- Вы жестоки, мистер Серегин, - сухо сказала Виктория, - но я вынуждена признать вашу правоту. Если бы к великосветским ханжам применялись подобные методы, то это явление быстро прекратило бы свое существование.
- Это не жестокость, Тори, а суровость, - ответил я. - Жестокость всегда чрезмерна, а суровость отмеряет степень в соответствии с тяжестью проступка. Если в обществе заводятся ржа и плесень, вычищать их требуется любой ценой, невзирая на лица. И ханжество, и безудержный разврат одинаково плохи, и, как нас учил товарищ Одиссей, между ними нужно искать золотую середину.
Виктория опустила глаза, как бы соглашаясь с моим последним утверждением, и в этот момент заговорил Брежнев.
- Золотая середина в нравственности это хорошо, - проворчал он. - Но, товарищ Серегин, как будет с передачей Америке галактических технологий, которые были обещаны только Советскому Союзу?
- А никак не будет! - ответил я. - В противном случае сами американцы сочтут нас за дураков, у которых можно плясать на голове. Универсальная производственная линия, которая позволит вам производить изделия галактического класса в полукустарном порядке, будет расположена на территории Советского Союза, и не где-нибудь в Прибалтике или на Украине, а в Подмосковье. Американцам вы будете продавать уже готовые изделия по сходной договорной цене. Разница между вами в статусах просто огромная: вы - мои лучшие друзья и ближайшая родня, а они - воспитуемые, с которых глаз спускать нельзя. И еще один вопрос. В связи с тем, что в сорок первом году развитие событий переходит на автопилот, а в семьдесят шестом разгорается до полного накала, встает насущная необходимость примерно в течение двух недель перебазировать в ваш мир «Неумолимый», разместив его на том же месте в Пуцком заливе и интегрировав в систему коллективной обороны Организации Варшавского Договора. А Гитлера в сорок первом году совершенно явственно доломают и без моей помощи.
- Вы хотите, чтобы при виде вашего чудовища натовские генералы от изумления и испуга сели на свои задницы и сидели тихо, даже боясь даже дышать, потому что никто из них не бессмертный? - спросил Брежнев.
- Очень грубо, но по сути верно, - кивнул я. - Предложения, от которых нельзя отказаться, необходимо подкреплять угрозой применения силы неодолимой мощи. Так мистеру Форду будет проще уламывать своих бабуинов сдаться по-хорошему, а не мучать попу в попытках бессмысленного сопротивления.
- Хорошо, товарищ Серегин, - хмыкнул Брежнев, - мы проведем это решение по линии Организации Варшавского Договора. А уж как вам будут рады польские товарищи, мне и не передать. У них сейчас небольшие сложности...
- Мне их сложности известны, - кивнул я, - но это все вторичное. Удастся решить главную проблему - канут в Лету и польские сложности. Кстати, Тори, готовьтесь. Если ваша сестра-близнец готова принять на себя тяжесть правления всей Британской империей, то и вы некоторое время вполне в состоянии пробыть моим представителем при президенте Форде. И не делайте такие глаза - ваше время попробовать себя в настоящем деле пришло.
Восемьсот восемьдесят третий день в мире Содома, Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
К утру двадцать первого сентября стало ясно, что операция «Плутон» имела полный успех, и освобождение Риги стало значимой, но не самой важной тактической деталью. Главным результатом был разгром и фрагментация группы армий «Север». Только второй армейский корпус (тот самый, что в Основном Потоке угодил в Демянский мешок), отбиваясь от наседающих большевиков, сумел отойти за рубеж Западной Двины. Но это были слезы: одна десятая от общей численности группы армий «Север». Все остальное, триста тысяч с мелочью с хрустом и урчанием было зажевано севернее полосы прорыва. За первые три месяца войны вермахт и войска СС безвозвратно потеряли порядка полутора миллионов солдат и офицеров, но не смогли решить ни одной стратегической задачи. И тут еще этот прорыв русских в Прибалтике, вследствие чего фронт оказался отброшен на рубеж, по которому он проходил примерно тридцатого июня, а к будущим безвозвратным потерям добавится еще триста тысяч штыков. Большая часть этих немецких солдат и офицеров пока еще жива и не в плену, но это ненадолго.
Семь дней воздушного наступления, когда в воздухе свирепствовали неуязвимые реактивные самолеты, не прошли для германских войск даром. Они утратили не только две трети всех армейских дивизионных и корпусных складов - в упадке оказался германский воинский дух. К тому же перед самым прорывом большевиков к Риге стало известно о провале финского наступления на Карельском перешейке. Четыре дня ожесточенных, но безрезультатных боев на линии госграницы, с незначительными вклинениями, привели чухонское командование в глубочайшее уныние. Если тратить финских солдат такими темпами, то даже с учетом проведенной всеобщей мобилизации они все закончатся еще до Рождества. Правда, это самое командование пока не догадывалось, что до Рождества не дотянет сама Финляндия, но это лишь потому, что никто не взял на себя труд проинформировать об этом факте господ финских генералов - мол, меньше знают, крепче спят. Товарищ Сталин уже решил, что в Белоруссии и на Украине этой зимой будут только отвлекающие операции, а вот голову Маннергейму требуется оторвать как можно скорее.
К тому же у немцев случилась еще одна незадача. Если Ударная армия генерала Лелюшенко, вместе с мехкорпусом генерала Седова, после небольшой перегруппировки разворачивались фронтом на север, дабы разжевать то, что еще недавно было группой армий «Север», то выделенные из резерва Ставки 31-я и 32-я армии, фронтом на юг, занимали позиции по Даугаве. При этом топать пешком триста с лишним километров советским бойцам не пришлось. Уже к утру девятнадцатого числа героическим трудом советских военных железнодорожников было восстановлено движение по ветке, связывающей Великие Луки и Ригу, а войска двух выделенных армий ожидали приказа в эшелонах. Те сразу же пошли вперед так же густо, как и лососи на нерест, в результате чего стремительным получился не только первый рывок, но все развитие операции в целом. Это не местное изобретение, это товарищ Брежнев поделился с местным товарищем Сталиным, как они там под руководством Старших Братьев воевали в своем мире.
Утром двадцатого сентября на левобережный плацдарм, занятый механизированной бригадой полковника Черняховского, прибыла свежая 119-я стрелковая дивизия из состава 31-й армии. Все светлое время дня бойцы и командиры мехбригады Черняховского передавали новичкам позиции, а когда стемнело, Иван Данилович повел свою бригаду не в тыл, а, наоборот, вперед, в вылазку до Митавы, она же Елгава. Там, по данным орбитальной сканирующей сети, имелись какие-никакие склады и... штаб группы армий «Север», но совсем не было немецких войск. В эту вылазку полковник Черняховский пошел не по собственному произволу (ведь особый механизированный корпус -это не партизанский отряд из штатских), а с разрешения генерала Седова. Владислав Петрович и сам бы сбегал подергать фон Лееба за колокольчики, но у командующего корпусом есть свои задачи, и их требуется решать в первую очередь. А от плацдарма на левобережной части Риги до Митавы (Елгавы) по дороге всего сорок километров. Для механизированных частей, которые в оперативной пустоте могут передвигаться просто с головокружительной скоростью, это вообще ничто - всего лишь около двух часов марша в составе колонны.
Авангард мехбригады ворвался в Митаву около часа ночи, в то время, когда все спали. Конечно, часовые подняли тревогу, но ничего, кроме толики дополнительного хаоса, это немцам не принесло. Штаб группы армий «Север» остановился в бывшем зимнем парадном дворце герцогов Курляндских, располагавшемся на острове, образованном главным руслом реки Лиелупе и боковой протокой Дрикса. Выше по течению от дворца находился мост - и по нему, грохоча гусеницами, сразу пошли тяжелые несокрушимые Т-54 танкового батальона, а выше по течению мотострелковый батальон с ходу форсировал Лиелупе на своих плавающих гусеничных БТРах. И тогда в небе над дворцом беспощадным искусственным солнцем вспыхнул первый осветительный снаряд-люстра. Это, поддерживая действия танкистов и мотострелков, открыла огонь самоходная 122-мм гаубичная батарея «Гвоздик» (2С1). Таких орудий из 1976 года прибыло совсем немного: там эта самоходка считалась совсем новой, и ее постановка на вооружение была в самом разгаре. Все, что удалось выпросить у товарища Устинова, пошло на комплектование механизированных бригад мехкорпуса особого назначе-
ния. Танковым бригадам полагался артиллерийский аргумент поувесистей - в виде батарей самоходных гаубиц 2СЗ «Акация».
В ходе беспорядочного судорожного ночного боя под беспощадным химическим светом опускающихся с небес «люстр», больше похожего на избиение младенцев, советские бойцы частью перебили, частью пленили офицеров и генералов штаба группы армий «Север». Впрочем, были и исключения. Некоторые особо чувствительные персоны стрелялись - ведь им казалось, что наступили последние дни европейской цивилизации, и дикие народы, смяв вермахт, под предводительством пришельца из иных времен ворвутся в чистенькие города, чтобы предать их разграблению, а всех жителей убить. Геббельс, кстати, уже больше двух месяцев орет об этом будто полоумный мартовский кот на заборе. Другие офицеры и генералы, в основном старой школы, на которых не подействовала истеричная пропаганда, напротив, пытались сдаться победителям при полном сохранении собственного достоинства, что, конечно, затруднительно, когда персонаж одет в ночную рубаху, или, в крайнем случае, успел натянуть только брюки от мундира. Сдался, подав советскому командиру свое оружие рукоятью вперед, и фельдмаршал Вильгельм фон Лееб. Все, финита ля комедия. Еще немного порезвившись на железнодорожной станции, да так, что пламя поднялось до небес, а все оборудование (стрелки, водокачка и прочее) оказались взорваны, бойцы полковника Черняховского в полном порядке, с чувством выполненного долга, отступили на исходные позиции.