Положите в миску йогурт и чеснок, дайте им прогреться, непрерывно помешивая, минут пять, пока йогурт не станет гладким и теплым. Положите тахини и полностью размешайте, а потом – нут и продолжите помешивать. Теплые, теплые. Выключите огонь, но ничего не убирайте: так все останется теплым, пока вы приготовите яйца пашот.
Приготовьте яйца пашот.
Поджарьте тосты, намажьте тосты маслом. Переложите теплый йогурт в две пиалы и опустите яйца пашот в чесночный кунжутный йогурт. Побрызгайте острым маслом, посыпьте семенами кунжута, копченой солью и кинзой (если вы ее используете). Подайте с горячими тостами с маслом.
Новый вид благопожелания: «Желаю вам яиц по-турецки». Желаю вам яиц по-турецки – и жизни, полной ярко-желтого и золотисто-коричневого, и белого, бледного февральского солнца на затылке, сохнущих мокрых волос… и покоя, если вам нужен покой.
Клейкий ирисочный пудинг-брауни с «Гиннессом» на сковороде
В овощном по дороге из бассейна домой я вижу финики… финики, темный шоколад и молотый миндаль. Я кладу их в корзину на автопилоте и только потом понимаю, что по-прежнему думаю про железо. Про железо, кровь и звезды.
Кухонная Ведьма все еще сидит у меня под кожей, хотя сейчас от нее нет особого прока. Мне не надо никого вытаскивать из переливаний крови, не надо надеяться, что если я приготовлю что-то так, как надо, то сотворю чары, чтобы купить лишнюю ночь дома. Мне это нравилось: это было похоже на заклинания. Мне нравилось, что можно делать хоть что-то. Нравилось, что у себя на кухне я могу купить нам еще немного времени дома, еще немного времени в нашей прежней жизни.
Ценой этого времени была банка «Гиннесса», плитка горького шоколада, сливочное масло, миндаль и чернослив. Это не было лекарством, но это было хоть чем-то. Действительно ли? Не знаю. Сейчас я не знаю, что это было: еда, или любовь, или сложение силы моего желания, чтобы он был дома, и его желания дать мне то, чего я хочу. Он меня по-настоящему любил, вот что. Вот о чем я порой забываю. Может, это и к лучшему.
Я сказала, что больше не хочу писать о прошлом, но оно все равно сюда пробирается. Я не хотела писать о смерти и о том, как она меня изменила. Не хотела писать про то, как вид смерти заставил меня понять (возможно, впервые), почему мне надо жить. И тем не менее вот. Я много писала, пока Джим умирал. Я вела колонку – в основном и в первую очередь для того, чтобы обеспечить нас финансово, – и много писала просто для нас… наверное, просто для себя, потому что осталась только я. Сайты удаляют, блоги забрасывают. Обновляешь телефон – и неумеха-продавец стирает все твои сообщения. Забываешь проплатить членство на старом почтовом сервере. Переезжаешь на новое место – и одна коробка остается на обочине вместе с мусором. Все постепенно уходит, и это не трагедия: такова скорбь, и это – хорошая скорбь.
Что-то уходит. Что-то исчезает. Порой лучше, чтобы оно не возвращалось. Порой лучше видеть все таким, как оно есть, рассказывать ту историю, что перед тобой, говорить правду.
По правде говоря, я была рада потерять сообщения и электронные письма, потому что не годится, что человек может прокрутить целую жизнь разговоров. Не следует помнить, что вы говорили друг другу в каждый из дней вашей совместной жизни, потому что тогда приходится заново переживать все в одиночку. Нельзя жить в прошлом, нельзя за все цепляться, даже если очень хочется.
В прошлом нельзя жить и точно так же в прошлом нельзя скорбеть: скорбеть приходится в настоящем, и надо любить умерших такими, какие они есть, а не какими вы хотели бы их видеть. Надо любить людей такими, какие они есть, а не какими вы хотели бы их видеть – и к умершим это тоже относится. Их надо любить деятельно, оплакивать деятельно, скорбеть деятельно, животворяще: во всем, что вы делаете, они тоже дышат. Вы делаете их живыми так, как и следует: не как каких-то полупризраков, но как историю – историю, которая вас сформировала, как часть истории, которая продолжается, живет и дышит, пока живы вы… огромная паутина связей, любви, жизни и смерти, так что еще мне делать? Что мы все можем сделать?
Я еду домой, а дома готовлю это блюдо для живых в память об умершем, и Джо, вернувшаяся с репетиции, останавливается как вкопанная и говорит: «О боже!», как будто я сделала нечто волшебное. Наверное, это так: в доме пахнет идеальным гибридом кекса с «Гиннессом», брауни и клейкого ирисочного пудинга. И мы выкладываем мороженое на горячую сковороду и едим его ложками в нашей пустой гостиной.
На сковороду диаметром 24 сантиметра (4 порции десерта, и еще много остается)
100 г фиников
150 г чернослива
200 г пива «Гиннесс» (я даю граммы, а не миллилитры, потому что так удобнее, проще и точнее)
1 ч. л. ванильного экстракта (не эссенции! ни в коем случае не эссенции!)
100 г максимально горького шоколада
100 г + 50 г несоленого сливочного масла
4 яйца
100 г молотого миндаля
50 г темного мягкого коричневого сахара
Большая щепоть (как повар на телевидении: тремя пальцами) хлопьев морской соли
Мороженое для подачи
Поставьте чайник.
Взвесьте финики и чернослив: я привела пропорции, но их можно поменять в соответствии с тем, что у вас есть, если вы из тех людей, у кого одновременно есть и финики, и чернослив. Положите в самую большую кастрюлю и залейте пивом. Добавьте ванильный экстракт и поставьте кастрюлю на самый слабый огонь.
Возьмите вторую кастрюлю и вылейте туда кипяток из чайника, слоем примерно 2 см: вы поставите сверху миску из жаропрочного стекла, а она ни в коем случае не должна соприкасаться с водой, так что тут вам, возможно, придется делать поправки. Мне всегда приходится. Включите второй самый слабый огонь и поставьте на него кастрюлю.
Прямо в миску отвесьте шоколад и 100 г сливочного масла и поставьте миску на кастрюлю. Это, по сути, водяная баня. (В кулинарии я часто делаю ошибки: это из-за того, что я в основном самоучка. По-моему, это не так уж важно: ошибаться не страшно. Ошибки – это нормально. Я очень долго не могла усвоить этот урок, да и сейчас не до конца усвоила, но готовка – это школа не хуже многих других.)
Изредка помешивайте шоколад с маслом и следите, чтобы они растапливались не слишком быстро, иначе шоколад может стать зернистым. Когда масло с шоколадом растопились и смешались, можно начинать. Выключите обе конфорки.
Откопайте погружной блендер и превратите смесь фиников, чернослива, «Гиннесса» и ванили в относительно однородную массу: важно не оставить крупных кусков чернослива. Никому не захочется, чтобы в пудинге попался комок чернослива. (Масса пахнет по-рождественски и совершенно божественная в самом чудесном смысле этого слова.)
Теперь вылейте чудесный масляный шоколад в черносливовую массу, найдите венчик и сбивайте, сбивайте сто раз. (Именно сто. Я-то знаю. Это важно.)
Разбейте в массу два яйца, а потом бережно разделите два других, перемещая желток из одной половинки скорлупы в другую, пока не сольете весь белок. Добавьте желток в миску и сбейте еще сто раз. (Прошу прощения. К концу руки будут просто отваливаться. То есть – эти брауни даются тяжелым трудом.)
Добавьте молотый миндаль и сбейте массу еще сто раз. (Боже, мне ужасно стыдно. Ваши бедные руки! Но здесь смешивание ОЧЕНЬ важно, и даю слово: оно того стоит.)
Это вполне можно сделать в стационарном миксере, если вам трудно сбивать. Мне просто невыносима сама мысль, что придется мыть еще одну чертову миску.
Разогрейте духовку до 180 °С.
Теперь вылейте воду из кастрюльки с водяной баней и вытрите ее досуха. Отвесьте сахар и поставьте на слабый огонь с 50 г масла. Непрерывно мешайте, пока все не расплавится. Аромат будет божественный – вроде карамели. Когда получится дивная тающая смесь, вылейте ее в тесто и чуть размешайте: полностью смешивать не надо, пусть получатся разводы вроде тех, что дети делают со средством для мытья посуды и красками.
Вылейте на смазанную маслом сковороду, посыпьте морской солью и поставьте в горячую духовку на 35 минут. (Если нет подходящей сковородки, можете взять обычную форму 30 см × 20 см, как для брауни.)
Ешьте теплым, с мороженым, но и холодным это блюдо чудесно подходит для завтрака – или для любой другой трапезы.
Яйца пашот – это надувательство
Этим утром в цветочном магазине я смотрю на карточки к букетам и думаю о том, что они в основном романтические. Исключительно романтические, то есть подразумевающие такие любовные отношения, которые ограничиваются одним человеком, такие любовные отношения, которые привязаны явно и определенно к сексу и влечению. Я смотрю на карточки и заказываю яйца пашот на тостах (наш цветочный магазин одновременно и кафе) и думаю, сколько цветов за мою жизнь мне дарили люди, которые меня любят, – и насколько меньше люди, с которыми я спала. Мне это кажется логичным, потому что в моей жизни великая любовь никогда не сводилась к последней группе людей, хотя надо сказать, что делить постель с теми, кого ты любишь – как бы ты их ни любил, – само по себе громадное удовольствие: забраться под одеяло с утренним кофе, чтобы обсудить приснившийся сон, заснуть с ноутом, пристроенным на общие колени с невыключенным кино. Понежиться на диване, укрывшись одним одеялом, до самого обеда или проснуться с котом между нами.
В детстве мы с сестрами часто просыпались в одной постели, хоть и ложились в разных комнатах: ночью возникала необходимость найти друг друга. Когда мне было двадцать с небольшим и все было очень плохо, друзья и подруги спали, обернувшись вокруг меня, словно живые ловцы снов. Они снова так делали бы, если бы мне понадобилось, и я для них делала бы то же самое. Они – великая любовь моей жизни, каждый из них. Все разные. Все волшебные.
Иногда меня пугает – как сегодня, при виде этих карточек, – что нам предлагают сохранять цветы, конфеты и стихи для Единственного. Что за глупость! Какое расточительство!