— Она сообщила, что, возможно, на три-четыре дня поедет отдохнуть со своим дружком, но куда и когда, не уточняла. Вероятнее всего, сама не знала. Ее мальчик водит машину, и они решают, где им побывать, наверное, уже в пути… — Гурьев почему-то рассмеялся.
— Что за дружок?
— Так… Мальчишка. Студент. Мне он никогда не нравился.
— Как его зовут?
— Гриша…
Быков выжидательно молчал. На столе лежали показания Гороховой, которая рассказала о спешном отъезде племянника и его возлюбленной, но куда они собрались, она тоже не знала. Гурьев, видимо, понял, что для Быкова не секрет, с кем путешествует его дочь, и спешно добавил:
— Григорий Борисович Горохов. Я надеюсь, у Веры хватит ума не притащить в дом эту шелупонь, извините за выражение. Их отношения — это их дело. Мы с матерью считаем, пусть хоть один, но постоянный, чем каждый месяц разные — теперь и так девочки устраиваются.
— Максим Максимович! — Быков был искренне удивлен. Как отец отцу он сейчас был готов даже посочувствовать своему собеседнику, которого, как ему показалось, дочь своим поведением довела до притупления всех естественных чувств и смещения понятий. Или он сознательно избрал свою позицию как защитную? Иначе, чего доброго, свихнуться недолго. Дочь-то единственная… — Максим Максимович, неужели вас не шокирует создавшееся положение?
Гурьев глубоко вздохнул. По кабинету поплыли колечки синего дыма, напомнившие вдруг Быкову растревоженных медуз.
— А что я могу сделать? Притерпелся… Директор школы — и та притерпелась. Ну, выгонит она Верку, а учителя начальных классов днем с огнем не сыщешь. Вот так и сосуществуют. Вера — молодой специалист, сама уволиться тоже не может. Не поверите, когда первый год она начала работать, директриса меня даже вызывала, будто Верка не педагог, а разгулявшаяся старшеклассница. Ну и что?
— Не всегда же ваша дочь была такой неподконтрольной, непослушной? Может быть, это чье-то дурное влияние?
— Конечно. Я же говорю: ее мальчик мне никогда не нравился. А что делать с любовью Веры к нему? Как говорится, не запретишь. Есть доля и моей вины. Купил ей квартиру. Но что делать? Обстоятельства тогда содействовали, подвернулся готовый кооператив. Не отказываться же. Сами понимаете. Все мы, родители, радеем о будущем наших детей. Порой им во вред, да… Что говорить, благими намерениями устлана дорога в ад.
— Вот и давайте поговорим об этой дурной дороге.
— Что — наркомания? — вскинулся Гурьев.
— Нет. Другое. Убийство, — Быков потер челюсть и, глядя исподлобья, проговорил: — Поиск убийцы привел нас к вашей дочери, к Вере Максимовне Гурьевой. Кстати, как вас зовут дома?
— Жена кличет Максимушкой. Мама-покойница Максимкой звала. — снисходительно улыбнулся Максим Максимович. — Мы говорим обо мне или о дочери? Зарубежные партнеры зовут меня Ми-ми. От имени и отчества. Максом никто не называет, — пояснил Гурьев, — Какое отношение к убийству имеет моя дочь?
— Мы бы спросили ее, но ее нет.
— Неужели Вера связана с преступниками?.. — после минутного молчания горестно проговорил Гурьев. — Ведь этот ее парень… — он поморщился. — Он кооператор ко всем прочим прелестям. А я этой публике не доверяю. Всегда испытывал брезгливость к их шашлыкам, тряпкам, рассчитанным на вкусы лимитчиц. Бедная моя Вера! Между прочим, преступность расцвела, как только этим нуворишам дали волю!
— У вас нет врагов, Максим Максимович? Только честно…
— У кого же их нет, — серьезно ответил Гурьев.
— Каковы ваши отношения с Гороховым? Не приходило ли вам в голову, что он мог бы спровоцировать некие неприятности для вас — крупные неприятности? Ну, хотя бы ради того, чтобы вы не мешали их роману, не настраивали Веру против него?
— Роману их третий год, если не больше. Я доказал свою лояльность. Он знает: открыто я не вмешиваюсь и не вмешаюсь. Не думаю, чтобы он хотел мне неприятностей — они же, естественно, отразятся на Вере. А ее он любит. По крайней мере, так утверждается.
— Вы знаете Воздвиженского?
— Кто это? Из министерства культуры? Или из Союзгосцирка?
— А Горохов знает Воздвиженского. В цирке и в минкультуры этот человек никогда не работал. Он юрист и служит в том же кооперативе, что и Горохов.
— Странный вопрос. Я не интересуюсь, с кем якшается этот молодой человек, в том числе и по своей службе.
— А Арбузова Олега Александровича вы знаете?
— Не припомню такого имени.
— Но кооператив «Эллада» вам же известен. Именно там работает Горохов, и, кажется, ваша дочь заказывала в «Элладе» какие-то вещи.
Быков тянул время. Он понимал: окажись Максим Максимович тем самым Максом, он так и будет давать правдоподобно-уклончивые ответы на любой вопрос. Поэтому, чтобы особо не насторожить его, Быков не стал углубляться в вопросы о Горохове и «Элладе». Он приготовил для Гурьева более эффективное средство проверки — внезапную встречу с Арбузовым.
А пока Быков выложил на стол фоторобот, изображающий того самого парня, который подозревается в убийстве Фролова, фотографию Воздвиженского и еще один фоторобот, сделанный со слов официантов и метрдотеля ресторана «Будапешт», — так должен был выглядеть спутник Ламко…
На фоторобот «мальчика в белом» Гурьев даже не взглянул, но две другие фотографии сразу взял в руки.
— Что-то неуловимо знакомое, — пробормотал он. — Это один и тот же человек?
— Нет. Это разные люди, хотя, как утверждается, похожие внешне. Вот этот, на фотографии, ниже ростом, субтильнее, но в нем нет, как мне доверительно сообщили, нет той породы… Что следует понимать под этим словом, вы, конечно, догадываетесь.
— Я могу знать, почему эти люди заинтересовали вас? Это друзья Веры?
— Не уверен, что они знакомы с вашей дочерью, хотя не исключаю этой возможности. Один из них встречался с убитой женщиной в день ее смерти.
— Что за женщина, если не секрет? Верина подруга?
— Ваша дочь шила у нее… Она художник-модельер. Галина Алексеевна Ламко. Вы ее знали?
— Нет. Но я могу поговорить с нашими хозяйственниками, навести справки. Может быть, она шила сценические костюмы?..
— Нет, никогда.
— Жаль. А то вдруг я помог бы вам, а вы — мне, были бы снисходительнее к моей девочке… — Гурьев театрально закинул голову, будто пряча набежавшие слезы. — Я чувствую, только вы положите конец ее ненужной связи с этим, мягко говоря, странным пареньком. Он имеет отношение к убийству?
— Чем странным он кажется вам? — не отвечая, спросил Быков, протягивая Гурьеву подписанный пропуск и незаметно одновременно нажимая кнопку вызова, — пусть введут Арбузова, пусть два этих человека встретятся лицом к лицу.
— Учиться бросил, хотя оставалось лишь написать диплом. Ударился в кооперацию, ничего в ней не смысля, лишь бы набить карманы. Алчность несвойственна молодости, как мне кажется. Или я заблуждаюсь?
Быков все больше приходил к выводу, что перед ним Макс — глава некой преступной группировки. «И мне совершенно нечего ему предъявить, — думал он с горечью. — Я не имею права его задержать, хотя знаю, как это необходимо. Одна надежда: что-то раскроет их внезапная встреча с Арбузовым… Как они сейчас встретятся? Как разыграют, что незнакомы? Гурьев, может быть, готов к спектаклю. Арбузов — вряд ли. Как бы ни было, я же увижу, что они играют…»
— И милости прошу на наши концерты… — проговорил Гурьев, поднимаясь.
— Спасибо, всего доброго, желаю дальнейших творческих успехов и надеюсь, вы не скроете от нас местонахождение вашей дочери. Это для ее же блага, — проговорил Быков, наблюдая, как открывается дверь и заходит Арбузов.
Гурьев встал и пошел к двери. Он прошел мимо Арбузова чуть посторонившись, совершенно равнодушно, даже без любопытства, мельком взглянув на него. Арбузов же словно не заметил уходящего. Игры не было. Это Быков смог бы и под присягой подтвердить. И это было самым удивительным… Ломалась вся концепция.
Какие-то первые дежурные фразы. Взволнованный, Быков даже не зафиксировал, что сказал Арбузову, что он ответил.
Потом посмотрел в лицо председателя правления «Эллады» и жестко спросил:
— Где Воздвиженский? Что вы знаете о похищении его внучки?
Арбузов, побледнев, проговорил заплетающимся языком:
— Боже, какое несчастье…
— Когда вы последний раз видели Воздвиженского?
— В пятницу. Он был на работе.
— А вчера?
— Вчера? Нет, мы не виделись. У меня не было к нему вопросов.
— Куда вы направили Горохова и Чернова?
— Никуда, — растерянно проговорил Арбузов. — А что? Я не знаю, я ничего не знаю, — Он был явно напуган, это не скрылось от Быкова.
— Берите бумагу, ручку, садитесь вот за тот стол в углу и пишите все, что произошло с вами в пятницу, когда вы последний раз видели Воздвиженского, при каких обстоятельствах, о чем с ним говорили. Напишите о том, что вы делали в выходные дни и вчера. Укажите, был ли на работе Воздвиженский, если нет, почему. Были ли на своем рабочем месте вы сами, если нет, почему, и почему вы вчера, в рабочий день, не встретились со своим сотрудником.
— Но… Я не знаю, что писать, — неестественно задергался Арбузов. — Мы не виделись, потому что не виделись. Разминулись. У меня была масса дел, я выезжал в филиалы, а Вадим Федорович… Я не знаю. Может быть, с утра был, а потом ушел куда-то… У нас свободный, достаточно свободный режим…
— Также пишите о том, — не слушая Арбузова, продолжал полковник Быков, — когда, при каких обстоятельствах вы виделись последний раз с Черновым и Гороховым, почему они именно сегодня оба не вышли на работу и, как предполагается, уехали из Москвы. Почему это случилось не вчера, не позавчера, а именно после похищения внучки вашего сотрудника? Каковы, на ваш взгляд, причины? У Воздвиженского в коллективе были недруги? Опишите отношения Воздвиженского с Черновым и Гороховым.
«Должна знать кошка, чье мясо съела», — подумал Быков и решил, что уж Арбузова он из кабинета не выпустит, пока не выдавит из него всю информацию. Этому человеку есть, что предъявить, вполне достаточно для задержания, пусть как следует подумает о своей жизни. Может быть, очнется.