Первый же сантехник, в отличие от второго, всегда любезно здоровался и был нацелен только на позитив.
Проверив соединения и краны, умный увёл дурачка, извинившись за него перед Платоном.
А тот пошёл к Надежде доложить обстановку. Протискиваясь между шкафом и пришедшей со второго этажа опытным врачом и зрелой женщиной Анютой, оживлённо беседовавшей с Надеждой, он вполголоса попросил её:
– «Разрешите!».
А та, не обращая видимого внимания на мужчину, вдруг выдала давно сокровенное:
– «Да-а! Конечно!».
Но я же не спросил, можно ли? – про себя удивился Платон.
Да! Анюта, похоже, не против со мной?! Хорошая баба, упругая! – подбил он итог.
Сам зарядившись положительными эмоциями, вечером он съёздил в гараж продолжить подзарядку аккумулятора. На улице уже было темно. В окне автобуса явственно отражались лица пассажиров.
Платон обратил внимание на то, что сидевшая напротив него средних лет дива внимательно разглядывает его отражение в стекле, строя ему глазки.
Её лицо показалось ему знакомым, но он так и не вспомнил его обладательницу.
Ах, бабы, бабы! Всё-то Вам неймётся! Прошло ведь уже твоё лето, голубушка! – мысленно обратился он к сидевшей напротив, выходя на своей остановке.
А пятая серия Бабьего лета, робко начавшаяся в понедельник, набрала силу во вторник. В этот день, 20 октября, АКБ «Славия», наконец, вернул Платону одиннадцатилетний долг обесценившихся за это время денег.
Всё! Больше с банками я не якшаюсь! – облегчённо вздохнул он, получив деньги.
Ощущение финансового долга кому-либо всегда вызывало у Платона чувство омерзения. А наличие не возвращаемого вовремя долга кого-либо ему самому вызывало у него чувство презрения должника. Конечно, можно было бы и посудиться с банком за больший процент в соответствии со сроком задержки выплаты и с учётом ставок рефинансирования ЦБ РФ.
Но Платон давно подсчитал минимально возможный процент, с которым он бы согласился, и который он в итоге и получил.
На судебные тяжбы не хотелось тратить ни нервов, ни времени.
Хотя в случае удачи ему светили бы миллионы. Но это лишь чисто теоретически. А как показывал его жизненный опыт, на практике всё вышло бы по-другому. Ответчики приложили бы все силы, чтобы эти деньги оставить себе. Так что этот вопрос пока был им закрыт.
И Платон, наконец, получил материальную компенсацию морального ущерба, полученного им во время работы у Сулисова.
Он давно обратил внимание, что как только в жизни сделаешь решительный и твёрдый финансовый шаг, ведущий к получению «своих» денег, так сразу, будто по чьей-то команде открываются заветные ворота и тебе начинаются сыпаться деньги и из других, давно подзабытых источников. Словно кто-то, спохватившись и увидав, что тебе «надо», начинает открывать створки плотины и выпускать, если не поток, то хотя бы отдельные его ручейки. Пусть и по мелочам, пусть то, что тебе и так положено, но зато приходит раньше срока! Всё равно это как-то приходит!
Сухая и солнечная погода этого вторника сменилась сначала густой облачностью бессолнечной среды, а затем и пунцово-серым небом с небольшими, но затяжными дождями четверга. Очередная серия Бабьего лета не состоялась, и теперь оно закончилось уже навсегда. И об этой поре осени Платон дописал в пятницу на работе очередное своё стихотворение.
Покрыта инеем трава.
Меня встречает в воскресенье
Средина осени – пора,
Что дарит бездну вдохновенья!
Да! Осень набрала красу!
Туман, скрывая недостатки,
И, породив в ночи росу,
Закрыл собой земли распадки.
Но Солнце, поднимаясь ввысь,
И золотом всё озаряя,
Командует туману: «Брысь!»,
Его с лица Земли стирая.
Борьба такая длилась день
С успехом переменным.
Но Солнцу драться было лень
С противником надменным…
Туман заметно поредел.
Растаяли и льдинки.
Тягаться с Солнцем кто посмел?!
Увидел я картинки:
Подсохла кое-где роса,
И воздух стал теплее,
И громче птичьи голоса,
И осень всё милее.
Успел я сделать все дела
На даче в воскресенье.
И после этого в меня
Вселилось вдохновенье.
Я осень зрелую люблю,
Когда с утра в тумане
Я красоту её ловлю
С желаньем, в птичьем гаме!
А вечером, по электронной почте, он послал последнее поздравительное сообщение своему кумиру Жану Татляну:
Уважаемый, Жан Арутюнович! Сердечно поздравляю Вас с днём рождения! Желаю Вам крепкого здоровья и долгих лет жизни, творческих успехов и семейного счастья! Жаль, что Вы так и не ответили на 9 моих посланий Вам со стихами и Вашей биографией. Извините за беспокойство!
В очередные выходные он завершил последние дела на даче, и не поздно в воскресенье окончательно закрыл дачный сезон.
В понедельник, 26 октября, не успел Платон открыть дверцу холодильника на работе, чтобы положить только что вымытые яблоки, как услышал, за выходные подзабытый, голос Надежды:
– «Платон! Ну-ка, дайка! Я положу в холодильник своё!».
Тут же он автоматически отпрянул, но не от начальственного рыка, или по причине воспитанности, а от омерзения, неприкрытого хамства, и неуважения к себе – напрочь забытое им за выходные на девственно культурной природе.
Да! Она со своим уровнем половой доски… далеко пойдёт! Хотя нет! Уже дошла! Вместе с телом постарела и её совесть! – решил обиженный и оскорблённый.
Причём Надежда Сергеевна к тому же постоянно врала по мелочам, по каждому поводу, а то и без, лишь бы найти хоть какие-то контрдоводы в свою пользу. И это мудрому Платону было смешно слышать.
Как это ни парадоксально, а человека низкого сразу видно, особенно когда он врёт по мелочам. Значит, боится сказать правду.
На неё не хватает ни интеллекта, ни чести, ни совести, ни смелости. Прям, детский сад, какой-то?! – про себя он подвёл её итог.
Однако днём она реабилитировалась, пытаясь поднять рейтинг Платона в глазах Гудина:
– «Иван Гаврилович! А Вы знаете, что мне сегодня Платон объяснил?».
Но тот даже не ответил безразличным «что?».
– «А он сказал, что если при Вас кто-то скажет «Блин», то ему надо возразить: ты неправильно перевёл! Надо говорить «Ватрушка»! А знаете почему? Потому что это женщина лёгкого поведения!».
В пол уха слушавший Надеждино от Платона, безуспешно пытавшийся на компьютере закатить шарики в нужный ряд, Циклоп, после почти пол минутного переваривания информации от начальницы, вдруг всё же заржал, выдавив из себя:
– «Так он просто кладезь знаний!».
А вечером Платон в своей электронной почте неожиданно обнаружил субботний ответ на своё пятничное послание Жану Татляну.
Уважаемый Платон. Извините, что не смог так долго ответить на ваши письма. Дефицит времени. Спасибо за воспоминания и такое тёплое отношение на протяжении всех этих лет. Спасибо за стихи. Думаю, что вы преувеличиваете значимость моей личности. Что касается создания моих песен. Сначала возникает идея, сюжет, потом рождается мелодия, дальше нахожу поэта, который может воплотить эту идею. Никогда не писал песни на готовый текст, как бы прекрасен он не был. К сожалению или к счастью я так устроен. По поводу дня рождения. Родился я не осенью, но всё равно спасибо за поздравление. С уважением Жан.
Как человек тонкий, Жан Арутюнович наверно почувствовал прощальную нотку в послании Платона, и сжалился над ним, сразу и ответив.
Весь следующий день Платон был просто окрылён. Он любовался экстерьером окружающей его жизни, невольно расширяя и обогащая свой эмоциональный и моральный интерьер.
И так пролетела вся неделя.
Но на землю поэта опять спустила его начальница.
– «Что-то Гаврилыч сегодня разболелся. Я его домой отправила!».
– «Наверно свиной грипп? Или птичий? Или и тот и другой?!» – поддержал разговор Платон.
– «Ха-ха-ха!» – закончила его начальница.
В обед в столовой Платон, делая заказ, по-обыкновению любезничал и шутил с раздатчицей Фаиной, одной из трёх богатырок. Вдруг его отвлекла тень, юркнувшая между ним и впереди стоящим мужчиной.
О! Это был… «Шурик»!
Он сложил почти пополам своё худое тело, просовывая голову между прилавками, и попросил жалобно, не то пища, не то блея, держа в обеих руках блюдечко с мелкими дольками кабачка:
– «А мне можно сметаночки?!».
– «Конечно, можно!» – вытаращила на него недоумённо красивые глаза Фаина.
Довольный, со сметанкой, «Шурик» бодро пошёл в зал, как все очкарики чуть закинув голову вверх, дабы лучше видеть через чуть спустившиеся с переносицы очки. Поэтому его небольшая аккуратная бородка стала торчать немного вперёд, а её обладатель, как форштевнем рассекал ею воздушные волны. Ища свободный стол, Платон краем глаза искал и забавного «Шурика». И лишь когда он пересел от сквозняка лицом к залу, то сразу увидел того на его излюбленном месте у колонны. «Шурик», как всегда ни на кого не глядя, не спеша, тщательно и щепетильно принимал пищу.
Платон же изредка невольно поглядывал на сидящую к нему лицом, одну из трёх молодых женщин. Ему показалось, что та заинтересовалась его персоной, и периодически стреляла в него своими глазками, не прекращая щебетать с подружками. Но Платон был без очков и тонкостей не видел.
Когда же потом троица встала и пошла мимо него, он удивился метаморфозе лица наблюдательницы, а потом и её фигуре. И поэта осенило:
А-а! То она исподтишка наблюдала за мной, не находя от меня ответа. А теперь она встала и злорадно улыбается произведенному на меня своим шикарным телом эффекту! Да-а! Она великолепна! Просто, королева! И возбудила меня сразу! Прям…