Все взгляды были устремлены на черную кожаную сумку с заломами и потертыми углами. Тюбинген держал публику в напряжении. Он медленно положил сумку перед собой и начал искать ключ своих многочисленных карманах. Ключ всегда обнаруживался в последнем из них. Перед тем как открыть замок, барон всякий раз внимательно осматривал сумку и замечал:
– Пора бы завести новую!
После этого почта оказывалась на столе.
Содержимое сумки всегда было в высшей степени интересным. Без конца приходили многочисленные бандероли, которые вскрывались и откладывались в сторону: уведомления, касающиеся удобрений, лотерей, сельскохозяйственных машин, семян, рубероида, рыбного хозяйства, кирпичей и прочего. Также на свет божий извлекались газеты и журналы: «Новая прусская» и «Еженедельник бранденбургского бальяжа иоаннитов» для графа Тойпена, «Почта» для хозяина дома, «До́ма» и «Родник для немецкого дома» для фрау Элеоноры. Наконец, дело доходило до главного – до писем. Трудхен Пальм нетерпеливо заерзала. Она вела обширную переписку. С подругами по пансиону она обменивалась новостями еженедельно, так что не проходило и дня, чтобы девушка не получила письмо на красной, желтой, шафрановой, зеленой или синей бумаге. Одни из них приходили в крошечных конвертах, другие – в узких и длинных, напоминающих сложенную перчатку из кожи шевро. Такое пришло и в тот день. Оно было слегка надушено. Марка располагалась не на привычном месте, а на обратной стороне и была наклеена горизонтально.
– Боже ж ты мой! – поразился Тюбинген, через стол протягивая Труде письмо. – Что это за негодный формат! К тому же мне интересно, откуда у ваших подруг такая любовь к странному наклеиванию марок! Иногда справа, иногда слева, иногда посреди конверта, а сегодня и вовсе с обратной стороны. Такие выходки приводят в замешательство сотрудников почты, штампующих конверты, и их следует избегать в интересах как королевских служащих, так и получателей писем.
На это Трудхен ничего не сказала, а про себя подумала, что герр фон Тюбинген ничего не понимает в языке почтовых марок, который так радует подруг. Например: марка, наклеенная горизонтально на обратной стороне конверта, означала «верна». Разве можно представить себе что-то более чувственное и возбуждающее? Чего только нельзя было сказать с помощью марок – даже очень нежные и совершенно тайные вещи, которые не стоит доверять бумаге. Мисс Нелли получила письмо из Англии, после чего остались лишь два послания для барона, оба некоторой важности. Тюбинген сказал:
– Старый советник Кильман из Шниттлаге пишет мне, что его племянник доктор Хаархаус уже позавчера был у него и ему чрезвычайно хотелось бы поприветствовать и Макса. Спрашивает, приехал ли он уже и не хотим ли мы все вместе заглянуть на пару часов после обеда. Только этого мне не хватало! Кильман с его ост-индскими крюшонницами и холодным пуншем сидит у меня в печенках! Там каждый раз напиваешься так, что наутро голова трещит.
– Не обязательно так усердствовать, дорогой Эберхард, – заметила фрау Элеонора, поглядывая на второе письмо. – Если ты хочешь проявить некоторую умеренность в употреблении алкоголя…
– Элеонора, прошу тебя, – перебил ее супруг, бросив взгляд в сторону детей, чтобы показать неуместность подобных разговоров. – Макс, кстати, приезжает только сегодня, и если он захочет повидаться со своим другом Хаархаусом, то может пригласить его сюда.
– Мне было бы весьма интересно познакомиться со знаменитым африканцем, – сказал Тойпен. – Весьма! Его первая книга мне невероятно понравилась. Апропо, надеюсь, что Макс также решит описать свое путешествие. Его карьере это пойдет только на пользу.
– Пусть он решает сам, папа, дорогой, – возразил Тюбинген. – Насколько я знаю Макса, ему будет стоить некоторых усилий преодолеть свое отвращение к чернилам и перу.
– Отдай ему должное, Эберхард, – вмешалась баронесса. – Письма из Африки были содержательными и весьма увлекательными.
– Весьма увлекательными, – подтвердил граф Тойпен. – Именно они натолкнули меня на мысль о том, что Максу стоит написать о своем путешествии книгу. У него, без сомнения, есть писательская жилка, возможно в ее развитии ему может поспособствовать маленький Клетцель из Грюнау.
– Еще и он, – бросил Тюбинген, а его жена энергично возразила.
– Не стоит, папа, – сказала она. – Библиотека недавно прислала мне один из романов герра фон Клетцеля, поскольку мне хотелось ознакомиться с его творчеством, и могу тебя заверить: я пришла в ужас. Это оказалась в высшей степени аморальная книга, полная фривольностей, к тому же наши добрые крестьяне выставлены в ней мошенниками и преступниками. Мне кажется, что герру фон Клетцелю стоило бы больше заниматься сельским хозяйством, а не производить на свет такие книги.
– Вероятно, книги приносят ему больше, чем поля, – заметил граф Тойпен, пока Тюбинген читал второе письмо.
– Так-так, – сказал барон. – Ну, мальчики, у вас есть повод для радости: наконец-то нашелся новый учитель! Бернд, не надо делать такое скорбное лицо, так тебя разэдак, вы должны быть счастливы, что снова начнутся нормальные уроки! У вас что, совсем нет честолюбия?
В данном случае это и в самом деле было сомнительно, потому что и Бернд, и Дитер сделали совершенно кислые мины.
– Как его зовут, папа? – спросил Дитер.
– Рейнбольд. Очень красивое имя. Попробуйте только его испоганить, как вы сделали это с доктором Клейнехеном! Элеонора, посмотри на рекомендации: они превосходные. Однако же он теолог, а не филолог…
– Ничего страшного, – отозвалась баронесса. – Теология – лучший гарант высоких моральных качеств, нежели филология. Между прочим, пора что-то делать с нашим пастором! В церковь его уже вносят в креслах. Нужно всерьез задуматься о замене.
– Я поговорю с ним, – ответил Тюбинген. – Мне бы хотелось, чтобы он сам изъявил желание оставить место. Хорошо еще, что у него нет семьи, которую надо обеспечивать! Да и нам нелегко будет привыкнуть к новому пастору. Но так больше продолжаться не может, время пришло.
С веранды донеслось робкое покашливание, и говорящие заметили, что инспектор все еще ждет с докладом. Тюбинген поднялся. Для детей это был знак, что им можно удалиться. Мальчики ринулись в сад. Бенедикта с подругами пошла на птичий двор – это было ее царство, где ждали дела. Пара кур сидела на яйцах, ожидалось появление на свет утят, а одна самка павлина была больна.
Тюбинген вынул из кармана часы.
– Ридеке, шапку и палку, – приказал он. – Я ухожу, женушка, но к десяти вернусь. Позаботься, чтобы Макса ждал сытный завтрак. К нему бокал вина: есть за что выпить. Интересно, насколько он загорел и отрастил ли колониальную бородку. Адье!
Он вышел и начал что-то разъяснять инспектору на ступенях веранды.
Граф Тойпен взял под мышку свои газеты.
– У тебя найдется для меня четверть часа, Элеонора? – спросил он дочь, которая уже достала ключи, чтобы заняться домом.
– Само собой разумеется, папа. Нужно посекретничать?
– До некоторой степени. Пойдем во фруктовый сад, я заодно посмотрю на персики и привой.
Баронесса заперла корзинку с ключами в стенной шкаф и нежным голосом позвала своего любимого Кози, который выпрыгнул из подушек и засеменил рядом с хозяйкой.
Фруктовый сад располагался за особняком и граничил с парком, вдаваясь квадратом в его луга и боскеты. Цветение закончилось. Фрукты завязались и даже начали наливаться соком. Между густыми рядами малины, смородины и крыжовника шли аккуратные дорожки. Фруктовые деревья стояли длинными шеренгами, будто на параде. Лишь некоторые из них выбивались из общего строя: слива в форме вопросительного знака, груша с шарообразной кроной и еще одна, напоминающая гигантского кузнечика, который вот-вот прыгнет. Все это были творения графа Тойпена, любящего поправить природу и связать молодые деревья так, чтобы они росли, принимая противные ей формы. На этом его правки не заканчивались: он также, к примеру, привил вишне ветвь яблони, а боярышнику – груши. Таких любопытных экземпляров в саду имелось в изобилии.
– Смотри, Элеонора, – сказал граф, входя под сень деревьев, – вишни уже начали краснеть. А в клубнику опять кто-то залез и, конечно же, именно в моего «Короля Альберта». Тут точно не обошлось без Дикты. Между прочим, у тебя выросли недурные дыни! Хорошо, что ты так долго продержала их в парнике. Вон там, с красной сеткой, это канталупа сорта «Консул Шиллер», на который обратил мое внимание советник Кильман. Теперь послушай, Элеонора: пришла пора вновь попробовать сойтись поближе с фрау фон Зеезен.
Фрау фон Тюбинген кивнула, вышагивая вместе с пожилым отцом по центральной дорожке и пристально глядя по сторонам.
– Я так и думала, что речь пойдет об этом, папа, – ответила она с легкой улыбкой. – Но для начала дай Максу прийти в себя.
– Разумеется, – горячо перебил Тойпен. – И все же, дитя мое, я должен обратить твое внимание на то, что у нас не так много времени. Сколько вы собираетесь продержать его здесь?
– Макс может оставаться, сколько захочет. Его отпуск закончится только осенью. После этого придется вернуться в министерство иностранных дел. Между нами говоря, папа, я не ожидаю многого от его карьеры. Но меня это не пугает: вступи он во владение Верхним Краатцем еще до смерти Эберхарда, что с того? Мы просто вернемся в Драке.
– Хорошо-хорошо, я совершенно не против. В Драке мне ничуть не хуже, чем здесь. Пока у меня есть пара книг, несколько деревьев и клубника, я вполне доволен. Но любовные дела между Верхним Краатцем и Лангенпфулем нужно довести до ума до того, как Макс сбежит в Берлин. Бог мой, Элеонора, это же важно! Только подумай: роскошный Лангенпфуль! Двести лет им владели Тюбингены, пока по дурацкому завещанию старого Карла-Августа этот рай не перешел Зеезенам. А сама фрау фон Зеезен? Есть ли тут кто-то на сто миль, кто лучше подошел бы Максу?!
– Да-да, – согласилась баронесса, кивая головой, – я в самом деле была бы не против подобного союза, ты знаешь. Фрау фон Зеезен мне в высшей степени симпатична, к тому же она красива, благородна, элегантна, из хорошей семьи…