– Ты охотился на львов, Макс? – спросил Дитрих.
– А как же! Каждые два дня!
– Дети, завтрак остынет! – поторопила всех баронесса. – Макс может продолжить рассказ за столом.
– Совершенно верно, матушка! Аппетит я уже нагулял. Только не набрасывайтесь на меня с расспросами! Сначала я хочу прийти в себя, не торопясь. А потом сам все расскажу.
Все отправились в садовый салон. Шествие замыкали Бенедикта и Брада.
– Как вам понравился Макс? – спросила Бенедикта.
– Великолепен! Саванна пошла ему на пользу, вам не кажется?
– Мне он показался слишком прилизанным, чересчур денди, недостаточно африканцем.
Брада рассмеялся.
– Дражайшая фройляйн, ходить в шкуре и с дубиной, будто Геркулес Фарнезский, нынче не в моде. Кроме того, он добирался через Париж. Самое позднее там он вновь приобрел европейский вид.
Они вошли в салон.
Глава четвертая, в которой читатель оказывается в столице и знакомится с двумя бедолагами, а также узнает историю одного носа
В тот день утреннее солнце озарило не только Верхний Краатц. Оно также заглянуло в крошечную мансарду, располагающуюся под крышей густонаселенного доходного дома на севере столицы.
Было рано, в господском доме в Верхнем Краатце еще все спали, а обитатель мансарды уже открыл глаза и смотрел на беленый потолок так внимательно, будто там было начертано что-то интересное.
Несмотря на убогую меблировку, комнатушка не казалась неуютной, во всяком случае в тот момент, когда яркие лучи наполняли ее теплым светом через вырезанное в двускатной крыше окно. Солнце, очевидно, беспокоило молодого человека. Поднявшись повыше, оно добралось до подушки, посветило мужчине в глаза и, наконец, озарило все его лицо, так что он часто заморгал, чихнул и неохотно сел. Неужели уже так поздно?
Молодой человек поспешно посмотрел на серебряные карманные часы, лежащие на стуле рядом с кроватью. Семь часов! Хозяйка снова проспала! Но нет, в ту же секунду раздался громкий стук в дверь и грудной голос фрау Мёринг:
– Герр Фрезе! Герр Фрезе, уже семь!
– Спасибо, фрау Мёринг! – прокричал тот в ответ. – Я встаю!
Он вскочил и начал умываться и одеваться. Много времени на это ему не понадобилось. Однако все происходило так тихо, что хозяйка, занятная глажкой в крошечной кухне напротив, удивилась: обычно герр Фрезе при этом распевал веселые студенческие песни или насвистывал.
Фрау Мёринг была честной вдовушкой с великим, пусть только по ее собственному мнению, прошлым. Ее муж, игравший героев в водевильном театре Патцко, почил в бозе несколькими годами ранее. Он был видным мужчиной, красивым и статным, особенно когда натягивал высокие сапоги, и к тому же совершенно чудесно выговаривал звук «Р». Однако как-то раз во время воскресного послеобеденного представления пьесы «Кетхен из Гейльбронна» на голову актеру свалилась кулиса, после чего он заболел и как-то утром больше не поднялся. Для горюющей вдовы потеря стала тяжелой. Она была суфлершей в том же театре и время от времени заменяла заболевших актрис, исполняющих незначительные роли. После смерти супруга женщина впала в немилость: Эйхлер-Бизенов, играющая первых героинь, хотела протащить в суфлерши племянницу, и задуманное удалось этой интриганке вполне. Фрау Мёринг покинула подмостки мирового значения и освоила другую профессию. Теперь она занималась глажкой, а для повышения убогого дохода сдавала единственную свободную комнату в квартире студентам или молодым специалистам. Но воспоминания ее не покидали. Женщина работала усердно и редко отходила от гладильной доски, однако, искусно утюжа ворот рубашки или заглаживая складки на оборке нижней юбки, она думала не о работе, а о своем славном прошлом.
Так было и в тот день. Забыв о манжетах, слегка похрустывающих под утюгом, фрау Мёринг вспоминала о дебюте, о тех стародавних временах, когда она впервые играла камеристку донны Дианы в красном коленкоровом платье, отделанном золотым галуном. Тут женщина сообразила, что жилец, должно быть, уже закончил туалет, отставила утюг, отмахнулась от фантазий и проверила, готов ли на плите кофе для герра Фрезе.
Так оно и было. Фрау Мёринг поставила на небольшой поднос чашку и кофейник, а также блюдце с двумя сдобными булочками. После этого она снова постучала в дверь комнаты и позвала:
– Вы готовы, герр дохтур?
– Так точно, дорогая фрау Мёринг, входите! – раздался ответ.
Вдова несколько удивилась, увидев герра Фрезе за весьма меланхолическим занятием. Молодой человек сидел на диване перед круглым столом, накрытым вязаной скатертью, и пересчитывал деньги. Дело было простым, но грустным. Он вытряхнул все содержимое бумажника, однако набралось невероятно мало: пара марок, россыпь лотерейных билетов и десять пфеннигов.
– Доброе утро, герр дохтур, – сказала Мёринг и поставила поднос на стол. – Вы хорошо спали?
Фрезе вздохнул.
– Ах, нет, – возразил он, – к сожалению, нет. Милая фрау Мёринг, когда у человека столько забот…
– Герр дохтур, будут времена и получше! Не нужно все время сомневаться, от постоянных метаний только голова болит! Когда умер мой благоверный, я тоже не знала, куда бежать, ведь запряженную десяткой лошадей карету театр за мной не прислал. Но все устроилось! Для усердного человека дело всегда найдется. А уж сижу ли я в суфлерской будке или глажу… кто честный, тому все дается только потом и кровью.
Женщина села на стул рядом с кроватью и внимательно смотрела, как Фрезе размешивает налитое в кофе молоко. Солнце поднялось еще выше и залило золотым светом всю каморку, бликуя даже в кофейной чашке.
– Послушайте, герр дохтур, – продолжила Мёринг, – даже и не думайте снова оставить обе булочки нетронутыми! Когда у человека столько тревог, он просто обязан есть! В день смерти моего благоверного, – я нашла его тогда утром, а ведь еще вечером он сказал, что в голове у него прояснилось, и попросил светлого пива, – так вот, в тот день я тоже ничего есть не хотела, но потом пришла соседская Фиби и принесла мне тарелку жаркого, помню, как будто это вчера было, и поговорила еще со мной, и мне в самом деле чутка полегчало… Герр дохтур, все идет своим чередом! Не будь скверных времен – человек не станет радоваться добрым. У меня сейчас тоже все не слава богу: лучшие клиенты – ах, какие это деликатные люди! – все путешествуют, а те, кто остались, не всегда платят вовремя. Но рано или поздно все поменяется, и это меня утешает, и вас тоже должно утешать, герр дохтур!
– Милая, чудесная фрау Мёринг, не нужно все время величать меня герром доктором, – смутился Фризе, наконец решившийся приступить к одной из сдобных булочек. – Я еще не сдал экзамен, а если так пойдет и дальше, то, возможно, никогда и не сдам. Plenus venter non studet libenter [14]– на деле же на голодный желудок учиться еще тяжелее! Куда как разумнее со стороны отца было бы отдать меня в подмастерья. Ремесло, во всяком случае, кормит. Но нет, мне было предназначено сделаться филологом, не работать хотя бы в деревенской школе, как мой добрый старик, а стать учителем гимназии, разрази его гром! Вот оно: главное заблуждение современности, дорогая фрау Мёринг! Жажда знаний – это прекрасно, но человеку должно быть, на что ее утолять.
Мёринг серьезно кивнула и сложила руки на коленях.
– Понимаю, – сказала она, однако не было похоже, что она в самом деле поняла. – А частные уроки? – продолжила она, поправляя передник. – Я думала, с ними было все хорошо.
– Было! – взревел Фрезе. – И прошло! Для меня лето такое же мертвое время, как и для вас, фрау Мёринг. Последние пару марок я потратил на объявления. Все дети, похоже, разъехались на каникулы. Никакой работы… Вот, – он указал на содержимое своего тощего кошелька, – это все, что у меня есть: три марки девяносто пять пфеннигов с учетом лотерейных билетов. Когда мне заплатили за последнее занятие, я купил эти билеты. Думал, случится чудо. Конечно, все они оказались пустыми… Да и вся моя жизнь одна большая пустышка!
– Герр Фрезе, сделайте милость, не говорите так, это невыносимо! Послушайте меня и не перебивайте. Оплата за комнату подождет, а обед мне все равно и себе готовить надо. Моя еда, конечно, не такая вкусная, как в университетской столовой или у папаши Груле, зато питательная, сытная и дешевая. С ужином порешим также. Одним бутербродом больше, одним меньше… Слава богу, мне это погоды не сделает! А если в вашем кошельке совсем уж мышь повесится, то и парой марок я вам помогу, герр Фрезе. Как говорится: всякий труд почетен и не в деньгах счастье.
Эта прописная истина не избавила Фрезе от невыносимого стыда, который он испытал, услышав великодушное предложение фрау Мёринг. Его симпатичное обычно бледное лицо стало темно-красным.
– Благодарю вас от всего сердца, любезная фрау Мёринг, – ответил он. – Ваш добрый порыв делает вам честь, и отказываюсь от вашего предложения я вовсе не из гордости. Просто иначе никак. Я едва ли пробуду у вас долго. Возможно, мне удастся получить место домашнего учителя где-нибудь на периферии. Я устал от города. Здесь все отвлекает, на природе человек более сосредоточен, думаю, там мне удастся спокойно закончить учебу. Вы же не сердитесь на меня, фрау Мёринг?
Вдова поднялась и повела левым плечом.
– Да ну, что вы! – сказала она. – С чего мне сердиться? Мне жаль, что вы собираетесь уехать, такого тихого жильца искать придется долго, но рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Я просто не знаю… ну, да это и не мое дело, хозяин – барин. Вы закончили с кофе?
Фрезе кивнул, фрау Мёринг собрала посуду и тяжелыми шаркающими шагами покинула комнату, не сказав больше ни слова. Сомнений не было: женщина обиделась. Фрезе подумал было догнать ее и утешить парой добрых слов. Но делать этого ему не хотелось: возможно, она повторила бы предложение, а он и так не знал, куда глаза девать.
Положение молодого человека в самом деле было ужасным. Не то чтобы он легко впадал в уныние, но ситуация сложилась такая, что руки опускались. Боже, что это было за убогое существование! Нескончаемая тревога о завтрашнем дне и борьба за выживание! А ведь требовалось еще и учиться, и сдать до конца года государственный экзамен, чтобы наконец встать на ноги.