о нового пастора.
На последнем сердечке изюминок оказалось целых шесть штук.
– Труда, что за ерунда! – воскликнула Бенедикта. – На блюде печенье перемешается. Как господа догадаются, что какое-то ты выпекла специально для них?
– Симпатия сама положит нужное печенье им в руки, – возразила Труда. – Это то, что называется от сердца к сердцу.
Чуть позже девушкам пришлось пережить и несколько болезненных мгновений. К ужину надлежало забить восемь молодых курочек, каждую из которых Бенедикта любила всем сердцем. Именно в это время ее нашел граф Брада. Он снова был в увольнении и потому явился рано, чтобы помочь накрыть на стол, как он сказал. Это он всегда делал с удовольствием и, как знала Бенедикта, умел собрать прекрасный букет для украшения салона.
– Так точно, уважаемый герр граф, – рассмеялась Бенедикта, – это мне известно. На ваш день рождения вы набрали столько зелени, что стол напоминал свадебное пиршество царя Навуходоносора. Поэтому цветы подождут. Сначала нужно выбрать на убой восемь курочек. Я ужасно огорчена. И почему только человек хищник!
На это Земперу сказать было нечего, но он с готовностью последовал за Бенедиктой на птичий двор, где старая птичница уже ловила жертв грядущего ужина. Гарбичанка была в дурном расположении духа. Она объяснила внимательно слушающему ее графу Браде, что утром выпустила куриц из загона, поскольку никто ей не сказал, что их будут забивать, и теперь стоптала все ноги в попытках поймать резвую птицу. Это ей и в самом деле не удавалось, и на помощь пришли Труда, Нелли и Штупс. Началась игра в догонялки, в которой хотел принять участие и граф Брада. Но ему вскоре пришлось отказаться от этой затеи, поскольку он боялся, что птицы испортят его парадную аттилу. Он предложил воспользоваться достижениями Дикого Запада и поставить себе на службу лассо. Мысль эта вызвала радостный отклик у всех, кроме гарбичанки, решившей прибегнуть к старой хитрости. Она насыпала вокруг себя побольше корма, а когда пернатый народец собрался клевать зернышко по зернышку, бросила сверху передник и таким образом поймала ничего не подозревающую жертву. Так, приложив немало усилий, удалось поймать семь курочек и запереть их в ивовой корзине. Схватить восьмую никак не удавалось. Гарбичанка нацелилась на любимицу Бенедикты, милейшую птичку с белыми перьями и черным хвостом, которым та кокетливо помахивала.
– Оставим ее в живых, – попросила Бенедикта, – семи хватит.
– Ну уж нет, фройляйн, – отвечала гарбичанка, – что мне приказано, то и выполню. Пусть хоть всю птицу разом… – Она снова устремилась со своим передником вслед черно-белой курочке.
– Разве это не ужасно? – обратилась Бенедикта к Браде. – Как катакомбы в Древней Греции или Риме.
– Гекатомбы [58], – поправил ее Брада.
– Как бы то ни было, какие-то там омбы, и чудовищные. Я этих курочек есть не стану. Боюсь услышать их приветливое кудахтанье, склонившись над тарелкой. Вам их вовсе не жалко, граф Земпер?
– Воин обязан быть привычным к крови, мисс Бенедикта. Если вы хотите когда-нибудь стать бравой солдатской женой, нужно и вам немного закалиться.
Бенедикта поджала губы.
– Кто вам сказал, что я хочу стать солдатской женой? Почему бы не крестьянской или не учительской?
– О нет, никоим образом! Крестьянину приходится нынче бороться за выживание, и он не сможет заботиться о вас так, как полагается всякому добропорядочному супругу. А при упоминании учителя я не могу не рассмеяться. Сразу думаю о красных чернилах и тридцати ошибках в классной работе.
– Не скажите. Чем старше я становлюсь, тем больше интересуюсь наукой. Учитель мне весьма импонирует. Вы посмотрите, к примеру, на герра Фрезе! К сожалению, он уже не свободен.
Брада весело рассмеялся.
– Не будем ссориться. Вы станете офицерской женой. Уже только потому, что так много понимаете в товариществе, да и сама вы отличный товарищ… Только потому, что вы такая прекрасная девушка, Бенедикта… Потому что вы в некотором смысле прирожденная лейтенантская жена, лейтенанта легкой кавалерии. Последнее само собой разумеется, ведь супругой кирасира я вас уж никак представить не могу… Ах, Бенедикта!
На последнем вздохе Бенедикта начала что-то подозревать.
– Боже, Земпер, – сказала она, – вы же не собираетесь объясняться со мной посреди птичьего двора?!
Выражение его симпатичного лица и глаз вызвало у нее оторопь. Девушка быстро отвернулась и со смехом побежала прочь. Что этот смех вызвало, не знала и она сама. Зато она знала кое-что другое: Земпер перестал быть старым верным товарищем! Внутри нее что-то кричало: Земпер в нее влюблен! Его выдали глаза! Он хочет на ней жениться! И тут же: ну погоди же, доктор Хаархаус! Еще раз получишь за твое бесстыдство! Берегись, дерзкий африканец! В Верхнем Краатце не будет растоптано ни одно сердце! Да здравствует кровавая месть!
Брада остался стоять на месте. Счастливое выражение сползло с его лица. Внезапно в него врезалась размахивающая передником гарбичанка.
– Шу-шу-шу! – кричала она. – Держите ее, достопочтенный герр граф! Держите ее! Шу-шу-шу!
Брада отскочил в сторону.
– Да чего вы хотите к…
– Белую курочку, герр граф! Шу-шу-шу!
И гарбичанка понеслась дальше, будто госпожа Метелица, а в другом углу птичьего двора появились Нелли, Труда и Штупс. Но голова Брады была занята отнюдь не птицей. Чтобы не показаться невежливым, он немного побегал за курицей вместе с остальными, после чего пропал.
Когда в столовой накрывали стол, граф Тойпен случайно столкнулся с баронессой.
– Ах, Элеонора, видишь ли, – сказал граф, – хотел еще раз проверить рассадку гостей. Ничего же не поменялось?!
– Ничего, папа. Фрау фон Зеезен между Максом и Хаархаусом. Тюбинген с этим полностью согласен.
– Прекрасно. После ужина займусь Зеезен. Думаю, уже сегодня мы узнаем, был ли Макс в Африке.
Баронесса озабоченно вздохнула.
– Ах, папа, – ответила она, – каких только сюрпризов не преподносит нам жизнь! Одно разочарование за другим. Я была готова поклясться, что в Максе тойпеновская кровь сильнее тюбингеновской. Опасаюсь, что это не так. В Тюбингенах хороша честность, но ее перевешивают революционные настроения. Сейчас Эберхард в летах, но раньше он со всей страстью совершал поступки, совершенно противоречащие нравственности и добропорядочности. До сих пор с ужасом вспоминаю первый год нашего супружества, когда мы частенько наезжали в Берлин. Там он как-то раз собрался в оперу в серых брюках, а когда его отказались впускать, устроил такой спектакль, что герр фон Гильзен, знакомый с ним, вынужден был вмешаться лично.
– Да-да, – сказал граф Тойпен, читающий лежащие на тарелках карточки и слушающий вполуха, – он был довольно резв.
– И до крайности падок на женщин, – продолжила баронесса с тихим вздохом. – Он знал почти всех актрис, а с Требелли, знаменитой в то время певицей, даже завтракал. Майер, которая пела партию маленькой перчаточницы в «Парижской жизни», он вечно называл Линой, а Шрамм – Аннекен. Был к ним вхож. А Дэвид ты знал?
– Ну как же: маленькую Дэвид из оперы и балета? Послушай, это была такая привлекательная… – тут внезапно оживившийся граф осекся, склонился над очередной тарелкой и, помедлив, продолжил: – Да, Элеонора, я ее знал, во всяком случае в лицо.
– Ей Эберхард как-то раз кивнул прямо из ложи, папа. Он это, конечно, решительно отрицает, но я-то все видела. В декабре шестьдесят седьмого, я даже день запомнила. А ведь тогда Эберхард уже был отцом! В лейб-гвардии служило столько ветреников! Они специально ездили в Берлин из Потсдама. Никак не думала, что Макс пойдет по стопам отца. Полагала, что мое влияние окажется сильнее. Эта история потрясла меня до глубины души, скажу я тебе.
Граф Тойпен обошел вокруг стола.
– Не надо перегибать палку, дорогая Элеонора, – ответил он. – Юность тоже должна взять свое. Кроме того, пока неизвестно, в самом ли деле Макс под предлогом поездки в Африку волочился за женщинами. Все наладится. Он знает, к чему его обязывает имя. Да и в тюбингеновской крови ничего плохого нет.
– Упаси боже, – заявила баронесса, – этого никто и не полагал. Иначе союз с Тойпенами был бы просто невозможен. Но… нет, не хочу больше жаловаться! Остается только ждать развития событий.
– Самое лучшее решение на все времена, – с улыбкой согласился Тойпен. – Ценится даже стратегами. А теперь скажи-ка мне: почему ты не посадила Фрезе и мисс Нелли рядом? Я думал, для помолвленной пары это в порядке вещей.
– В обществе – да. Но ведь они все-таки не нашего круга! Нужно все же подчеркнуть разницу между нами и ними. Хотя бы ради Бенедикты, которая частенько забывает, кто она. Оставь все как есть, папа: мы и так проявляем достаточную терпимость.
В семь семья собралась на веранде встречать гостей. Это была летняя деревенская привычка, которую, несмотря на все усилия, так и не смогли побороть ни граф Тойпен, ни баронесса.
Тюбинген в черной паре и начищенном до блеска монокле сидел на бамбуковом стуле и давал последние указания.
– Герр Фрезе, – сказал он, – проследите, чтобы мальчики получили только по два бокала игристого и ни каплей больше. Бенедикта, и ты тоже не вздумай много пить!
– Но, папа…
– Тихо! Ты не переносишь алкоголь. Твое лицо алеет, будто мак. Пить игристое залпом я тебе тоже запрещаю.
– Я присмотрю за ней, герр фон Тюбинген, – выразил готовность Брада. – Буду наливать фройляйн Бенедикте только четверть бокала и разбавлять водой.
– Сами это и пейте, – состроила недовольную рожицу Бенедикта. – Вы, может, мой воспитатель, граф Земпер?!
– Немного воспитания тебе бы и в самом деле не повредило, дорогая Дикта, – вмешался Тюбинген. – Хотите снова произнести речь, Земпер, как прошлый раз?
– Это было в честь Макса. Сегодня я воздержусь.
– Спасибо. Во время речей обычно подгорает жаркое. Элеонора, если Густа будет прислуживать, пусть не сует блюда прямо под нос. Кажется, колеса грохочут. Спорим, старый Кильман снова явится первым!