– «Да, да!» – опять вынужденно согласилась смущённая Настя.
– «Он ведь ещё с детства был этим обделён!» – закинула Ксения увесистый булыжник в огород Анастасии.
Но та никак не прореагировала, толи не поняв, толи не став развивать опасную для себя тему.
Платона удивили и даже шокировали такие откровения жены.
Ведь действительно, он с детства был приучен родителями и привык уступать и отдавать всё лучшее и последнее младшей сестре.
Именно поэтому со временем его юная головка стала рождать различные идеи и уловки, обеспечивающие его интересы.
Он стал ловчить с сестрой и родителями, обманывая, вернее обхитривая их, блюдя свои личные интересы. И хотя это было чуждо его нутру, генам и даже воспитанию, но жизнь заставляла его приспосабливаться, хоть как-то парируя вопиющую несправедливость.
А острый ум мальчишки и позволял ему это с успехом делать.
И это незаметно перешло во взрослую жизнь, в частности во взаимоотношения с Настей.
Платон всегда обманывал или переигрывал лишь тех, кто пытался обмануть его. А с людьми честными всегда был принципиально честным и даже жертвенным, поощряя их на ответное.
Вот и здесь, на даче, Платону удалось спасти от Насти клубнику и вишню, оставив ту лишь на недоступной для Насти высоте и вынудив её обратить свой алчный взор на соседскую у забора. Он отдавал ей в неограниченном количестве ненужные ему иргу и любисток, позволив ей собрать сколь угодно от изобилия много малины, держа пока нетронутой чёрную и красную смородину.
Думая о сестре, Платон, как последний, убирал со стола.
– «А чего у нас тряпки не видно, которой со стола стираем?!» – крикнул он с кухни жене.
– «А я ею мыша ловила!».
– «А-а! Ты в ней его замочила!».
– «Да, нет! Я не мочила его!».
– «А-а! Ты его сухим убила!» – неожиданно кончил свою шутку Платон.
Кошки старались вовсю. Лето набрало силу, подросла и всякая нечисть.
Теперь супруги при входе с улицы на террасу стали постоянно посматривать себе под ноги, не принесли ли их охотники и охотницы очередную добычу.
Но и в этом Тимоша заметно отличался от остальных сородичей.
Видя, как тот играет с висячими на ручке двери бесхозными – кем-то два года назад оставленными – наушниками с микрофоном к телефону «Эриксон», Платон заметил жене:
– «Ну, вот, видишь? Как он изучает нашу технику? Точно инопланетянин!».
– «Это не он, а ты у нас инопланетянин!» – быстро нашлась улыбнувшаяся Ксения.
И тут Платона осенило:
– «Точно! Ведь он недаром из всех людей выбрал именно меня, и сделал это весьма настойчиво!».
– «Свояк свояка…» – засмеялась, было, жена.
– «Его послали специально для связи со мной! Что-то, значит, будет!» – не унимался фантазёр.
И действительно, котёнок редко отходил от Платона. Тот даже раз нечаянно переехал его колесом велосипеда, к счастью, без себя и груза. Так котёнок даже не пискнул.
И сейчас, слыша разговор о себе, он, урча, забрался на руки к Платону, заглядывая хозяину в глаза, словно что-то ища, молча спрашивая и ожидая.
– «Ксюх, а ты обрати внимание, что у него глаза, как у фараона!» – снова сел на своего конька писатель-историк.
– «Тьфу, ты! Вечно ты о засохшем!» – завершила жена диалог почему-то с грустью.
После отъезда гостей супругам Кочет почему-то стало действительно грустно. Но особенно это выразилось в настроении женщины:
– «Вот всегда так: гости, шум, веселье. Вроде бы и устаёшь от них? А как уедут – так сразу как-то грустно становится!».
– «И мне тоже!» – добавил муж.
Очередная трудовая неделя прошла незаметно. Лишь утром в пятницу, 24 июля, Платон заскочил с дачи домой – поздравить своего самого младшего сына Иннокентия с днём рождения. А по телефону он поздравил ещё двоих своих именинников: племянника Василия и зятя Виталия, напомнив им, чтобы не забыли поздравить и друг друга.
Около метро «Новокузнецкая», ожидая трамвай, Платон купил, а на работе впервые попробовал, слоёное печенье с лимонной начинкой «Бомарше» по цене сорок рублей за шесть штук.
Там же математик подсчитал, что каждое из них стоило дьявольское число копеек.
В эти выходные, с пятницы на всю субботу, намечался визит Даниила с Александрой. Поначалу вовремя прибывшие почистили салон своей машины. А потом отец взял реванш у сына в настольный теннис.
А вот в бильярд-футбол произошла настоящая сенсация. Платон, как всегда, играл хорошо. А вот Данила в этот раз сыграл не только блестяще, а ему ещё и фатально везло. В результате отец потерпел самое сокрушительное поражение в этой игре за всю историю 1:9, а пытаясь взять реванш во второй, опять был бит более удачливым 6:8. Соперникам удалось даже ни разу не промахнуться и забить все 10 шаров, из-за чего игру пришлось продолжить новым и тоже успешным разбиванием пирамиды.
Данила был счастлив. Платона же одолевали смешанные чувства. С одной стороны ему было неприятно за такое «избиение… стариков», но с другой стороны он был несказанно горд за сына. Ведь это не отец проиграл, а сын блестяще у него выиграл, несмотря на отличную игру самого Платона.
В воскресенье Платон работал в саду, вспоминания вчерашний визит детей. Вдруг полуденную, сонную, дачную тишину разорвал неожиданный залп громкой музыки с участка Дибилевичей.
– «Ну, вот! И плебеи проснулись!» – вслух заключил Платон.
Они гуляли накануне, но теперь не допоздна, как бывало ранее, на этот раз всё-таки более менее соблюдая какие-то приличия, устав товарищества и правила поведения.
Даже звук мощного триммера Платона не смог заглушить долбёжный ритм квази музыки Дибилевичей.
Общество потребителей, не справляясь с возросшими потребностями своих потребителей, начало кормить своих членов эрзацами продуктов. И не только пищевых, материальных, но и духовных. В частности, появилась и квази музыка, которая фактически являлась не мелодией, а лишь ритмом.
Недаром в Советское время на радио существовала рубрика «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады».
И их культура теперь проваливалась также неожиданно противно, как рука, проводящая мягкой бумажкой меж ягодиц.
Культурой не отличались и гости Дибилевичей. Один мотоциклист, то и дело сновавший туда-сюда, очень много и излишне газовал перед отправлением. Но ещё больше он почему-то газовал при возвращении, словно моторизованный дебил говорил всем: Вот я! Вот я! Вот я! Вот я!
Но средь дачного шума Платон вдруг расслышал давно забытый, свидетельствовавший о зрелости лета, с детства милый звук. В малине появились большие кузнечики, «сверчки», как неправильно ранее их называл Платон.
Но это было несравнимо с тем, как неправильно применяла слова вполне взрослая Надежда Сергеевна.
Но чаще она проявлялась в других мелочах.
Угощая коллег дарами своего огорода, она порылась в пакете и вытащила для Платона самый незрелый помидор.
Он такой же недозрелый, как и его хозяйка! – понял тот, брезгливо поморщившись данайским дарам, среди которых оказались ещё и огурец с перцем.
А после короткой трапезы у Надежды хватило ещё совести спросить Платона:
– «Ну, как?! Понравилось?».
– «Перец и огурцы отличные! А вот помидоры неважнецкие, ещё недозрелые. Ты их поторопилась снять! – расставил он необходимые точки над продуктами.
Тогда Надежда решила удивить неподдающегося другим:
– «А у нас до сих пор клубника есть!».
– «Небось, ремонтантная?».
– «Нет, обыкновенная, наша отечественная!».
А во вторник начальница расщедрилась ещё раз – повела всех в так ею любимый пивной ресторан.
Но Платон пиво не брал, ибо не любил.
Когда же Надежда увидела, что Платон запивает еду фруктово-молочным коктейлем, то беспардонно остановила его:
– «Платон! Оставь его на вторую тарелку!».
Скорее всего, она боялась, что Платон потом закажет ещё один, хотя 250-и граммовый фужер коктейля оказался дешевле её 0,5 литрового бокала пива. Но от этих мыслей его отвлекла культура поведения за столом его коллег.
Она была, как всегда, разнообразной. Кто-то старался соответствовать, а кто-то, как всегда, невольно соответствовали самим себе.
Платон считал верхом столового дебилизма запихивание пищи ножом на вилку, и попытку, зажатую в левый кулак, точно засунуть её в рот.
Ему было смешно смотреть, как некоторые, держа вилку в левой руке, и ею дрожащей, пытаются аккуратно засунуть еду в рот – главное, попасть в него. При этом они наклонялись к вилке головой, как к неподвижному предмету.
Нож ведь нужен для нарезания твёрдой пищи, мяса, например, а не для того, чтобы скоблить им по тарелке, собирая на вилку гарнир, или салат.
Платон любил поиздеваться над бескультурьем, и не только столовым. Ещё больше он любил поиздеваться над завистливыми людьми.
Поэтому, когда он увидел беседующую с Надеждой Нону с обновлённой причёской, с перекрашенными в тёмно-вишнёвый цвет волосами, то не удержался:
– «Ух, ты! Здорово!» – поднял Платон вверх большой палец.
– «Ты помолодела лет на… двадцать!» – выждав паузу, сказанул он, удовлетворённо косясь на, глотнувшую слюну в подсохшее от зависти горло, Надежду.
Нона, заулыбавшись, ещё больше расцвела, а её соперница, сникнув на миг, машинально отвернулась в сторону, словно не принимая в адрес той такую похвалу и комплимент.
Но Надежда несколько отыгралась на подчинённом уже в обед:
– «Что-то у тебя тут говном пахнет?!».
– «Нет! Это картофелем и кофе несёт из вашей комнаты!».
– «Нет, говном!» – настаивала биолог.
– «А что? Уже переварилось?!» – не поддался Платон на провокацию.
Тогда Надежда попыталась достать непробиваемого в конце рабочего дня, заставив его задержаться:
– «Платон! Лёшка с Гаврилычем привезут тебе банки, дождись их и помоги разгрузиться!».