Макс поморщился и замолчал.
— И все-таки, — осторожно сказала Игрейна, — это очень хорошо, Максик. Это чудо как хорошо. Круче «Звер-тиви» сейчас нет никого!
— Ну да, — вяло согласился Макс. — Пару лет поработаю — квартиру нормальную купим… Слушай, а что ты там говорила насчет гостей?
Супружеская кровать Марковых была узкой, как на корабле. Но будь она размером хоть с теннисный корт, Игрейна все равно не могла бы заснуть, слушая, как вздыхает в темноте Максим.
За годы замужества она успела изучить все его вздохи. И сейчас ей совершенно ясно было, что Макс, никогда от жены ничего не скрывавший, теперь носит на душе гадюку и стесняется — либо боится — поделиться ношей.
Игрейна не спала, но и ни о чем не спрашивала. За тонкой стенкой пробили соседские часы — час ночи, потом два часа; колыхалась занавеска. Максим вздыхал.
— Не могу, — Игрейна села, спустив ноги на пол. — Ну не могу же… Что случилось?
— Ничего.
Игрейна поднялась и босиком прошлепала на кухню. Поставила на плиту чайник — не потому, что хотела чаю, а потому, что это простое действие всегда ее успокаивало.
— Знаешь, — сказал Максим из спальни. — Я сам уже не рад. Что подписал все это.
— Да что такое ты подписал?
— Контракт, — глухо сказал Максим. — Без права увольнения в течение пяти лет. И еще десять подписок. О неразглашении, невступлении в контакт с прессой, не вижу, не слышу, шаг вправо, шаг влево…
— Весь этот бред противоречит конституции, — авторитетно заявила Игрейна. — Войков параноик. Не стоит принимать его заморочки всерьез.
— Я хотел с тобой посоветоваться, — после паузы сказал Максим. — Но они так все повернули — или я подписываю сразу, или — до свидания…
Игрейна вернулась в спальню. Села на кровать, обняла мужа за голое влажное плечо:
— Он элементарно боится, что у него потырят этот его «передовой метод дрессуры». Затем ему охрана, юристы, «крыша»… Затем он запугивает новичков, заставляя подписывать всякую дрянь. То есть по-хорошему, конечно, всякую дрянь лучше не подписывать… Но ведь не конец света, правда? Ты ведь оператор, а не промышленный шпион, нафига тебе чужие тайны?
— Я ведь даже не в зоопарк нанимался, а на студию, — пробормотал Макс.
— Тем более не бери в голову, — сказала Игрейна твердо. — Все фигня.
В глубине души она вовсе не была в этом уверена.
Максим Марков был хорошим оператором. Дело даже не в призах, полученных на студенческих и молодежных фестивалях. Марков сочетал несомненный талант с рассудительностью и надежностью, а это случается гораздо реже, чем хотелось бы.
Режиссер Коровко, с которым Максу довелось работать на «Звер-тиви», ценил профессиональные качества нового оператора и, пожалуй, даже симпатизировал Маркову, но внешне этой симпатии старался не проявлять.
— Самку укрупни. Еще… Двигайся, Макс, не стой, да подойди ты поближе, они не кусаются… Так…
Те, кто «не кусаются», были волками. Крупными, серыми, очень энергичными и нервными — ненормально нервными, с точки зрения Макса. Волки жили сложной жизнью, лишь отдаленно напоминающей дикую жизнь их вольных собратьев. Марков уже понял: если поначалу «коньком» директора Войкова была «естественная жизнь животных», то со временем маятник качнулся в сторону «чудес дрессировки».
Никакой дрессировки, как мог заметить Марков, не было и в помине. Никто не ходил к волкам в вольер, никто не кормил их сахаром в награду за правильные действия, никто не щелкал кнутом в наказание за неправильные; никто ничего от волков не хотел — они жили как бы сами. Они поступали как бы по собственной воле; другое дело, что воля эта была очень странная. Волки играли в сложную, порой жестокую игру. Это была игра-соревнование; в вольере сооружено было два каменных «трона», вид которых живо напомнил Маркову старый мультик «Маугли», и два вожака боролись за влияние. Поединок, случка, «голосование» — кто из вожаков соберет вокруг себя больше последователей? Выяснение отношений, наказание ослушников, поощрение преданных сторонников, снова случка; поединок. Массовая драка. Зализывание ран. Массовая случка. «Голосование»…
Пик волчьей деятельности всегда приходился на послеобеденное время, когда у входа в «Империю зверей» стояла, несмотря на дороговизну билетов, длинная очередь. Марков — и с ним еще два оператора — снимали волчью жизнь полную рабочую смену. Ночью волки, вопреки своей природе, затихали, зато оживлялся режиссер Коровко — монтировал материал до рассвета, окруженный плотной бригадой ассистентов, помощников и специалистов по изготовлению кофе.
Работа нравилась Маркову. Работа давала возможность проявить себя в полной мере; Макс был хорошим оператором, и режиссер Коровко ценил его.
— …Это тебя, — сказала Игрейна, и в голосе ее Максу почудилось напряжение. Еще бы — одиннадцать вечера, они уже собирались отключать телефон…
— Марков?! Скотина! Ты что делаешь, сопляк! — кричала трубка голосом режиссера Коровко, кричала и материлась так, что Макс невольно отдернул ухо. — Ты что… Ты сколько… А ну, немедленно на студию! Немедленно!
— Проблемы? — спросила Игрейна.
Макс разглядывал черные дырочки в опустевшей трубке. Режиссер Коровко, хоть и бывал эмоционален, беспричинных вспышек ярости никогда себе не позволял. Что же он, Макс, мог такого натворить?..
— Поедешь? — Игрейна была спокойна и сосредоточена. — Или потерпишь до завтра?
— Поеду, — пробормотал Макс. — В конце концов, мне самому интересно.
Макс вернулся через три часа. Игрейна не ложилась спать — ждала. Читала книгу.
Макс был бледен. В прихожей снял обувь, прошел на кухню, выпил воды. Игрейна, ни о чем не спрашивая, следовала за ним по пятам.
— Ну… — сказал Макс наконец. — Ну, контора… Ты не поверишь.
— Поверю, — возразила Игрейна.
— Короче, прихожу я… А там на мониторе — волки в лабиринте. Классно, честно говоря… Надо тебе как-нибудь сходить, посмотреть…
Макс вздохнул. Вытер мокрый подбородок. Игрейна ждала.
— Ну вот… Отсняли сегодня большой фрагмент. Волки ходят по лабиринту, решают всякие задачки — ну, лапой на рычаг нажать, подлезть, перепрыгнуть… А в конце лабиринта — волчица. Ждет, значит. Кто первый дойдет. Кто самый умный. Один дошел, и сразу к ней, а она ему зубы показывает. Рычит. Ее фаворит, понимаешь — он проиграл… — Макс нервно захихикал. — А этого победителя она не хотела… Ну, сцепились. Они клочья дерут друг из друга, а фаворит ее застрял в лабиринте — не может через решетку просочиться…
— Через решетку?
— Ну хитрая такая, двойная фигурная, и человек не сразу догадается, не то что волк…
— Странные у них развлечения, — пробормотала Игрейна.
— Странные, — мрачно согласился Макс. — Но публике нравится.
— А что не нравится Коровко?
Макс поморщился, будто собираясь чихнуть:
— Коровко… Ты прикинь — я ведь снимал эту волчью драку от начала и до конца. У них, когда крови много, волков всегда разгоняют… Шлангами… Так хорошо получилось, динамично…
Макс замолчал.
— Ну и? — спросила Игрейна.
— Ну и на заднем плане, — вздохнул Макс, — засветился там один… Войковский зам, Рачевский его фамилия. Со стороны зрителей его не видно было, он за щитом стоял…
А я искал ракурс и случайно этого Раневского взял в кадр. На заднем плане. Из-за этого у Коровко случилась истерика.
Максим снова замолчал.
— Не понимаю, — сказала Игрейна.
— Коровко дурак, — Макс мотнул головой. — Если бы он потихонечку, сам… на компьютере эту фигуру отредактировал… никто бы ничего не заметил. А так всем стало любопытно: за что это Коровко Маркова жучит? Кто попал? Марков попал? А-а, Рачевский попал в кадр… Коровко когда допер — совсем красный стал, я думал, его тут же кондрашка хватит…
— Все-таки не понимаю, — Игрейна поставила чайник на плиту.
— А я понимаю? — тоскливо спросил Макс. — Тайна Мадридского двора имени гражданина Полишинеля. Все делают вид, будто понятия не имеют, чем занимаются Рачевский и Федоров. Если кто-то хоть имя их всуе упомяет — Войков штрафует, Войков лютует, может даже бандитов наслать…
Макс спохватился, что сболтнул лишнее, и опасливо покосился на Игрейну.
— А чем же занимаются Рачевский и Федоров? — спросила Игрейна, делая вид, что не расслышала последних слов.
— Хрен его знает. Что-то шаманят со зверями. Дрессировщики…
— То, что ты каждый день рассказываешь, называется по-другому, — сказала Игрейна. — Я не представляю, как их можно выдрессировать… чтобы они так себя вели.
— Как? Не по-звериному?
Чайник все не закипал. Игрейна молчала.
— Ты не волнуйся, — бодро сказал Максим. — Мне лично эта дурная ситуация ничем не грозит. Я так натурально хлопал глазами… Вроде как полный дурак…
— А ты, когда снимал, заметил Рачевского?
— Ну ясно, что заметил… Но ракурс менять не стал. Очень выигрышный был ракурс… Знаешь, волчью драку снимать — это не показ моделей, там совсем другой ритм…
— А что он делал?
— Кто?
— Рачевский.
— Да вроде ничего… Стоял. Смотрел. Глаза иногда закатывал. Губы кусал, будто нервничал. Вообще… — Макс задумался. — Странное лицо. Будто припадочный. А когда в коридоре его встречаю — нормальный мужик, молодой, здоровается даже…
— Так спроси его, что он там делал.
Макс медленно повернул голову. Посмотрел Игрейне в глаза; взгляд был красноречивее любого плаката. Так мог бы смотреть старый сапер на ребенка, только что предложившего сыграть в лапту на минном поле.
— З-зараза, — сквозь зубы ругнулась Игрейна. — Это зоопарк, да? Или это секретный военный объект в пустыне Гоби?
— Хуже, — глухо сказал Максим. — Знаешь, какие там бабки? А знаешь, какая там крыша?
— Зверей жалко, — сказала Игрейна.
— Что?
— Зверей. У них-то крыши не бывает.
Инцидент с режиссером Коровко замяли. У Максима вычли из зарплаты «за некомпетентность». О деньгах Марков не жалел, на формулировку обиделся очень; через некоторое время, случайно или нет, у него поменялось начальство: вместо Коровко с его волками Макс оказался под началом режиссера Сыча, специализировавшегося на съемке крокодилов.