— Только в том случае, если отец честно выполняет свою часть сделки, — возразил Лукин.
Выпученные голубые глаза Олафа и ствол его пистолета уставились на Лукина.
— Этто что такое? А ну, отвечай, кто б ты ни был!
— Я говорю, — начал Лукин, дрожа не меньше Ольги, — что послушания можно требовать лишь в том случае, если…
— Это наследный принц Лютерии, отец! — поспешно вставила Ольга.
— Аa. Ну, тогда я его убивать не стану, — сказал Олаф. — Прострелю ему, пожалуй, колено, да и всего делов. Но сперва я хочу получить назад свои деньги!
Он перевел взгляд на Коркорана.
— Эй, вы! А ну выкладывайте денежки. Возвращайте все, что эта неблагодарная кляча заплатила вам за обучение.
«Главное — успокоить его, — думал Коркоран. — Добиться, чтобы он ушел».
— Дада, конечно! — с готовностью ответил он. — Надо только попросить казначея, чтобы принес деньги.
Он уже успел отправить по нескольку магических призывов волшебнику Денчу, и волшебнику Финну, и Мирне, и Умберто, и всем, кто только мог оказаться в университете. «Но где же они? Почему никто из них даже не пытается чтонибудь сделать?» — лихорадочно думал он.
А для Эльды это поспешное согласие Коркорана оказалось последней каплей. Она окончательно в нем разочаровалась. Она чувствовала, что он весь размяк от страха. Как и все прочие. Ей и самой было ужасно страшно. Она отчаянно ненавидела Олафа, ненавидела людей, которые стояли рядом с ним, хладнокровно сжимая оружие. Эльда словно уже чувствовала, как арбалетный болт вонзается ей в грудь. Тупой удар. Вспышка боли. Ошеломляющее понимание, что в следующий миг ты умрешь… И одной мысли об этом было достаточно, чтобы вынудить Эльду и всех прочих смирно оставаться на местах, как будто на них наложили заклятие оцепенения. И еще она видела, что Олаф — из тех людей, которых Дерк называл психопатами, что ему нравится стрелять в людей. Однако все это Коркорана не извиняло. Он ведь был волшебник, он мог попытаться сделать хоть чтонибудь!
— Хорошоо! — пропел бывший пират и расплылся в самодовольной улыбке, от которой на его впалых щеках появились длинные складки. — Очень разумно с вашей стороны, Коркоран. Ну, зовите сюда вашего казначея. Ольга, а ты иди сюда, будь умницей. Твой муженек здесь и ждет тебя!
Он обнял левой рукой толстого, плечистого мужика, что стоял рядом с ним, и выпихнул его вперед. По лицу Ольги промелькнула тень отчаяния. У мужика была круглая рожа, не хватало нескольких зубов, а на подбородке топорщилась жиденькая бороденка. Голова у него была обрита наголо, видимо, затем, чтобы все могли видеть его уши, унизанные рядами золотых сережек. По тому, как он смотрел на Ольгу, по тому, как он двигался вперевалку, по тому, как свисали его длинные руки, все тотчас поняли, что этому человеку нравится избивать людей и что он уверен: на этот раз Ольга от него не уйдет.
— Торкель, — представил Олаф. — Мой главный сборщик дани. Ты его жестоко обидела, Ольга.
— Приятно слышать, — сказала Ольга, не двигаясь с места.
Олаф шумно втянул воздух, собираясь снова заорать, но тут, неожиданно для всех, вскочила на ноги Мелисса, сидевшая за соседним столом.
— А ну прекратите! — воскликнула она. — Что это такое, в конце концов! Почемуто все уверены, что раз ты женщина, да еще и красивая женщина, то тебе не положено заниматься магией, а положено сидеть дома, нянчить детей, слушаться и выходить замуж за… за кого попало! Ну почему? Почему? Вот вам, господин Олаф, понравилось бы, если бы я на всю жизнь заперла вас в четырех стенах и заставила жениться на великанше?
К этому времени все так возненавидели Олафа, что устроили бы Мелиссе бурную овацию, только никто не решился шевельнуться. Все только молча уставились на нее. Она стояла, скрестив руки на груди, широко раскрыв глаза и раскрасневшись, еще более красивая, чем всегда. «Ну надо же! — подумали все. — А Мелиссато у нас, оказывается, еще и храбрая!» И все улыбнулись ей, включая Олафа. Но улыбка Олафа походила на улыбку голодного кота, прижавшего лапой мышку.
— Ишь, какая смелая! — сказал он. — Заберемка мы тебя с собой.
— Только попробуйте! — воскликнула Мелисса. — Я… я вас заколдую! Я знаю множество ужасных заклятий!
Олаф одобрительно ухмыльнулся.
— Ничего, я все же рискну, — сказал он и обернулся к Торкелю. — Где этот проклятый жрец? Чего ты ждешь? Ты, в конце концов, жениться собираешься или нет?
Торкель закивал и поманил рукой когото, стоявшего позади. Позади зашебуршались, и к Олафу приволокли верховного жреца Энскера. Ктото держал у его затылка пистолет.
— Вставай, Ольга, — велел Олаф. — Иди сюда, мы тебя сейчас окрутим.
Ольга из бледной сделалась серой: она только теперь поняла, что ее отец действительно готов на все. Она медленно встала и оглянулась на обращенные к ней безмолвные лица.
— Я думала, он отступится, когда поймет, что это серьезно, — сказала она. — Извините, что так получилось.
«Ну сделайте же чтонибудь, хоть ктонибудь!» — отчаянно подумала Эльда. Она покосилась на Клавдию: Клавдиято обязательно чтонибудь придумает! — но та попрежнему сидела бледнозеленая и не сводила глаз с вешалки, стоящей рядом с Олафом. На самомто деле Клавдия пыталась заставить вешалку опрокинуться и прибить Олафа, но Эльда подумала, что девушка просто парализована страхом. Эльде захотелось завизжать.
Она подумала, не стоит ли испустить понастоящему пронзительный грифоний вопль. Но нет, это только заставит пиратов спустить курки пистолетов и арбалетов. Это было действительно ужасно: быть таким беспомощным, когда вокруг столько народу, владеющего магией, умеющего ею пользоваться, исполненного гнева и ненависти к Олафу! Когда Ольга медленно пошла к отцу, Эльда ощутила этот гнев всей кожей: самый воздух был пропитан им, точно перед грозой. От этого гнева мех Эльды встал дыбом и перья встопорщились. Она чувствовала даже беспомощный гнев людей, толпившихся снаружи, на крыльце. Судя по ощущению, там были волшебники Умберто и Денч. Они привели с собой привратника и сторожа, но никто из них не знал, что делать.
«Эгей! — подумала Эльда, когда Ольга была уже в трех шагах от Торкеля и несчастного, задыхающегося верховного жреца. — Да ведь я же могу использовать весь этот гнев!» И она принялась собирать его и магию всех людей, которые его испытывали, притягивая его к себе — вспышки гнева, порывы гнева, огненные тучи гнева: негодование Мелиссы, холодную ярость Фелима, бешенство Рёскина, возмущение девушек, сидевших рядом с Фелимом, страх и ненависть Коркорана, отвращение Вермахта — как такое могло произойти с ним! — чувства ребят из гребного клуба, каждый из которых мечтал проломить Олафу голову веслом, и глубокий, неукротимый гнев Лукина. Несколько мгновений — и все эти чувства переполнили Эльду, так что она ощутила себя огромным, оперенным воздушным шаром, наполненным злостью. И когда она поняла, что больше не выдержит, она выплеснула этот гнев вовне, на Олафа и его присных.
Выплескивая гнев, Эльда невольно подпрыгнула — и все пистолеты и арбалеты тотчас же устремились в ее сторону. Огромная грифонша была прекрасной мишенью. Но гнев опередил пиратов, и они опоздали. Их пальцы еще тянулись к куркам, но они уже уменьшались, сползали по стенке и стремительно преображались. И вот уже вдоль стены забегали крохотные серые мышки. С Олафом и его приятелями, что стояли у дверей, произошло то же самое. Пираты не сразу осознали, что они теперь мыши. Они стояли маленькой серой кучкой у подола одеяния верховного жреца, надменно озирались и никак не могли понять, отчего это вдруг комната сделалась такой огромной.
Лукин тоже не сидел сложа руки. Эльда опередила его лишь на мгновение. Принц умел делать только одно, но зато хорошо. Именно это он и сделал: разверз под ногами пиратов глубокуюпреглубокую яму. Не успела группка людей, стоявших у двери, превратиться в мышей, не успели они надменно оглянуться по сторонам, как все они посыпались вниз — увы, вместе с верховным жрецом. Ольга вовремя пришла в себя и успела отшатнуться назад, чтобы не рухнуть в яму. Последней туда свалилась вешалка.
— Урраа! — завопила Эльда. — Давайте гоните остальных в яму! Помогайте мне, помогайте!
И принялась гоняться за мечущимися и пищащими мышами, перепрыгивая через стулья, снося столы, бросаясь туда и сюда и издавая радостные грифоньи вопли. Мелисса, разумеется, завизжала и вспрыгнула на стул, придерживая юбку. Но теперь, после того как она так смело высказала Олафу все, что о нем думала, Мелиссу зауважали. И десяток рук протянулся, чтобы не дать ей упасть вместе со стулом, когда Эльда носилась мимо взадвперед, сгоняя мышей на край ямы и сметая их туда золотистой лапищей.
— Люблю мышек! — сказала она Лукину, который стоял у ямы, сжимая в объятиях Ольгу. — Я все время за ними гонялась, когда была маленькая.
Рёскин тоже помогал Эльде охотиться за мышами. Однако все равно многие из них сумели юркнуть в трещины в стене и затаиться там. Когда большинство мышей, что оставались в столовой, удалось наконец загнать в яму, Рёскин прогремел:
— Эй, ктонибудь, закройте эту яму! А то я не умею! Есть ли тут ктонибудь, кто может закрыть эту дыру и вытащить оттуда беднягужреца?
Несколько студентов подались вперед, но все они почтительно расступились, когда к яме подошел Коркоран. Он без особого труда поднял бедного жреца из ямы, а потом лично захлопнул ее с мстительным чваком. Вот так! Тутто Олафу и конец!
Жрец повредил себе ногу. Толпа студентов, мешая друг другу, бросилась к нему, чтобы отнести его в Дом целителей. Но как только они отперли дверь столовой, внутрь ввалились Денч, Умберто и Финн. Они желали знать, что происходит. Волшебники возглавили еще одну толпу студентов, которая направилась на кухню. Там они обнаружили, что повара и посудомойки лежат на полу, связанные, с кляпами из полотенец — все, кроме главного повара. Он, очевидно, был в сговоре с Олафом, а теперь сбежал. Повара были помяты и напуганы. Их всех тоже пришлось отправить к целителям.