Брэд оттолкнул меня, я оступилась и упала – головой прямо на каменный выступ. Я попыталась подняться, но у меня померкло в глазах, все вокруг кружилось и плыло.
Должно быть, несколько минут я пролежала без сознания. Когда я пришла в чувство, Мэри Хэдфилд вопила:
– Тонет! Тонет! Она не ведьма! Господи помилуй, мы убили ее!
Она тянула за рукав то одного мужчину, то другого, пытаясь подтащить их к устью шахты. Джуд держал в руках обрывок лопнувшей веревки, которой была обвязана Мем, и глазел на него, будто в растрепанных нитках крылся какой-то ответ. С трудом поднявшись на ноги, я стала вглядываться в темную водную гладь, но не увидела ничего, кроме собственного лица, окровавленного и перекошенного от боли. Когда стало ясно, что мужчины не помогут, я сама перемахнула через край шахты и нащупала ногой первую распорку. Но стоило мне ступить на нее, как гнилое дерево подломилось, и я повисла над водой. В тот же миг кто-то схватил меня за руку и вытянул наверх.
Это была Энис Гоуди. Она тяжело дышала – похоже, бежала всю дорогу от деревни. Увидев новую веревку у нее на поясе, я поняла, что ей уже доложили о случившемся. Без лишних слов Энис намотала веревку на барабан ворота, хорошенько закрепила ее и скользнула в вязкую воду. Остальные сперва отшатнулись, а потом бросились к устью шахты и стали вглядываться во тьму. Кто-то из мужчин навалился на меня, и под тяжестью пьяного тела я осела на камни. Я изо всех сил ударила его локтем в бок и отпихнула подальше, а затем, вытерев кровь, заливавшую глаза, вместе со всеми уставилась вглубь шахтного ствола. Видны были лишь волосы Энис, яркое пятно в черной воде. Но вот всплески, брызги – и она уже взбирается по лестнице, а тело тетки болтается на привязи у нее на спине. Счастье, что большинство распорок оказались прочными и выдержали их вес. Когда она добралась до края, мы с Мэри Хэдфилд подали ей руки.
Как только мы положили Мем Гоуди на землю, Энис надавила ей на грудь, куда еще недавно приходились удары душегубов. Изо рта Мем хлынула черная вода. Она не дышала.
– Померла! – взвыла Мэри, и остальные завторили ей.
Не обращая внимания на крики, Энис склонилась над теткой и приставила губы к ее рту. Я сидела рядом и считала. После трех выдохов Энис остановилась. Грудь Мем Гоуди всколыхнулась. Откашлявшись, она со стоном открыла глаза. Ликование мое длилось лишь миг.
– Энис Гоуди воскресила покойницу! – пронзительно завопила Либ Хэнкок. – Это она ведьма! Хватайте ее!
– Либ! – С усилием поднявшись, я схватила ее за руки. – Ну что ты несешь? Кто из нас не припадал губами к ягненку, рожденному бездыханным?
– Закрой рот, Анна Фрит! – заорала Либ. Она вырвалась из моих рук, а затем приблизилась ко мне вплотную. – Не ты ли поведала мне, что эта ведьма сношалась с дьявольским отродьем, принесшим сюда моровую язву? Разве ты не знаешь, что Викарс был колдун? А она служила его сосудом!
– Либ! – воскликнула я, тряся ее за плечи. – Не наговаривай на безвинно усопших! Бедный мистер Викарс покоится на кладбище, как и твой муж.
Она устремила на меня затуманенный, полный ненависти взгляд.
С криками «Шлюха! Распутница! Блудница!», исторгавшимися из каждой глотки, толпа накинулась на Энис, желая разорвать ее в клочья. Одна лишь Мэри Хэдфилд стояла на месте точно громом пораженная. Я оттолкнула Либ и стала пробираться к Энис. С севера налетел ветер, неистовый и оглушительный, что зовется в здешних краях Гончими псами Гавриила. Энис была сильна и отчаянно отбивалась, а я пыталась оттаскивать от нее нападавших, одного за другим, пока голова не пошла кругом. И тут Урита Гордон закричала:
– Я не вижу своего отражения в ее глазах! Знак ведьмы! Знак ведьмы! Она приворожила моего мужа, чтобы он возлег с ней!
Услыхав это, Джон Гордон набросился на Энис точно одержимый. Я вцепилась ему в руку, но к тому времени у меня уже так долго шла кровь из ссадины на виске, что в ушах стучало, а в глазах то темнело, то светлело, то темнело, то светлело, и сил моих явно недоставало против его исступления. «Надо позвать Момпельона», – промелькнула мысль, но не успела я сделать и двух шагов, как чей-то мощный удар сбил меня с ног.
Я застонала и попыталась подняться, но руки и ноги меня не слушались. На шее Энис уже затягивали петлю, сейчас ее повесят на вороте на ее же собственной веревке. Однако того, что случилось дальше, не ожидал никто. Энис Гоуди перестала сопротивляться и вытянулась во весь свой внушительный рост. Чепец ее давно слетел, мокрые волосы облепляли статную фигуру, подобно золотым змеям. Изо рта текла струйка крови.
– Да, – сказала она странным грудным голосом. – Я создание сатаны, и, помяните мое слово, он за меня отомстит!
Державшие ее мужчины отпрянули, рисуя в воздухе крест и другой, более древний знак против черной магии.
– Энис! – взмолилась я. – Прекрати! Ты же знаешь, что это неправда!
Энис взглянула на меня, распростертую на траве, и мрачно улыбнулась. Но в глазах ее читалось осуждение: держи я язык за зубами, все бы, возможно, и обошлось. Она обвела взглядом своих преследователей. Солнце, закатываясь за горизонт, нашло лазейку в низких облаках. Ярко и нежданно засиял луч света, одинокий перст. Пробежав по взгорьям, коснувшись каждого деревца и камня, он остановился на Энис, и она запылала, точно в огне. Ее янтарные глаза стали желтыми, как у кошки.
– Я возлежала с ним. О да! Я возлежала с дьяволом, и он могуч, а на ощупь холоден как лед. Семя его тоже холодно, обильным потоком текло оно меж наших ног. Ибо я была не одна! О нет! Ваши жены тоже с ним ложились! Твоя, Брэд Хэмилтон, и твоя, Джон Гордон, и твоя тоже, Мартин Хайфилд!
Женщины запричитали и закричали от ярости, но мужья их были так зачарованы, что не обратили на них никакого внимания.
– Мы охотно сношались, безо всякого стыда, бессчетное число раз, одна за другой, а иногда вдвоем, и втроем, и вчетвером, лобзая его всюду и дозволяя ему проникать в нас, как ему того захочется. Ни один мужчина не обладает таким громадным хозяйством. Он в сравнении с вами что жеребец в стаде меринов. – Она смерила взглядом мужчин, и те вздрогнули. – Все жены доложили, что испытали с ним великое наслаждение, куда большее, чем с кем-либо из вас!
И она расхохоталась, расхохоталась безудержным смехом. Мужчины замычали, как волы, и дернули за веревку. Петля затянулась у Энис на шее, и смех умолк. Ее толкнули, и она повисла над затопленной шахтой, дрыгая ногами.
Джон Гордон отпустил веревку и заозирался в поисках жены. Та, увидав его бешеные глаза, с булькающим ослиным ревом пустилась прочь. Гордон быстро нагнал ее и одним ударом повалил наземь. Затем схватил за волосы и перевернул, точно мешок с мукой.
– Это правда? – орал он, занеся кулак над ее лицом. – Ты возлежала с сатаной?
Не успела она вымолвить и слова, как на нее обрушился второй удар. Из носа хлынула кровь. Он вновь занес кулак.
Голос Майкла Момпельона, громом прокатившийся по склону, был гулче и яростнее ветра.
– Именем Господа, что вы наделали?
Рука Джона Гордона обмякла. Он уставился на священника. Никто из нас еще не видел мистера Момпельона таким. В руке он держал факел, и пламя снизу освещало его лицо с яростными бликами глаз. Лежа в мареве глухой боли, я подумала: «Так, верно, выглядит сова глазами мыши за миг до того, как острые когти вонзятся в ее шкуру». Он и впрямь обрушился на нас, как хищная птица, пустив Антероса вскачь по крутому склону, так что камни полетели из-под копыт. Сзади к нему испуганно жалась Мэри Хэдфилд – хоть у кого-то достало ума его позвать. Сперва он устремился к Брэду Хэмилтону, стоявшему у ворота. Тот загородил лицо руками. Антерос взвился на дыбы, точно боевой конь, и Хэмилтон попятился. Момпельон спешился и отшвырнул факел в сторону. Пламя с шипением потухло в грязи. Он вынул из-за пояса нож и потянулся к Энис. Обхватив ее рукой, он перерезал веревку. Ее пригожее лицо было не узнать: пунцовое, раздутое, с вывалившимся, как у собаки, языком. Он накрыл ее своим плащом.
Кто-то – кажется, Мартин Хайфилд, – все еще пребывая во власти хмеля или безумия, посмел ему прекословить.
– Она… она сама призналась, – проговорил он заплетающимся языком. – Она призналась, что возлегла с дьяволом…
– О да, дьявол был здесь сегодня! – взревел Момпельон. – Но не в Энис Гоуди. Глупцы! Убогие дикари! Энис Гоуди использовала против вас единственное доступное ей оружие – ваши собственные дурные мысли и подозрения! На колени!
Все, как один, упали наземь.
– Молите Господа, чтобы он в бесконечном милосердии своем спас ваши жалкие души. – Священник тяжело вздохнул. Когда он вновь заговорил, в голосе его уже не было гнева, но каждое слово отчетливо доносилось поверх воя и свиста ветра. – Неужели в этой деревне мало страданий? Неужели мало смертей и надобно добавить к ним еще и убийство? Мужайтесь, а покамест молитесь, чтобы Всевышний не взыскал с вас ту плату, какую заслуживают деяния этого дня.
И разом начались молитвы: одни бессвязно бормотали, другие громко взывали к Богу, третьи рыдали и били себя в грудь. Тогда, видите ли, мы еще верили, что Господь внемлет нашим мольбам.
Отрава в крови
Снег, принесенный ветром, окутал деревню глубокой тишиной. Люди плелись по белым улицам, каждый по своим делам, сгорбившись и закутавшись в плащи, точно от кого-то скрывались. Дурные вести передавались шепотом. Ведьмина кровь не исцелила Грейс Хэмилтон – в ту же неделю она умерла от чумы, а ее взрослые дети Джуд и Фейт занедужили. Моих заблудших овец замело снегом, и поголовье уменьшилось втрое. От удара о камень в голове у меня стоял туман, и лишь проспав почти сутки, я смогла возобновить поиски. К тому времени, как я нашла их, бедные создания замерзли насмерть в сугробе, сгрудившись на скалистом утесе. Мысли мои еще не прояснились до конца, и сперва я даже обрадовалась, что подопечных у меня поубавилось.
Майкл Момпельон постарался устроить для Энис как можно более пышные похороны. Мем Гоуди не видела этой дани уважения ее племяннице. После случившегося она страдала кашлем и лежала в постели, почти не приходя в себя. По настоянию Элинор ее отнесли прямиком в пасторский дом, и там мы за ней ходили. Вскоре, однако, стало очевидно, что в наших силах лишь сидеть у ее постели и слушать рокот ее дыхания. Когда Мем еще была способна говорить, она попросила наложить повязку с мазью из окопника на ее израненное лицо. Мы изготовили повязку из отреза льна, но она то и дело сползала с ее впалой щеки. После побоев кожа ее, иссохшаяся, точно прошлогодний лист, была расцвечена синяками. Мем оба раза помогала мне разрешиться от бремени, ее сильные, умелые руки облегчали родовые боли и унимали тревогу. Теперь ее пальцы казались хрупкими, точно косточки вьюрка, и я боялась, что они сломаются от одного моего прикосновения.