— Снимаемся с якоря, — говорит он, надевает шляпу и толкает дверь. — Увидимся позже.
Он выходит на галерею. Мэвис Маквиртер крепко сжимает руку Джуита.
— Мы всё же как-нибудь позавтракаем с вами и поболтаем о сцене?
— Мы созвонимся, — лжёт Джуит. — Спокойной ночи.
Они удаляются по галерее. Она выглядит такой огромной, что, кажется, может запросто запихнуть Долана к себе в карман.
Он смотрит, как в замедленной съемке в плохо освещённой московской квартире прошлого века бледный Джон Харт наносит смертельный удар топором морщинистой Беатрис Леман. Вдруг раздаётся телефонный звонок Джуит вздрагивает от удивления. Это означает, что либо он увлёкся действием фильма, а это маловероятно — обычно он смотрит фильмы не с увлечением, а просто оценивает, насколько хорошо или плохо выполнили свою работу актёры, режиссёры, операторы и редакторы; либо означает, что он просто заснул перед экраном. Если и так, то дело не в Харте и Леман. Они играют прекрасно. Он просто старик, который сегодня перетрудился. Он поднимает трубку и выдыхает «алло».
— Билли здесь? — Голос подростка. Мальчика.
— Его нет. Что-нибудь передать?
— Это вы, мистер Джуит? Это Лэрри. — Где-то на заднем плане кричит женщина, и Джуит понимает, откуда звонок. — Вы не видали моего предка?
— Что он на этот раз натворил? — спрашивает Джуит.
На том конце провода роняют трубку. Раздаётся клацание. Лэрри кричит: «Эй ты, панк, отдай её мне!» Джуит слышит, как прямо в трубку совсем маленький мальчик кричит: «Ёб, хуй, блядь, пизда!». После этого тот же маленький мальчик пронзительно визжит. Трубка снова в руках у Лэрри.
— Он ограбил Грэмпа и Грэн.
Звучит громкий шлепок, и малыш опять визжит не своим голосом. Женщина кричит: «Сейчас же марш в кровать, чёртов засранец!» Лает собака. Хлопает дверь. Звуки полицейской сирены и тормозящих колёс, наверное, издаёт телевизор, хотя как знать — в доме Хэйкоков возможно всё. Лэрри говорит:
— Сегодня утром они получили чеки от службы социальной защиты, получили по ним в супермаркете деньги, но даже не успели забрать свои благотворительные пайки. Мой предок обчистил их перед входом.
— Он был здесь, — говорит Джуит. — Думаю, ты опоздал. Он был в новой одежде.
— Подождите минутку, — говорит Лэрри. — Не вешайте трубку.
Он закрывает ладонью микрофон трубки, чтобы приглушить телевизионный шум. Там раздаётся уже другой голос. Это Шерри Ли. Она приходится женой Долану уже тридцать два года — в пику судьбе, а может благодаря ей. За Долана она вышла в тринадцать, потому что была беременна Биллом. С тех пор она была беременна каждые девять месяцев и девять минут. У неё хриплый голос — это от того, что она постоянно кричит на детей, думает Джуит. Ей никогда не приходило в голову обращаться к ним как-то иначе. Она говорит:
— С ним была какая-то женщина, да? И он был пьян. Можете не рассказывать. Вы видели у него какие-нибудь деньги? Он обчистил Грэмпа и Грэн до последнего цента. Почти на пятьсот баксов.
— Денег я не видел, — отвечает Джуит. — За женщину вы можете быть спокойны. Она может за себя заплатить.
— Что вы имеете в виду?
— Я хочу сказать, что эта женщина относится к тем, кого вы называете старыми богатыми потаскухами. Похоже, Долан изменил своё кредо. Он стал жиголо.
Шерри Ли фыркает.
— Она, похоже, слепая. И, наверное, не чувствует запахи. Вы меня не разыгрываете, мистер Джуит?
— Да нет, это правда, — говорит Джуит. — Когда вечером я вернулся домой, я застал их тут вдвоём.
Джуит смотрит на часы.
— Они ушли два часа назад.
— Не знаю, что теперь будет с Грэмпом и Грэн. Знаете, что он им сказал? Он сказал, что удвоит их деньги на каком-то матче, то ли футбольном, то ли баскетбольном, что-то такое.
— Возможно, он так и сделал, — с надеждой говорит Джуит.
— Чёрта с два, — говорит Шерри Ли. — Просадил он их, вот что он сделал. А то, что не просадил, потратил на шмотки и колу мальчикам.
— Не всем мальчикам, — говорит Джуит.
— Если Грэмп и Грэн будут в безвыходном положении, — говорит Шерри Ли, — не могли бы вы нам помочь? Билли не станет. Он не даст мне ни дайма. С тех пор, как Билл поручился за Долана, а тот не заплатил в срок, и платить пришлось Биллу, он не желает иметь с нами ничего общего. Ни я, ни дети ни в чём перед ним не виноваты, но он не станет нам помогать.
Она принимается хныкать. Её голос дрожит. — Но что тогда будет с Грэмпом и Грэн?
Джуит представил себе Грэмпа и Грэн. Они похожи на двух ощипанных индюков. Он никогда не уточнял, кто они Долану и Шерри Ли — родители одного из них или дальние родственники. Они очень старые. Они выглядят так, словно были стариками всегда. Они словно образы с выцветших фотографий, что лежат в пыльном мешке на антресолях — старики в рабочих комбинезонах и шотландских шапочках, которые стоят на неокрашенной деревянной террасе своего ранчо или, свесив тощие ноги, сидят в захудалом фургоне на калифорнийской дороге в тридцать шестом году. Они угловаты, морщинисты — кожа да кости. Невозможно представить себе, чтобы они пропустили хотя бы один завтрак, обед или ужин. Он представил, как они лежат на своих койках, прогибающихся со скрипом, и превращаются в мумии.
— Не беспокойтесь, — говорит он, — если всё будет совсем плохо, я не дам им умереть с голоду.
— О, спасибо вам, мистер Джуит, — хныкает Шерри Ли. — Вы самый добрый, самый хороший человек на свете. Я ещё доберусь до Долана. В этот раз я убью этого сукина сына.
— Лучше не надо, — говорит Джуит.
Прежде она уже пыталась убить Долана. Он пытался убить её. Однажды она выстрелила в Долана из ружья, но плохо прицелилась. Хотя, пожалуй, не так уж и плохо — выстрел ведь не повлёк за собой огромных больничных счетов. А Долан однажды пришёл домой в неурочный час и увидел, как Шерри Ли развлекает в постели молодого парня-соседа. Он тяжело ранил парня кухонным ножом. Но то были исключительные случаи. Обычно они только дрались. Однако, за драками всегда следовали полиция, суды, иногда, тюрьма; были взаимные обвинения, бумаги на развод, примирения; они сдавали детей в приют, теряли работу, теряли дома и квартиры. Но что бы ни происходило — всё требовало денег на погашение счетов. Ах да, ведь ещё были разбитые машины. Если она не могла добраться до Долана, она вымещала злобу на долановских машинах, которые очень редко — а именно когда были куплены не в рассрочку — принадлежали Долану целиком.
Джуит говорит:
— Это только прибавит вам неприятностей, за которые я расплачиваться не хочу и не буду. Так что, пожалуйста, успокойтесь, Шерри Ли. Просто успокойтесь. Может быть, всё утрясётся. Может быть, он выбрал правильную комбинацию номеров на футболе. Может, ему и удастся вернуть Грэмпу и Грэн их деньги и даже сторицей.
— Вы думаете, он сможет выбить деньги из этой старой богатой суки?
— Даже если не сможет, — говорит Джуит, — то вовсе не потому, что не попытался. Теперь послушайте. Если он придёт домой с пустыми карманами, ничего не говорите и ничего не делайте. Подравшись с ним, вы не сможете вернуть деньги, не правда ли?
— Но это будет ему уроком, — зловеще возражает Шерри Ли.
— Эти уроки его ничему не учат, — говорит Джуит. — Вы же знаете.
— Где, черт возьми, раздобыл себе мозги Вилли? — спрашивает она. — Книги, театр, антикварная мебель, билеты в оперу и всё такое? Он на все сто уверен, что всё это не от Долана. — Тогда всё это, наверное, от вас, не правда ли? — говорит Джуит.
— Если я так умна, — говорит она, — почему я тогда до сих пор с Доланом? Почему много лет назад я не взяла детей и не уехала с ними отсюда? Я могу прокормить себя и могу прокормить детей. Да чёрт возьми, мне и так почти всегда приходится делать это только самой.
— Я бы на вашем месте серьезно подумал над этим, — говорит Джуит, как говорил уже много раз до этого.
Вообще, эта часть разговора происходила между ними уже много раз. Разговоры не давали никакой пользы, и вряд ли когда-нибудь дадут, думал Джуит. Шерри Ли, как она себя называет — косметолог, или, как её называет Билл — парикмахерша. Шерри Ли хорошо знает своё дело, однако они с Доланом ломали оборудование в нескольких салонах красоты, как называет их Шерри Ли. Среди владельцев этих заведений прошёл слух, что Шерри Ли — ходячий убыток, поэтому ей приходится искать работу всё в большем и большем отдалении. Джуит припоминает, что сейчас Шерри Ли укладывает дамские локоны где-то в Четсуорте или каком-то другом далёком уголке Сан-Фернандо Вэлли.
— Я скоро перееду в другой штат, — говорит он. — Далёко отсюда. И, боюсь, не оставлю новых координат.
Шерри Ли печально вздыхает.
— Знаете, что со мной? Я волнуюсь за него. Я люблю его. Глупо, да?
И эта часть разговора уже много раз повторялась. Джуит говорит:
— Подумайте над этим хорошенько. Нам надо закругляться. Успокойтесь, не затевайте драку. Это не стоит драки. Билл будет дома очень поздно.
— Он всё равно не позвонит, — хмуро произносит Шерри Ли. — Он сыт нами по горло, не мне его в этом винить, но мне из-за этого чертовски не по себе. Он же мой первенец. Первенцы — всегда самые любимые дети.
— Он любит вас, — лжёт Джуит. — Просто он терпеть не мог тех вещей, которые годами вытворял Долан. Во всём виноват Долан — не вы.
На самом же деле, виновато было всё семейство, включая собаку.
— Ну, хорошо. Я вешаю трубку. Дайте мне знать о Грэмпе и Грэн.
— Хорошо. Спасибо вам. Простите, что беспокою вас, я просто не знаю, как всё обернётся.
Она отводит трубку, чтобы положить, но прежде, чем связь обрывается, Джуит слышит еще одну реплику: «Старый педрила!». Он смотрит на трубку, слегка вздёрнув брови, затем кладёт её на аппарат. Его стакан пуст. Он вскакивает с кресла и идёт к великолепному бару, чтобы налить себе ещё немного спиртного. Он смеётся и качает головой. Его телефонные разговоры с Шерри Ли и раньше заканчивались подобными фразами. Чему он удивляется?
Потягивая виски со льдом, он возвращается в кресло, кладёт ноги на туалетный столик и смотрит, как Джон Харт, стоя посреди грязной кухни, вынимает из-под полы пальто топор и вешает его на печь над черной духовкой. Морща лоб, Джуит припоминает — всегда ли она отпускала в конце эту фразу? Или в тех случаях, когда она обращалась за помощью, и он не отказывал, она не произносила её? Да нет, она произносила её регулярно — подобной закономерности не было. Oна ненавидит саму его сущность, поэтому ей, должно быть, больно просить его о помощи, и вдвойне больнее принимать эту помощь, когда он не отказывает.