Но начал я разговор все же с главной темы дня:
- Итак, товарищи, в паре миров сорок первого и семьдесят шестого годов пройден еще один этап. Реабилитация имени товарища Сталина на двадцать пятом съезде КПСС прошла успешно, и этот факт был положительно воспринят примерно восьмьюдесятью процентами советского населения. А это достаточно много. Но при этом имеются и отдельные негативные нюансы. Но некоторые слои населения отнеслись отнюдь не положительно к принятым решениям, причем их распределение по территории Советского Союза далеко не однородно. В сибирской и дальневосточной глубинке вы таких людей не найдете, в крупных городах восточнее Урала они, как правило, имеются в единичных экземплярах или небольшими группами, но вот для европейской части территории Советского Союза все выглядит гораздо сложнее. Вот, к примеру, результаты для Москвы и Московской области...
Я подвесил над столом соответствующую голограмму, на которой центр советской столицы в пределах Садового кольца был сплошь изляпан красными пятнами протестных настроений постепенно сходящими на нет к окраинам и полностью отсутствовавшими в районе заводских общежитий, где проживала голозадая лимита без московской прописки. Вот кому уж точно нечего терять, кроме своих цепей, - но эти люди, не ропща, тянут лямку на производстве и стоически терпят бытовые неудобства в обшарпанных общагах. Как говорится, картина маслом. С одной стороны - псевдоэлита, зажравшиеся маленькие «товарищи Гришины» и их творческая обслуга, с другой - плоть и кровь советского народа.
- Вот тут, - выслушав подсказку энергооболочки, указал я пальцем в центр Москвы, - в мои времена имелись школы, где весь преподавательский состав и все ученики были одной далеко не русской национальности, представители которой летят на запах власти и денег как мухи на дерьмо, и они же особо отзывчивы на диссидентские настроения. Общеизвестным этот факт стал после публичного скандала в прессе, когда выяснилось, что один из тамошних учителей-мужчин двадцать лет соблазнял, развращал и укладывал в свою постель смазливых старшеклассниц. В ваши времена, товарищ Брежнев, концентрация этого элемента в центре Москвы, возможно, еще не такая значительная, но тем не менее необходимо тщательно разобраться с теми людьми, что приближены к верховной власти на дистанцию пистолетного выстрела. Ведь в центральных московских кварталах живут отнюдь не секретарши-машинистки, дворники и уборщицы, а довольно высокопоставленные сотрудники аппарата ЦК, а также союзных и российских министерств и ведомств. Тщательнее надо рассматривать то, что вы собираетесь тянуть в рот.
- Вы, товарищ Серегин, предлагаете нам сортировать советских граждан по национальным признакам? - спросил недовольный Брежнев. - Не по-советски это как-то получается, и не по-коммунистически...
- Не национальным, и даже не религиозным, а этнокультурным, - поправил я Ильича Второго. -Если мама с пеленок рассказывала ребенку, что он представитель богоизбранного народа, а потому выше, чище и умнее окружающих грязных гоев, то настоящим советским человеком это существо никогда уже не станет. Отношение к таким людям должно быть как к прокаженным: им навсегда должен быть закрыт путь в любую, даже самую маленькую власть, как и возможность вступить в пионеры, комсомол и партию. Это такие, как они, чуть позже будут говорить ветеранам боевых действий: «Я тебя туда не посылал», а детям и подросткам из простонародья: «Государство не просило вас рожать». Поэтому, чтобы не пришлось регулярно заменять всю разбитую посуду новой, необходимо вывести из лавки всех слонов, а не то и до беды недалеко. Не надо никого расстреливать и лечить в психушке, потому что это неизлечимо, - просто отгребите таких людей подальше от власти, материальной ответственности и преподавательской деятельности, безотносительно того, что написано в пятой графе. Такое поведение - это культурный, а отнюдь не генетический феномен, причем передающийся не только от родителей к детям, но и вширь, среди классово близких слоев населения. Сделайте это поведение социально невыгодным, и оно исчезнет из вашей жизни как явление.
- Да-с, товарищи! - поддержал меня Ленин. - Товарищ Серегин свято уверен, что сущность человека определяется его воспитанием, основы которого закладываются в самом нежном возрасте, когда государство не имеет на него никакого влияния. Да и потом, если в учебном заведении ребенку будут говорить одно, а мама дома другое, то в борьбе противоположностей победят все же внутрисемейные ценности. Исключения в таких случаях встречаются крайне редко, как бунт сильной личности против чрезмерной опеки и давления, и только подтверждают общее правило. Обдумав изложенные им положения, мы пришли к выводу, что он прав, а классики марксизма, заявившие, что сознание определяется только бытием, все-таки ошибались. Исправление взрослого человека суровым бытием, то есть битьем, возможно только если он сам захочет исправиться, в противном случае неизбежно ожесточение и закосневание в заблуждениях.
- Так вы считаете, что мы совершенно неправильно сажаем наших преступников в лагеря, и вместо того их надо расстреливать? - с сильным акцентом спросил Виссарионыч.
- С учетом того, что многие осужденные вашей карательной системой совсем не преступники, а оклеветанные люди, то расстреливать их прямо противопоказано, - ответил я. - Впрочем, мы с вами на тему качества работы ваших правоохранительных органов уже говорили, как и о привычке многих следователей шить дела по формальным показателям социального происхождения. Вот уж где истинные враги народа. И еще было бы неплохо выявить и примерно наказать авторов всех ложных доносов. Что касается истинно виновных деятелей, то их исправление должно начинаться с внутреннего осознания преступности и общественной опасности совершенных ими деяний. Иначе осужденный внутренне будет считать себя невинно пострадавшим от сталинских репрессий, и таким же образом будет наставлять своих детей. И привести это может только к тому же, что и в Основном Потоке, то есть к созданию условий для возникновения в Советском Союзе костяка широко разветвленной и убежденной антисоветской диссидентуры, на который потом будет налипать весь прочий человеческий материал.
- Мы вас поняли, товарищ Серегин, - сухо сказал Сталин. - Надеемся, на этом все?
- Нет, не все, - ответил я. - Есть еще один вопрос, который тоже тянется с ваших времен, и, более того, в Основном Потоке, в самом конце существования СССР, именно он послужил детонатором окончательного распада. Я имею в виду этнический буржуазный национализм интеллигенции окраинных республик, в первую очередь прибалтийских и кавказских, но в более широком смысле это явление касается Украины и республик Средней Азии. Вот вам, товарищи, картина лояльности как она есть.
Я сменил голографическую карту Москвы на такую же карту Прибалтики с прилегающими русскими территориями, потом показал Белоруссию-Украину-Молдавию, потом Кавказ, и закончил Средней Азией и Казахстаном. Везде в той или иной степени картина реакции на реабилитацию товарища Сталина была примерно одинаковой. Если не считать Прибалтики, где это явление было повальным, отрицательная реакция концентрировалась в основном в центрах крупных городов. В сельской местности и «хрущевских» спальных микрорайонах, где жил рабоче-технический люд, реакция была или положительной, или сдержанно-нейтральной.
- Лет через пятнадцать, - сказал я, - это явление, чрезвычайно размножившись и обернувшись полным неприятием советской власти, станет одной из двух важнейших причин крушения системы социализма и распада единого государства. Второй причиной была полная импотенция властной вертикали, но к решению этого вопроса мы с товарищем Брежневым уже приступили, а вот за дисси-дентуру еще не брались. Моя энергооболочка, полностью компетентная в Основном Потоке, уверена, что в канун девяносто первого года большие и маленькие чиновники на своих постах, охваченные жаждой перемен, сознательно ухудшали в стране экономическую и социальную обстановку, способствуя тем самым созданию в стране революционной ситуации.
- Перед Февральской революцией, товарищ Серегин, картина была похожей, - коротко заметил Виссарионыч. - Будущие «временные» дружно рыли яму царю Николаю, а тот никак не реагировал на их усилия.
- Сходство есть, - согласился я, - но оно не полное. Перед Февральской революцией заговорщики послушно плясали под парижскую дудку, а про девяносто первый год такого сказать нельзя. Все сами, сами, сами. А это уже гораздо хуже.
- Хватит, товарищ Серегин, я все понял, - хлопнул рукой по столу Брежнев. - Вы только скажите, какие-нибудь средства объективного неразрушающего контроля с вашей стороны будут, или сотрудникам товарища Семичастного и товарища Романова придется действовать по старинке нао-щупь: кнут, дыба и испанские сапоги?
- По старинке, товарищ Брежнев, вам действовать не придется, - ответил я. - Присылайте ко мне особо избранных сотрудников своей партийной инквизиции и Комитета Государственной безопасности, и те из них, кого я сочту годным, будут наделены Истинным Взглядом, как и вы сами. Это будет быстрее, чем с нуля, "на коленке", в условиях ремонтных мастерских «Неумолимого», изготовить для вас несколько профориентационных комплектов. Также вы сможете прислать мне особо проверенных специалистов, чтобы им преподать основы психосканирования и социотектоники, но только, сами понимаете, не стоит разбрасываться подобной информацией направо и налево, а потому, если я сочту, что присланные вами люди не достойны полного доверия, не миновать им встречи с Бригиттой Бергман. И вообще этой темой лучше заниматься в отдельном институте, где-нибудь в тайге, вдали от шумных городов и под патронажем сотрудников государственной безопасности. Чем меньше лишних людей вокруг, тем спокойнее.
- Вот это по-нашему, - хмыкнул в усы Сталин. - У вас, товарищ Серегин, уровень секретности неизменно на высоте, а вот в других, так сказать, обычных мирах, все далеко не так идеально, и очень хорошо, что вы об этом помните. Кстати, должен сказ