еими руками.
– Не целуй! – воскликнула она. – Земпер, я должна тебе кое-что сказать! Ты… ты не первый, кто меня целует!
Он разжал руки, побледнел, потупил глаза и закусил губу.
– Что это значит, Дикта?.. Не первый… Да, еще папа и дедушка…
– Нет, – она резко помотала головой. – Недавно вечером меня поцеловал доктор Хаархаус… В твой день рождения… На острове…
Он хотел уйти, но она крепко держала его за руки и смотрела ему прямо в глаза. Бенедикта казалась совершеннейшей женщиной, таким зрелым был ее взгляд.
– Сначала дай мне сказать, – попросила она. – Доктор в тот вечер слишком много выпил. Я стояла на монументе на острове, и он меня оттуда снял – тогда это и случилось. На следующий день он молил меня о прощении, и я обошлась с ним довольно жестоко, честное слово. Ничего страшного, но я все же хотела тебе это сказать. Это тяготило меня все время… Рот я с тех пор вымыла сто раз. Поцелуй меня, Земпер, и мои губы станут совсем чистыми…
Поэзия не была сильной стороной Бенедикты, но все же в этих словах было что-то неосознанно изящное. Земпер почувствовал это, распахнул объятия и притянул малютку к себе.
Именно этот момент и застали Тойпен и фрау фон Зеезен. Оглохшие и ослепшие от счастья влюбленные ничего не замечали. Тойпен замер, а Маринка улыбнулась.
– Это что еще такое? – сказал, наконец, Тойпен вполголоса. – Дикта? Земпер?!
Раздался легкий вскрик, и тут же позади в сирени запел соловей.
Брада схватил Бенедикту за руку.
– Герр граф, прошу прощения… Мы любим друг друга и собирались поговорить с герром и фрау фон Тюбинген.
Старый господин, однако, был вне себя. А как же этикет!
– Ладно, ладно, – сказал он, – все образуется. В нашем кругу без согласия родителей такого не делают… Граф Брада, прошу вас отойти в сторону. Пойдем, Бенедикта, ты знаешь маму. Не выходить из комнаты и сиреневый чай. А потом либо для тебя найдется пенсион, либо для графа подходящее место. Поговорим через год… В этом доме будто вся молодежь с ума посходила!
Он громко вздохнул и промокнул губы шелковым платком. Брада с мрачным видом смотрел перед собой. Фрау фон Зеезен не решалась вмешаться в эту новую семейную историю.
Внезапно Бенедикта с громкими рыданиями бросилась на грудь графа.
– Дедушка, – всхлипывала она, – я же больше не ребенок… Я утоплюсь во рву, если ты будешь так строг ко мне, или отравлюсь…
Граф Тойпен невольно улыбнулся. Это теплое, юное, дрожащее создание на его груди было его кровиночкой! Он обнял Бенедикту и погладил ее по голове.
– Ну-ну, дитя мое, – сказал он. – Вода и яд… не настолько все плохо. Теперь давай-ка…
Он замолчал, поскольку рядом раздался голос зятя.
– Папа! Фрау фон Зеезен! – кричал Тюбинген. – Куда вы запропастились?!
– Мы здесь! – закричала в ответ Маринка. После этого она быстро обратилась к Браде. – Проявите мужество, граф Земпер, – прошептала она. – Немедленно объяснитесь. Если начнется буря, пусть отбушует, только не отступайте…
На поляне появился раскрасневшийся Тюбинген в возбуждении и тяжело дыша.
– Так вот вы где! Мне нужно с вами поговорить. Тут черт-те что творится! Оп-ля! Что еще произошло? Почему ты рыдаешь, Дикта?
Бенедикта, не прекращая всхлипывать, бросилась в объятия отца. Все молчали. Фрау фон Зеезен незаметно подтолкнула Браду, и тот откашлялся. В самый ответственный момент он снова не мог найти слов.
– Ну, могу ли я наконец узнать, в чем дело? – спросил Тюбинген.
– Помолвка, – коротко сказала фрау Маринка.
– Да, герр фон Тюбинген, – нашелся наконец Брада.
– Да, папа, – всхлипнула Бенедикта.
– Так и есть, – завершил рассказ Тойпен. – Земпер и Дикта хотят пожениться…
Наступила тишина. Тюбинген переводил глаза с одного лица на другое. На его грубоватой доброй физиономии по очереди отразились всевозможные эмоции. Гнев – надвигающаяся непогода с мрачными тучами и молниями на горизонте. Окончание бури – через облака начали пробиваться солнечные лучи. И, наконец, небо прояснилось и засияло солнце. Тюбинген громко, от души расхохотался.
– Дети, скажите мне, какие еще сюрпризы готовит мне сегодня вечером наша уважаемая семья?! Не реви, Дикта, все в порядке. Ты его очень любишь, теперь я знаю! Я не против, маму тоже уговорим. Идите сюда, Земпер, иди сюда, мой мальчик, поцелуй меня! И дедушку тоже поцелуй, по мне, так и фрау фон Зеезен заодно, а теперь возьмите друг друга под руку и угомонитесь! У меня сейчас голова лопнет! Папа, послушай. Это совершеннейшее сумасшествие. Макс только что сделал заявление. Полное безумие…
– Я все знаю, – вставил Тойпен. – Маринка мне рассказала.
– И что теперь? Мальчишка уже родился… Элеонора упала в обморок. Хаархаус вел себя дико. Начал сразу с ребенка, и Элеонора не знала, что и думать. Теперь она лежит, а Макс растирает ей лоб одеколоном. Сделай мне одолжение, утешь ее! Я уже ничего не понимаю. В голове гудит. Папа, как нам поступить со всей этой историей?!
– Единственным верным образом: с достоинством принять неизбежное. Самое главное: знает ли уже об этом общество?
– Нет, господа в моем кабинете, где Кильман до сих пор ругает предложенные ему сигары. Дамы в салоне. Но если Элеонора вскорости не явится, они заподозрят неладное.
– Тогда вперед! Для начала нужно успокоить Элеонору…
Они направились прямиком к особняку, где на каштанах у веранды уже светились лампионы. Через открытые двери на ступени падал желтый свет. Тюбинген, фрау фон Зеезен и граф Тойпен шли впереди.
– Любезнейшая Зеезен, – сказал Тюбинген, – мы с вами еще поговорим. Вы главная виновница этого безобразия. Какие у него глаза?
– У кого? Ах, у малютки! Голубые, дорогой Тюбинген, такие же прекрасные и добрые, как ваши!
Барон ничего не ответил, но быстро отер глаза тыльной стороной ладони. Чуть погодя он выдавил из себя:
– Папа, они назвали его Эберхардом… Бог ты мой, у меня есть внук, а я с ним не знаком! Зеезен, как вы думаете, мы можем еще сегодня успеть забрать мать и дитя?
– Нет, мой отважный Тюбинген, это невозможно. Маленький Эберхард еще не так закален, как большой. Но, думаю, если все будет в порядке, по пути домой я могу завезти в Эрленбрух Макса, чтобы он сказал своей бедной жене, что мытарства окончены. А завтра вы сможете воссоединиться.
Брада и Бенедикта шли позади рука об руку. Они почти не говорили. Земпер время от времени произносил:
– Моя Дикта! – и целовал ее, на что та привычно отвечала:
– Ах, Земпер! – и целовала его в ответ. Такая беседа была им куда милее оживленной болтовни.
Баронесса лежала в будуаре на шезлонге. В ногах ее стоял Хаархаус с флаконом английской соли, а в головах на коленях примостился Макс с одеколоном. К тому моменту, как вошли Тюбинген и Тойпен, она уже несколько успокоилась.
– Папа! – воскликнула она, увидев графа, и села. – Твои предположения! Ты был совершенно прав!
– Да, дитя мое, я был прав. Я редко ошибаюсь. Не ошибся я и в Максе. Он не стал ставить на кон честь той, которую любит. Элеонора, покоримся. Мы тоже допустили ошибку. Надо было с самого начала подойти к вопросу более дипломатично.
– Опять эта дипломатия! – вставил Тюбинген. – Довольно, дети: нельзя заставлять гостей ждать! Элеонора, прояви благоразумие! У тебя есть внук: его зовут Эберхард и у него голубые глаза!
– Боже, в этом вечно сыром Эрленбрухе! Макс! Макс!
Во время последовавших за этими восклицаниями объятий Тюбинген ввел в комнату Бенедикту и Браду.
– Женушка, – сказал он, – раз уж ты все равно этим занята, этим двоим тоже не помешает твое благословение. Они еще не женаты, но хотели бы помолвиться…
Многоуважаемые читательницы и дорогие читатели! Автор вполне мог бы дать занавес прямо сейчас. Завершать пьесу, показывающую небольшой фрагмент жизни, вопросительным знаком нынче в моде. Неотвеченные вопросы зрителям следует обдумать дома, где у них достаточно времени распутать оставшиеся ниточки. Но этот роман не разыгрывается на сцене, да и автор его не самых современных взглядов, так что, надеюсь, никто не останется обиженным, если занавес останется поднятым еще пару мгновений. Все, что хотелось бы узнать читательницам и читателям, автор вряд ли расскажет, но кое-что…
Гости и в самом деле начали подозревать неладное. Советник Кильман лежал на диване в хозяйском кабинете и сердился.
– Герр фон Клетцель, быть может, вы знаете, в чем дело? – прокричал он. – Тюбинген исчез, Тойпен исчез, Хаархаус исчез, все исчезли! Герр фон Гриз, видали вы подобное гостеприимство?! Герр фон Каленег, если вы хотите курить, советую вам этот ящик. Только выйдите с ним на свежий воздух. Ну и крендель этот Тюбинген! Решил меня провести! А я, покорная овечка, в самом деле взял в рот мерзкую махорку! До сих пор ощущаю ее вкус! Тут есть коньяк?! Ридеке тоже пропал. Все пропали. Дети, да что только творится в этом доме!
Ридеке и в самом деле не было, как и Штупса, но не просто так. Оба получили приказ, за выполнение которого принялись в совершеннейшем недоумении.
– Вперед, вниз в подвал! – проревел барон Тюбинген. – Еще шесть бутылок шампанского! Но не сийерийского, а Клико – вторая полка слева наверху! Оно достаточно холодное. И чистые бокалы! Порезвее!
Штупс бросился вниз по лестнице. За ним, покачивая головой, последовал старый Ридеке. Что произошло?! Не сийерийское, а Клико! Его подавали всего раз, когда Верхний Краатц посещал обер-президент!
Тюбинген между тем позвал всех господ в парадный зал.
– Что такое? – удивился старый Кильман. – Танцевать будем? Тюбинген вечно придумает что-то странное.
Но язык отказал ему, как только он увидел, что Ридеке и Штупс вносят Клико. В глазах его промелькнула догадка.
– Дети, осторожно! – закричал он. – Это как с сигарами! Пшеничное пиво с этикеткой от шампанского! Ридеке, давай пробки! Штупс, покажи пробки! Хочу их понюхать!