства?
– Не имею ничего против. Но, повторяю вам: я в самом деле не понимаю, по какому поводу вы просите у меня прощения.
– Фройляйн Бенедикта, вы надо мной потешаетесь! Это нехорошо с вашей стороны.
– Герр доктор, нам не удастся понять друг друга, пока вы будете решительно отказываться сказать, что именно вы натворили.
Хаархаус внимательно посмотрел Бенедикте в лицо. Сама невинность и дружелюбие. Что все это значит? Она притворяется? Разыгрывает его?
– Дражайшая фройляйн, – начал он снова несколько неуверенным голосом, – вы, должно быть, помните, что вчера вечером на острове в момент слабости я позволил себе… что ж, нужно это сказать: я позволил себе украсть у вас поцелуй?!
Бенедикта снова запрокинула голову и надменно посмотрела на Хаархауса, после чего легко и весело рассмеялась.
– Вы – у меня – поцелуй?! Дорогой доктор, вы, должно быть, размечтались или в самом деле слишком много выпили! Успокойтесь, такое безграничное бесстыдство никак не может числиться среди ваших грехов! Полагаю, мое прощение вам больше без надобности?
Девушка сделала шаг в сторону двери, но Хаархаус ее удержал. Щеки его слегка порозовели, глаза заблестели.
– Фройляйн Бенедикта, – сказал он резко, – я не позволю над собой шутить. Я не привык к тому, чтобы меня так… так… унижали. Я попросил у вас о прощении и большего сделать не могу. Ежели вы изволите и дальше гневаться, мне придется покориться. Но смеяться над собой я не дам!
Бенедикта пожала плечами.
– Герр доктор Хаархаус, – ответила она спокойно и с некоторой полной достоинства серьезностью, – очень прошу вас, оставим этот разговор. Мне прощать вам нечего, разве что грешные мысли. Однако же даже и мысль о том, что вы могли желать меня поцеловать, оскорбительна!
Она вышла. Хаархаус остался стоять, будто пригвожденный к полу. Кровь ударила ему в голову. Как она его! Великого африканца поставила на место какая-то девчонка… Хаархаус не знал, гневаться ему или смеяться?! Но он был умен и потому расхохотался. Смеясь, он прищелкнул пальцами и сказал себе:
– Вот же ж карапуз! Милый, хитрый, заслуживающий всяческого уважения карапуз…
По велению Макса Фрезе отвел мисс Нелли на кухню, чтобы там посвятить ее в подробности дела. Другой комнаты для этого не нашлось, поскольку в гостиной находились Макс, Элиза и фрау фон Зеезен, в кабинете – Хаархаус и Бенедикта, а в детской – нянька с Эберхардом.
Но и на кухне оказалось весьма уютно. Там топилась печь, в которой приятно потрескивали дрова, а на беленых стенах танцевали отблески пламени.
Фрезе поднял с табуретки вилок капусты, осторожно положил его на стол, дополнив таким образом натюрморт из морковки и петрушки, после чего предложил мисс Нелли сесть.
Нелли, с удивлением и любопытством глядя на Фрезе, села и сложила руки на коленях. Она ждала разъяснений, но студент, кажется, напрочь забыл, зачем он здесь. Он встал рядом с печью, и от него повалил пар: одежда начала сохнуть. Фрезе вздохнул.
– Герр Фрезе, – заговорила, наконец, сама Нелли, – что вы делать? Вы вдыхать.
– Это называется вздыхать, мисс Нелли. Но ничего страшного. Тут что вдыхай, что вздыхай, ничего не поменяется. А повод у меня есть: на сердце тяжело.
– О, мистер Фрезе! Вы сильно простудиться. У вас мокрый ноги!
– Ах, милая мисс Нелли, да что мне мокрые ноги! Они высохнут, а простуда пройдет. Но не сердце. Оно пустилось вскачь и бьется куда быстрее, чем раньше. Уже давно! С тех пор, как я даю вам уроки.
– О, герр Фрезе, вы так сильно на я сердиться! Потому что я такая глупая и всегда говорить «к» вместо «х».
– Нет, мисс Нелли, потому что вы такая хорошенькая, добрая и милая! От этого мое сердце в полном смятении!
– О, мистер Фрезе! – Нелли склонила голову. Она покраснела до самых корней светлых волос, и это были не отблески огня. Они по-прежнему танцевали на беленой стене, а голова молодой англичанки клонилась все ниже… Фрезе взял руки девушки в свои. Он был так тронут, что едва мог говорить.
– Нелли, – произнес он, – хорошо, что мы теперь можем объясниться. Сидя напротив вас в экипаже, я едва не сделал глупость, едва не пал к вашим ногам. Но там было мало места, и фройляйн Бенедикта… И все же меня так и тянуло к вашим ногам. Никогда еще не казались вы мне такой манящей, никогда еще ваше милое лицо не было таким хорошеньким… Нелли, я вам ужасно благодарен, я так вам благодарен, я…
И тут все случилось. Фрезе упал перед Нелли на колени прямо посреди гороховой шелухи и морковной ботвы и принялся целовать ей руки. Печка потрескивала, и огонь, казалось, запылал ярче, будто обрадовался. Нелли обвила шею Фрезе руками и прижала свое заплаканное лицо к его щеке.
– О… I love you with all my heart[54], – прошептала она. В этот момент она не стала бы говорить на своем ломаном немецком и за все сокровища мира.
Случаю было угодно, чтобы Фрезе с Нелли вернулись в гостиную одновременно с Хаархаусом и Бенедиктой.
– Ну, наконец-то! – воскликнул Макс. – Господа посвятили юных дам?
– Ах ты ж! Это-то я и забыл! – выругался Хаархаус, шедший следом за Бенедиктой.
Фрезе сделал удивленный жест.
– Покорнейше прошу герра барона меня простить, – ответил он, – я тоже об этом забыл!
Макс переводил взгляд с одной пары на другую.
– Но что же, что же, ради всего святого, вы все это время делали?! – воскликнул он.
– Ах, – отозвался Хаархаус, – я слегка заболтался с фройляйн Бенедиктой и не вспомнил, зачем мы с ней вышли!
– Прекрасный друг! – заметил Макс. – Фрау фон Зеезен, что вы на это скажете?! Мыслимо ли это, Элиза?! Ну, а вы, дорогой Фрезе?
Студент помедлил, после чего взял Нелли за руку.
– Покорнейше прошу герра барона меня простить, – начал он с привычной вежливостью, – мы с мисс Нелли только что обручились на кухне.
Бенедикта вскрикнула и бросилась в объятия Нелли. Все окружили счастливую пару.
– Gratulor[55], герр Фрезе! – воскликнул Макс. – Gratulor, мисс Нелли! А теперь, мои юные дамы, внимание! Бенедикта, отпусти мисс Нелли, ты ее потом доцелуешь! Бенедикта, отпусти же мисс Нелли, иди сюда, дитя мое. Кто это? Фройляйн Варнова? Нет, она раньше была фройляйн Варновой, а теперь стала твоей невесткой и моей женой! Давай-ка, падай в ее объятия и пока что не рассказывай никому о том, что может случиться в Эрленбрухе в дождь.
Бенедикта на мгновение застыла в изумлении. Но, став женщиной, она сильно поумнела: тут же все поняла. Охотничий домик, за окнами которого лил дождь, внезапно будто наполнился светом. Через него пролетел на своих легких крыльях ангел любви.
Дорога домой в огромном закрытом экипаже, который Тюбинген окрестил повозкой комедиантов, выдалась престранной. Говорили мало. В одном углу в счастливом молчании прижались друг к другу Фрезе и мисс Нелли. Губы их не шевелились, но сердца ликовали. Подле них примостился Хаархаус, а напротив него разместились Бенедикта и Макс. Каждый был погружен в собственные мысли. Макс думал о своей Элизе, а великий африканец – о фрау фон Зеезен, произведшей на него неотразимое впечатление. Ее серые глаза с зелеными искорками будто все еще смотрели на него… Живее всех работала, однако, голова Бенедикты. В ней царил пестрый беспорядок. Час в дождливом Эрленбрухе принес ей больше впечатлений, чем вся предыдущая жизнь. Помолвка, тайный брак, еще и история с Хаархаусом… слишком много всего и сразу. Бенедикта решила начать вести дневник. У Труды такой уже был: в сафьяновой обложке и с ключиком. Бенедикта собиралась для начала купить простую тетрадку у Кремера. Главное, чтобы было, куда писать. Удерживать в себе все, что творилось на душе, становилось невозможным…
Прием дома нельзя было назвать теплым, особенно поначалу. Но Хаархаус, как всегда, принялся гениально врать, а когда Фрезе, наконец, представил смущенную мисс Нелли баронессе, барону и старому Тойпену как свою невесту, небо над Верхним Краатцем окончательно прояснилось. Поздно вечером, когда Тюбинген зашел к жене, чтобы поцеловать ее на ночь, баронесса не без триумфа в голосе заметила:
– Смотри-ка, Эберхард, он все же начался!
– Кто он, Элеонора?
– Наш год брачных союзов.
Тюбинген рассмеялся.
– Но, Элеонора, Фрезе и маленькая Нелли не тойпеновской и не тюбингеновской крови!
– Неважно. Они часть нашего дома. И я желаю видеть в их помолвке добрый знак.
– Прекрасные слова, Элеонора. Добрые знаки я люблю. А теперь спокойной ночи, девочка моя!
Глава одиннадцатая, в которой появляются Рейнбольд и тетрадка Бенедикты, а также совершаются необходимые приготовления для званого ужина
В пятницу вечером в Верхний Краатц пришла телеграмма от кандидата в священники Рейнбольда. В ней сообщалось о прибытии оного в субботу с тем, чтобы с дозволения патрона в воскресенье провести службу.
Во избежание повтора казуса, случившегося с Фрезе, Тюбинген велел встретить Рейнбольда в Пленингене. Обычай требовал, чтобы Рейнбольд ночевал не у господ, а в доме пастора, но вечером он все же должен был нанести патрону визит вежливости.
Благодаря фотографии и рассказам Фрезе все были подготовлены к встрече с «веселым носом» Рейнбольда. И все же живьем молодой человек напугал баронессу еще сильнее, чем на фотографии.
– Ничего не могу с собой поделать, Эберхард, – сказала она перед сном супругу, – этот нос будет меня непрестанно беспокоить. Такая шутка природы вызывает нескончаемое удивление окружающих, что, безусловно, влияет на склад характера. Прошу тебя, поразмысли как следует, хочешь ли ты оставить этого человека.