– Спасибо, – угрюмо сказала она. – Тоже мне, лучи славы!
– А теперь нам уж точно пора! – сказал Блейд. – Пока, Эльда! Пока, Клавдия!
И он исчез – только воздух с хлопком сомкнулся во внезапно образовавшейся пустоте.
Киту с Калеттой предстояло менее магическое путешествие. Оба распростерли огромные крылья, присели – и рванулись в небо, шумно хлопая крыльями и подняв ветер, который растрепал всем волосы.
– Пока! – крикнула вниз Калетта.
Все столпились вокруг поверженной статуи и долго махали им вслед. Рёскин вспрыгнул на опустевший постамент, чтобы как можно дольше видеть огромные темные силуэты, кругами набирающие высоту на фоне бархатно-синего неба. Ольга с Лукином влезли на упавшую статую. Эльда вздохнула. Она даже не подозревала, как сильно соскучилась по своим, пока не рассталась с ними вновь.
– Знаете, – задумчиво прогудел Рёскин, – а ведь, наверно, можно создать магические крылья!
– Ты сперва разберись со своими кухонными заклинаниями! – рассмеялся Лукин.
Но тут у него из-под ног донесся громкий и весьма ехидный голос:
– Не будете ли вы так любезны поставить меня обратно? Мне представляется чрезвычайно неудобным лежать тут без ног!
Ольга с Лукином спрыгнули со статуи как ошпаренные. Рёскин опустился на колени и свесился с пьедестала. Все остальные просто попятились.
– Это что, волшебник Поликант заговорил? – спросил кто-то, кажется Мелисса.
– А кто же еще, глупышка? – сказала статуя.
Вопросов больше не возникло. Все видели, как шевельнулись каменные губы.
– Тогда, наверно, лучше поставить его на место! – сказал Фелим.
Это оказалось непросто. Как сказал потом Фелим, когда все уже сидели в буфете, в волшебнике Поликанте было никак не меньше тонны, и без могучей Эльды и Рёскина, который умел ворочать тяжелые камни, им бы нипочем не управиться. Десять человек, воспользовавшись вешалкой как рычагом, приподняли Поликанта настолько, чтобы Эльда с Рёскином сумели подхватить его за каменные бока и потянули наверх, в то время как все прочие бросили вешалку и принялись толкать. Наконец статую удалось затащить на пьедестал. Тут кое-кому пришло в голову попытаться использовать заклятия для уменьшения веса, но все было впустую: Поликант, похоже, был так же невосприимчив к магии, как Джессак. Пришлось снова пустить в ход грубую силу. Общими усилиями статую поставили вертикально. А потом Эльда зависла в воздухе, судорожно размахивая крыльями и вцепившись всеми четырьмя лапами в остроконечную шляпу волшебника Поликанта, а все самые сильные, кто поместился на постаменте, принялись толкать статую, пытаясь установить обломанные концы ног волшебника на место.
Камень скрежетал. Все отчаянно пыхтели – а Эльда громче всех. На постамент ручьями лился пот. Процессом установки командовал сам волшебник:
– Правей! Чуть назад! Теперь на полдюйма влево… Вперед и на осьмушку дюйма вправо… Разверните меня чуть-чуть по часовой стрелке… Нет, это слишком сильно, в другую сторону… Вот так… Опускайте!
И статуя с грохотом встала на место. Эльда взметнулась вверх, гадая, отвалятся у нее лапы или все-таки нет. Стоящие на постаменте с трудом держались на ногах, дрожа от усталости.
– Ну что, все? – спросила снизу Клавдия.
– Да, – ответил волшебник Поликант. – Спасибо.
На этом каменные губы сомкнулись, и он снова превратился в статую. Студенты озабоченно расспрашивали его, все ли с ним в порядке, но волшебник не отвечал.
Эльда устало опустилась на землю. А Рёскин присел и провел руками по ногам статуи там, где проходила линия разлома.
– Как новенькие! – сказал он. – И следов не осталось!
– Вот это волшебник, это я понимаю! – почтительно сказал Фелим. – По правде говоря, мне не верится, чтобы кто-то из наших нынешних наставников был способен на такое.
Остальные кивнули и стали слезать с постамента. Лукин вытер взмокший лоб тыльной стороной кисти.
– Уфф! – сказал он. – Ну и денек! Не знаю, как вы, но я только что вспомнил, что недавно получил деньги. Пойду-ка я в буфет, промочу горло.
И все пошли в буфет. Ужин они прозевали, а потому поужинали бутербродами из буфета. Они просидели там остаток вечера. Эльда разлеглась у стены, рядом с изрядно поцарапанной вешалкой, посасывая через соломинку пиво и гадая, что такого люди находят в этом напитке. Клавдия сидела, прислонясь к Эльде и временно чувствуя себя в безопасности. Рёскин уселся на высокий табурет из бара, чтобы быть на одном уровне с остальными, и, постепенно повышая голос, рассказывал Фелиму, как можно изготовить крылья и заколдовать их так, чтобы они могли поднять в небо гнома. Лукин только улыбался и покрепче прижимал к себе Ольгу.
Много позже, когда студенты, шумно болтая и нестройно распевая, разошлись наконец по своим комнатам, Финн решительно прошел через двор, спугнув по пути стайку мышей, собравшуюся у оброненного бутерброда, и через маленькую калитку в главных воротах вышел на улицу. «Сперва зайти в „Белого льва“, – думал он, – потом в „Золотого орла“ и в „Мага“. Если там его не окажется, придется обойти „Красного волшебника“, „Синего вепря“, „Зеленого гнома“ и „Грифона“. Потом „Дракона“, „Заправку“, „Вина Тилли“ и еще кое-какие кабаки попроще». В городке была уйма кабачков и трактиров и несколько больших постоялых дворов, таких как «Герб Империи» или «Поющий арфист», где, по всей вероятности, останавливались сенаторы и гномы. Так что путешествие предстояло долгое.
Но Финну повезло. Коркоран обнаружился в «Белом льве». Он сидел за столом, уставленным стройными рядами пустых бутылок, а перед Коркораном стояла еще одна, полупустая. Других клиентов в зале не было, трактирщик переворачивал стулья, ставил их на столы и нетерпеливо поглядывал в сторону засидевшегося гостя.
– Пошли, Коркоран, – сказал Финн. – Пора домой.
– Нету у меня дома, – с горечью ответил Коркоран. – Сирота я. В пятнадцать лет выгнали меня на улицу помирать с голоду. Нашу деревню туры разорили дотла. Я пришел в университет пешком.
– Теперь университет ваш дом, – терпеливо объяснил Финн. – Вы там главный. Помните?
– Не-ет, – сказал Коркоран. – Главный там не я. Главная там Кверида. А я так, председатель совета.
– Ну, в наше время это то же самое, – возразил Финн. – Идемте, Коркоран. Нам без вас не обойтись. Сегодня на университет напали грифоны, а там не оказалось никого, кто мог бы с ними разобраться. Один из них даже уронил статую волшебника Поликанта.
– Это м-мыши, – сказал Коркоран. – Вы, Финн, наверно, пьяны. Это не грифоны, это мыши. Мыши не роняют статуи. Они едят лунные корабли.
Финн тяжело вздохнул:
– Какая это у вас бутылка? Десятая? Идемте, Коркоран. Вы уже достаточно пьяны. А хозяину надо закрываться.
– Не могу, – уперся Коркоран. – Не пойду. Мне больше нет смысла что-то делать, Финн. Моему полету на Луну конец. Все. Отлетался. Все изгрызено, изрублено на куски…
– Знаю, – сочувственно сказал Финн. – Я заходил к вам в лабораторию, вас разыскивал. Это все эти ассасины, да?
– Зачем вы не дали мне отправить их на Луну! – воскликнул Коркоран. – Это вы виноваты, Финн!
– Надо мне было отобрать их у вас и отослать обратно в Амперсанд, – возразил Финн. – Теперь я жалею, что не сделал этого. Но что поделаешь, Коркоран! Какой смысл плакать над пролитым молоком?
– А я не плачу, – объяснил Коркоран. – Я топлю свое горе в вине.
– Это уж точно! – согласился Финн, окинув взглядом ряды бутылок. – В последний раз спрашиваю, идете вы или нет? У вас завтра лекция! Имейте в виду, я ее за вас читать не буду!
– Мирна прочитает, – махнул рукой Коркоран. – Славная женщина, всегда готова помочь. Не хотите читать – попросите ее.
– Ох! – сказал Финн. – Ну все, с меня хватит!
Он активировал прихваченное с собой заклятие переноса, и на следующее утро Коркоран проснулся в своей кровати, в одежде и в ботинках, с раскалывающейся головой, и совершенно не помня, как он тут очутился.
13
А тем временем голуби, выпущенные из университета, летели в разные стороны. Один из них, несущийся на восток, промелькнул над головой вереницы гномов. Гномы ехали на пони и шумно радовались своему приобретению. Они хохотали, на ходу чокаясь золотыми кубками, усеянными самоцветами.
– Наш, наверно, – сказал Добри, глядя вслед голубю.
– С ума сошел, – возразил Генно. – Нашего мы отправили еще до того, как выехали!
– Ну, – добродушно сказал Добри, – так или иначе, а прочие кузнечные мастера получат добрые вести раньше, чем мы доберемся домой. Господа соплеменники, мы с вами теперь самые богатые гномы на свете! Люди будут съезжаться со всего мира и платить золотом за то, чтобы узнать правду!
– Выпьем за это! Выпьем! – загалдели остальные.
Два голубя летели на юг. Один из них, раненый, медленно, но верно нагонял того, которого послали сенаторы. Однако самая большая голубиная стая неслась на запад. Большинство летели впереди, растерянные и несчастные, за ними следовали еще четверо, почти такие же измученные. Дерк, прежде чем сдать своих голубей внаем, всегда предупреждал их, чтобы они, если их кто-нибудь будет мучить или обижать, отправлялись прямиком домой, в Деркхольм. Вот они и летели домой. Над ними промелькнула Калетта, а немного погодя – еще пять грифонов, незнакомых. Через некоторое время в ту же сторону, навстречу голубям, пронесся Кит. Голуби немного воспрянули духом – в эти дни все, кто летал по небу, Кита очень уважали. В голубятню Деркхольма птицы прилетели примерно в то же время, что и Блейд, который перенесся в Деркхольм с побережья, ибо только что получил из университета призыв о помощи – отчего, собственно, и Кит полетел туда еще раньше, – чмокнул в щеку свою растерявшуюся матушку, добавил, что ему надо пойти помочь Киту, но к ужину они оба непременно вернутся, и отбыл в университет.
Прочие голуби пришли в ужас, увидев, в каком состоянии прибыли беглецы. Они подняли такой гам, что Старина Джордж, который как раз шел их кормить, буквально взлетел по лестнице. Увидев, что происходит, он тотчас же ссыпался обратно и побежал искать Дерка. Дерк сидел на террасе со своими младшенькими. Просторную террасу не так давно накрыли защитным заклятием, которое не пропускало дождь и ветер, но не мешало проходить или пролетать сквозь него, так что грифоны могли в любую погоду находиться там вместе со всей семьей.