— Джеми! Слезь сейчас же с бедного мистера Виккарза! — воскликнула я.
Мистер Виккарз откинул назад свои светлые волосы:
— Я его конь, миссис Фрит. Джеми — прекрасный наездник и очень редко бьет меня хлыстом.
На следующий день я вернулась с работы и увидела, что они развешивают на стульях мешки из-под овса, сооружая для себя домик. Я стала благодарить мистера Виккарза за его доброту, но он только отмахнулся:
— Он чудный ребенок. Его отец, должно быть, им очень гордился.
В соседних деревнях не было в то время своего портного, так что у мистера Хэдфилда оказалось достаточно работы и для его нового помощника. Мистер Виккарз усаживался у камина и шил до позднего вечера. Иногда я брала рукоделье и составляла ему компанию. А он в благодарность рассказывал мне о тех местах, где ему довелось побывать. Мистер Виккарз прекрасно знал Лондон и Йорк, Плимут и Кентербери. Мне очень нравилось слушать его рассказы.
С Сэмом у нас таких вечеров не было. Муж был очень доволен, когда, страшно усталый после работы в шахте, сидел и слушал мою болтовню о том, что случилось за день. Сэм проводил большую часть времени в темноте, под землей. Он знал, как расколоть известняк при помощи воды и огня, знал, сколько стоит мера руды. А что касается любви, он знал, что любит меня, особенно после того, как я родила ему сыновей. Вся его жизнь была ограничена этим.
А мистера Виккарза, казалось, ничто не ограничивало. Вместе с ним в наш дом ворвался огромный мир. В детстве родители послали его учиться на портного в Плимут. В этом портовом городе он встречал торговцев шелком, которые изъездили весь Восток, подружился с мастерами по кружеву — голландцами. По окончании учебы он отправился в Лондон, так как с восшествием на престол короля Карла Второго там оживились ремесла и торговля. У него было много заказов — он шил ливреи для придворных. Но он устал от большого города.
— В Лондоне хорошо быть молодым и очень богатым, — сказал он. — Остальным туго приходится.
Я улыбнулась и заметила, что ему ведь еще нет и двадцати пяти, так что мне кажется, что он вполне мог бы выдержать ночные посиделки в пивных.
— Может быть, это и так, — ответил он, — но мне надоело постоянно видеть из своего окна черную от копоти стену соседнего дома и слышать только шум проезжающих по улице карет. Я страшно соскучился по природе и чистому воздуху.
Он заказал в Лондоне материю, и, когда коробку доставили, многим захотелось посмотреть, что модно в Лондоне. Так как посылка промокла — последнюю часть пути ее везли в открытой телеге, — мистер Виккарз решил высушить материю, развесив ее на веревках в нашем садике. Все желающие могли хорошенько все рассмотреть и обсудить. Джеми, конечно, сразу придумал новую игру. Он носился между развевающимися на ветру отрезами, изображая рыцаря на турнире.
У мистера Виккарза было так много заказов, что я очень удивилась, когда пришла вечером с работы и обнаружила на своей постели платье из прекрасной тонкой шерсти. Оно было золотисто-зеленое, строгое, прекрасно скроенное, с отделкой из генуэзских кружев. У меня никогда не было такого красивого платья — даже свадебное я одолжила у подруги. А после смерти Сэма я вообще ходила в одном и том же бесформенном черном балахоне. Я приложила платье к груди и подошла к окну, пытаясь разглядеть в нем свое отражение. И тут я увидела, что мистер Виккарз стоит позади меня. Я уронила платье, сконфуженная, что он застал меня в такой позе. Но он лишь улыбнулся и почтительно отвел взгляд.
— Простите меня, но, как только я увидел эту материю, я сразу подумал о вас — она такого же цвета, как ваши глаза.
— Вы очень добры, но я не могу принять от вас это платье, — сказала я, краснея. — Вы снимаете в моем доме комнату, и я очень довольна, что у меня такой постоялец, но поймите, когда мужчина и женщина живут вместе под одной крышей… Я боюсь, мы с вами слишком уж подружились.
— Но что в этом плохого? — тихо спросил он.
Лицо у него стало серьезным, он смотрел мне прямо в глаза. Я опять покраснела и не знала, что на это ответить. У него тоже раскраснелись щеки, и я подумала: это от смущения. Он сделал шаг ко мне, слегка пошатнулся и схватился за стену. А потом прижал руку ко лбу, как будто у него болела голова.
— Пожалуйста, примите от меня это платье, — настаивал он. — Мне просто хочется отблагодарить вас за то, что вы приютили незнакомца в своем доме.
— Спасибо, но мне кажется, я не должна этого делать.
— Ну, тогда посоветуйтесь завтра с пастором, — сказал он. — Если он не увидит в этом ничего зазорного, значит, так оно и есть, не правда ли?
Я подумала, что это здравая мысль, и согласилась. Если не сам пастор, то миссис Момпелльон посоветует мне, как быть. Вообще-то я удивилась: значит, во мне все еще жива женщина, раз мне так хочется надеть это платье…
— Может быть, вы хотя бы его примерите? Если пастор вдруг скажет завтра, что надо отказаться, я хотя бы посмотрю сейчас, как оно получилось.
Я стояла в дверях, и мое любопытство и желание надеть платье прямо в ту же минуту победили мои сомнения относительно того, прилично это или нет. Я сказала, чтобы мистер Виккарз подождал меня внизу, и сняла свой грубый балахон. И только теперь обратила внимание на то, какое заношенное у меня белье. Мне не хотелось надевать поверх него новое платье, так что я его вообще сняла и какое-то мгновение стояла, рассматривая свое тело. После рождения Тома я поправилась, но теперь вновь постройнела — ведь я много работала, да и зима выдалась очень тяжелой. Сэму нравилось, что я пухленькая. Интересно, а какие женщины нравятся мистеру Виккарзу? При одной этой мысли я почувствовала возбуждение, так что даже раскраснелась. Когда я надевала платье, оно приятно скользнуло по моему голому телу, которое, казалось, пробудилось к жизни, и я понимала, что дело тут не только в платье. Когда я сделала шаг, юбка качнулась, и я почувствовала непреодолимое желание двигаться, опять танцевать, как в юности.
Мистер Виккарз стоял ко мне спиной и грел руки у огня. Услыхав на лестнице мои шаги, он обернулся, захлопал в ладоши и воскликнул:
— Я сошью для вас дюжину таких платьев, чтобы все видели, какая вы красавица! — А потом игривый тон исчез, его голос стал низким и хриплым: — Если бы вы позволили мне заботиться о вас…
Он подошел ко мне, положил руки мне на талию, нежно привлек к себе и поцеловал. Не знаю, что произошло бы дальше, если бы я не почувствовала, какая у него горячая кожа, и не отстранилась.
— Да у вас жар! — Я потрогала его лоб.
— Да, — сказал он, выпуская меня из своих объятий и потирая виски. — Весь день меня бил озноб, а теперь стало еще хуже — болит голова и страшно ломит все кости.
— Надо лечь в постель. Я дам вам лекарство. А обо всем остальном поговорим завтра, когда вам станет лучше.
Не знаю, как мистер Виккарз спал в ту ночь, но мне не спалось. Меня одолевали пробудившиеся чувства. Я долго лежала в темноте, прислушиваясь к дыханию детей. Протянула руку и нащупала крохотный кулачок Тома. Это было очень приятно, но тело мое жаждало других прикосновений.
Утром я встала чуть свет, чтобы переделать все дела до того, как мистер Виккарз спустится к завтраку. Детей будить я не стала. Том спал, свернувшись клубочком, а Джеми — широко раскинув свои худенькие руки. Их светлые головки сияли в темноте, как два солнышка. У их отца были такие же светлые пышные волосы, а у меня волосы совсем другие — густые и темные. Я поцеловала детей перед уходом.
Спустившись вниз, я разожгла огонь и пошла на колодец за водой. Поставила на плиту большой чайник. Потом вымыла пол и, чтобы не топтать мокрые плитки, взяла кружку бульона и кусок хлеба и вышла в садик. На горизонте как раз появилась розовая полоска. В такое утро только и мечтать о новой жизни. Я пила бульон и смотрела, как синичка несет корм своим птенцам, и думала: а может быть, мне действительно нужен мужчина, который помог бы мне вырастить мальчиков?
Сэм оставил мне дом и стадо овец, но его шахта перешла другому в тот же день, когда его откопали из-под земли. Я сказала, что не собираюсь заявлять на нее права, как это принято, через три недели, потом через шесть недель и, наконец, через девять, так как я все равно не смогу сама восстановить обрушившиеся крепи, а денег, чтобы нанять кого-то, у меня нет. Теперь она принадлежит Джонасу Хау. Будучи порядочным человеком, он все время твердит, что его мучает совесть. Но здесь все по закону: тот, кто не сможет добыть меру свинцовой руды через три недели, лишается жилы. Джонас сказал, что сделает из моих сыновей шахтеров, когда они подрастут. Хотя я его и поблагодарила, мне совсем не хотелось, чтобы мои дети работали под землей. А профессия портного — это совсем другое дело, и я хотела бы, чтобы они ее освоили. К тому же Джордж Виккарз хороший человек, и мне с ним легко. И он мне далеко не безразличен.
Покончив с завтраком, я пошла поискать в кустах яйца для мистера Виккарза и Джеми, — мои куры неслись где угодно, только не в курятнике. Потом я вернулась в дом, замесила тесто, накрыла его марлей и поставила у огня. После этого поднялась наверх и покормила грудью Тома.
К дому пастора я подошла, когда еще не было семи. Но Элинор Момпелльон уже работала в своем саду.
Элинор, с ее хрупкой красотой, выглядела в свои двадцать пять лет совсем юной. У нее была белая, словно отливающая жемчугом, кожа, такая прозрачная, что на висках просвечивали голубые жилки. Светлые волосы как нимб обрамляли ее лоб, а глаза были голубыми, как зимнее небо. Но эта хрупкая внешность странным образом сочеталась с ясным умом, сильной волей и неукротимой энергией. Она почему-то не признавала существующих в мире различий между слабым и сильным, женщиной и мужчиной, простым работником и его хозяином.
В то утро она, стоя на коленях, обрывала увядшие головки ромашек.
— Доброе утро, Анна, — поздоровалась она. — Ты знаешь, что настойка из этих цветков снижает жар? — Миссис Момпелльон постоянно пыталась научить меня чему-то новому, а я была благодарной ученицей.