– Неплохая идея, – кивнул Агрикола. – Однако мне думается, что, по крайней мере, ваш повар – человек порядочный, иначе бы вас тут не было. Да, кстати: ваша личная гвардия! Эти юнцы наверняка воспротивятся, когда я начну арестовывать их дедушек и дядюшек.
Тит лучезарно улыбнулся.
– Эти юнцы стоят строем на плацу и ждут, пока я приду делать им смотр. Позаботьтесь о том, чтобы кто-нибудь время от времени приходил и сообщал им, что я вот-вот буду. Если повезет, они простоят там весь день до вечера.
Агрикола расхохотался и хохотал все время, пока Тит подписывал пергаменты и передавал их Корнелию, чтобы тот привесил к каждому свитку большую государственную печать. Все еще ухмыляясь, легат собрал свитки с декларацией военного положения в охапку, встряхнул их, чтобы все красные кружочки с изображением вздыбленного грифона свесились наружу, и придавил сверху своим квадратным подбородком, чтобы не рассыпались. Потом окинул взглядом груду приказов о проверке, сваленную на столе.
– Отряды, которые должны сопровождать проверяющих, будут здесь через десять минут, – пообещал легат Корнелию и кивнул ухмыляющимся писцам: – Доброй охоты!
И вышел во двор следом за императором.
– Надо отправить голубей в остальные легионы, – говорил он Титу, – чтобы войска как можно скорее прибыли в столицу, пока столичные легионы разбираются с сенатом. Сенатский легион запрем в казармах и вашу личную гвардию тоже, как только они почуют, что запахло жареным. И глашатаев сюда, пусть объявят о переходе на военное положение. Будьте так добры, мой император, возвращайтесь побыстрей, потому что, пока вы не вернетесь, тут будет сплошной кошмар, тихий ужас и чудовищные слухи.
– Постараюсь! – пообещал Тит и побежал в конюшни.
Он взял обоих коней, объяснив изумленному конюху, что до сих пор не решил, на котором ему угодно выехать на смотр, и прибыл к северным воротам почти одновременно со своим кавалерийским эскортом.
Тем временем голубь, сытый, исцеленный и приведший себя в порядок, взмыл в небо и полетел восвояси. Он сделал круг над дворцом, чтобы определить нужное направление, и увидел внизу множество солдат, снующих во все стороны. Лишь один отряд, в роскошных сверкающих доспехах, никуда не бежал, а стоял на просторном плацу. Им было жарко и скучно. Голубь нашел, где север, и повернул к Деркхольму. Он сделал большой крюк, чтобы обогнуть здание сената, – ему совсем не хотелось, чтобы его поймали сачком. По крыше сената теперь карабкались солдаты, а другие солдаты тихонько пробирались по улицам вокруг здания, но в целом в городе все было тихо, мирно и обыденно. За городом голубь миновал небольшой отряд имперской кавалерии, скромно и незаметно ехавшей по улочкам промышленного пригорода. Он приветственно качнул крыльями, и Тит весело помахал ему в ответ. Император с интересом раздумывал, долго ли простоит на жаре его личная гвардия, прежде чем кто-нибудь прибежит и скажет им, что император пропал и, скорее всего, его отравили. Вот когда у Агриколы начнутся настоящие проблемы…
15
А в университете Коркоран сидел в разоренной лаборатории и думал о том, стоит ли жить дальше. Временами он крепко стискивал обеими руками гудящую голову – волшебнику казалось, будто она вот-вот распадется на дольки, как один из Дерковых апельсинов. Изредка Коркоран бросал тоскливый взгляд на остатки своего лунного корабля. Большую же часть времени просто пялился в стену. Стена казалась желтоватой – вроде бы раньше она такой не была. Коркоран думал, что, как только наберется сил, надо будет пойти подняться на верхушку обсерватории и броситься вниз. Но тут кто-то отворил дверь.
– Я же говорил, что вы мне не нужны! – сказал Коркоран, думая, что это его лаборантка.
– Вы мне пока ничего не говорили, – возразил пришелец.
Голос был куда громче, чем у Коркорановой лаборантки, с гулким отзвуком и пронзительным призвуком, от которого Коркорана передернуло. Волшебник развернулся, но сделал это чересчур быстро: он охнул от боли и увидел, что в дверях торчит передняя часть незнакомого грифона. Коркоран смутно припомнил, что Финн вроде бы говорил что-то насчет нашествия грифонов. Но это существо, по крайней мере, было приятной масти – коричневое такое, успокаивающее. И даже странные глаза с тяжелыми веками были приятного землистого цвета, а перья, хотя и блестящие, не резали глаз.
– Что вам надо? – осведомился Коркоран. – Кто вы такой?
Грифон виновато опустил свою массивную голову.
– Я – Перри. Можно мне поступить к вам студентом?
– Это невозможно, – ответил ему Коркоран. А может, это не он, а она? Отсюда, спереди, разобрать было трудно. – Вы опоздали. Семестр уже в разгаре. Теперь вам придется подождать до следующей осени.
– Но я же не знал… Я с другого континента, – объяснил Перри. – Может, сделаете для меня исключение?
Его голос раздражал Коркорана. Он был слишком громкий.
– Нет, – твердо ответил волшебник. – Приходите весной, продемонстрируйте свои магические достижения, тогда и поглядим. Я так понимаю, магические способности у вас имеются?
Перри, похоже, смутился.
– Ну да, есть кой-какие, – застенчиво признался он.
– И имейте в виду, у нас довольно высокая плата за обучение! – добавил Коркоран. – У вас деньги есть?
– Довольно много, – стыдливо ответил Перри.
– Вот и хорошо. Тогда до следующей весны, – сказал Коркоран. – А пока ступайте.
Повисла многозначительная пауза. Дверная рама затрещала.
– Не могу, – сказал Перри. – Я застрял.
– О боги! – воскликнул Коркоран.
Какое свинство – приставать к нему со всякими там грифонами, когда он буквально умирает! К тому же он только что вспомнил, что ему еще нужно читать лекцию. О, как он нуждается в помощи и сочувствии! Тут Коркоран сообразил, что в Доме целителей есть лекарства от головной боли. У целителей добрые руки, и говорят они вполголоса… Это именно то, что ему сейчас необходимо. А что до этого Перри – может быть, если сейчас исчезнуть, не обращая на него внимания, потом окажется, что это было всего лишь жуткое наваждение. И Коркоран встал и перенесся в Дом целителей.
Увидев, что комната внезапно опустела, Перри пожал плечами, отчего дверная рама содрогнулась.
– Ну ладно, – сказал он. – По крайней мере, попробовать стоило.
Он склонил голову набок и прислушался – не возвращается ли Коркоран с инструментами или заклинаниями, чтобы вытащить его из дверей. Когда сделалось ясно, что волшебник о нем попросту забыл, Перри выбрался из дверного проема и вошел в лабораторию. Теперь он был величиной всего-навсего с некрупного льва. И его клюв оказался как раз на подходящей высоте, чтобы разглядывать и обнюхивать верстаки и рабочие столы, по которым были разбросаны остатки экспериментальных установок. Эти остатки немало озадачили Перри. Так же как и клочки листков с расчетами. Он подобрал несколько обрывков, сложил вместе те, что совпадали, и стал изучать получившиеся записи.
Грифон недоумевающе покачал головой. Потом он обнаружил крысиную клетку с погнутыми прутьями, с которой по-прежнему свисала непроницаемая сеть. Грифон просунул в клетку свой клюв и прикрыл глаза, разбирая, чем там пахнет.
– А-а! – сказал он. – Так вот чем здесь воняло. Они просидели тут довольно долго, прежде чем выбрались наружу и принялись рыскать по университету. Что ж, по правде говоря, я их вполне понимаю.
Потом подошел к остаткам лунного корабля и некоторое время тщательно исследовал то, что от него осталось. Наконец он печально покачал головой:
– Пустая трата времени! Он бы все равно никуда не полетел.
И грифон удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Эльда немало удивилась, увидев Перри на лекции у Коркорана. Грифон возвышался в задних рядах, огромный и бурый, как буковый лист. Но самым удивительным было то, что его как будто никто не замечал. И главное, как он помещался в аудитории? Там ведь было довольно тесно. К завтраку все студенты уже знали, что лунный корабль Коркорана погиб и волшебник вне себя от горя.
Завтрака считай что не было: мыши добрались-таки до кухни. С помощью энергичных крохотных ассасинов они проникли во все кладовки и чуланы и даже в ледник, выпили все яйца, изгрызли ветчину, подавили фрукты, разлили молоко и порвали мешки с крупой. Все, что осталось нетронутым, – это хлеб, который, по счастью, оставили подходить в печи с тяжелой железной дверцей, да черный кофе.
– Слава богам, кофе цел! – воскликнула Ольга. – Мой папаша всегда его терпеть не мог.
Фелим с Рёскином тут же принялись конструировать безотказную мышеловку. Они были не единственные: даже Мелисса пыталась придумать какую-нибудь ловушку. Довольно много народу стало как-то косо поглядывать на Эльду: зачем она вообще понаделала этих мышей! Эльде сделалось ужасно неловко. Она чувствовала себя виноватой.
– Просто это было первое, что пришло мне в голову! – оправдывалась она. – Надо же было что-то сделать!
– Оставьте ее в покое, – сказала Клавдия. Она ночевала у Эльды, на полу концертного зала, и чувствовала себя обязанной защищать грифоншу. – Другие-то и вовсе ничего не сделали!
– Лукин сделал, – возразила Ольга.
– Ну, это не считается: он и так все время делает ямы, – ответила Клавдия.
Так что новости насчет лунного корабля пришлись очень кстати – это хоть немного отвлекло голодных студентов. Коркорана все жалели. Даже те, кто, подобно Лукину, считал, что Коркоран никуда не годится и к тому же носит совершенно безвкусные галстуки, стремились показать, что они ему сочувствуют. И потому все студенты, кто смог прийти, а также многие из учеников целителей набились в центральную аудиторию, чтобы оказать Коркорану моральную поддержку.
Коркоран был весьма тронут. Обычно на его лекции собиралось человек пять барышень, взиравших на него с обожанием. Увидав, как все из-за него переживают, он изрядно подбодрился. Тем не менее, когда он принялся читать лекцию, какую всегда читал на этом этапе семестра, он почувствовал, что делает это с куда меньшим рвением, нежели обычно.