И тогда же, с вечера девятнадцатого числа по утро двадцать первого, севернее города Резекне продолжалось ожесточенное сражение рвущегося из мышеловки изрядно потрепанного, но еще боеспособного пятьдесят шестого мотокорпуса генерала Манштейна (8-я танковая и 3-я моторизованная дивизии) и двух советских бригад (истребительно-противотанковой и мотострелковой) из состава ударной армии генерала Лелюшенко. Бойня была страшная. Советских противотанкистов при комплектовании бригады вооружили снятыми с хранения в 1976 году 85-мм пушками Д-44, которые таскали легкобронированные гусеничные тягачи, а у Манштейна подавляющее большинство боевых машин представляли собой «картонные» изделия чешского танкопрома, чья тонкая броня с легкостью пробивалась даже снарядами пресловутой «сорокапятки». Поэтому полыхали в большом количестве чешско-германские машины в полях и у дорог чадным бензиновым пламенем, распространяя вокруг себя амбре горелого мяса белокурого юберменша. Вот только германская пехота была настырна, и лезла на советские позиции серыми волнами. И тогда из укупорок к орудиям подавали не бронебойные, а осколочные снаряды, а ротам непосредственного прикрытия батарей и мотострелковых батальонов приходилось проявлять активную жизненную позицию, огнем из пулеметов и винтовок слоями укладывая серую биомассу в землю.
Но это было еще не все. С воздуха исходные районы и коммуникации мотокорпуса Манштейна и примкнувших к нему частей активно обрабатывали уже набившие немцам оскомину «свистуны». Причем целили ли они не по танковым колоннам, а по автотранспорту и позициям артиллерии, так что к утру двадцать первого числа немцы лишились и того, и другого, после чего прекратили атаки и принялись отступать в сторону Карсавы. По данным орбитальной сканирующей сети еще как минимум неделю ни одно германское соединение из состава бывшей группы армий «Север» не будет готово к попытке прорыва. А неделя - это очень много, ведь фронтами и армиями теперь командуют не предатели вроде Павлова, или бывшего командующего Северо-Западным фронтом генерала Кузнецова, и не вислоухие деревенские увальни вроде маршала Тимошенко. Ватутин, с одной стороны, от Таллина и Пскова, Лелюшенко, при кураторстве Василевского, со стороны полосы прорыва, за неделю не оставят противнику ни одного шанса на спасение. Мои части в боях не участвуют ни в каком виде, даже «Шершни» скучают в ангарах «Неумолимого», а вот немцы чувствуют себя так, будто на дворе не сорок первый, а как минимум сорок четвертый год. В таких условиях уже можно говорить с товарищем Сталиным о переносе фокуса моей деятельности в мир товарища Брежнева, а тут с оставшимися проблемами он должен справиться самостоятельно.
Восемьсот восемьдесят третий день в мире Содома, Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Товарищ Сталин явился ко мне на переговоры радостно сияющий, будто лампочка на пятьсот ватт. Истинным Взглядом это было заметно очень хорошо. Никогда еще у Советского Союза не было таких побед. Финская война, несмотря на шапкозакидательские настроения в ее начале, далась реками крови, да и триумф Халхин-Гола был буквально вымучен героизмом рядовых красноармейцев и их непосредственных командиров, а также стал результатом применения тактического гения, воли и решимости комкора Жукова. Командуй там до самого конца товарищ Фесенко, все усилия войск ушли бы как вода в песок. Эту истину, что хороший командующий преумножает возможности своих подчиненных, а плохой, напротив, способен почти неизбежную победу превратить в страшное поражение, товарищ Сталин тогда заметил, но до конца так и не осознал. А ведь был уже пример русско-японской войны, где милейший Куропаткин все профукал, но так ничего и не понял. Также можно вспомнить Первую Мировую, где отличные, выученные в мирное время, русские армии бесцельно сгорели в сражениях первого этапа войны, в основном потому, что командовали ими в основном канцелярские служители в генеральских чинах и генералы-франкофилы, потенциальные изменники Родины.
И в самом начале Великой Отечественной Войны было то же самое, только вид сбоку. Генералов много, а настоящих полководцев среди них раз-два и обчелся. В Основном Потоке сортировка завершилась только к концу сорок второго года, после чего Красная Армия начала побеждать, и возникло мнение, что «немец уже не тот». Но это было ошибкой. Немец во второй половине войны был даже более жестким бойцом, чем в сорок первом году. Это Красная Армия к сорок третьему году была уже совсем другой, многократно перекрыв рост боевых возможностей вермахта. Но если верна прямая теорема, то правильна и обратная. Форсировано вытаскивая РККА на пик боевых возможностей, отчасти за счет своих ресурсов, отчасти за счет помощи из семьдесят шестого года, я ставлю немецкое командование в такое положение, когда оно не то что ответить не может, но даже не в состоянии понять, что происходит и чего ждать дальше. Застигнутая врасплох группа армий «Север» тому наглядный пример. И дальше для вермахта все будет только хуже, потому что у его главного противника положительные перемены даже без моего участия будут идти с постоянным нарастанием.
В Основном Потоке генералы мирного времени могли давить на Сталина авторитетом своего образовательного ценза, но в этой версии мира сорок первого года вождь Страны Советов наперед знает, чего стоит рекомендация того или иного человека. Сейчас он более или менее доверяет мне, Василевскому, Шапошникову, Жукову, Рокоссовскому и другим людям дела, а к пустоголовым говорунам у Виссарионыча больше доверия нет. Встретит Верховный кого-то вроде Мерецкова или Тимошенко, и сразу же сдает его товарищу Здорному на опыты - поковыряться в этом дерьме палкой и выяснить, кто это: затаившийся враг или просто дурак. Кстати, в самый канун начала воздушной прелюдии к операции «Плутон» ГУГБ вывели из состава НКВД, напрямую подчинив Ставке Верховного Главнокомандования, то есть лично товарищу Сталину. Скорее всего, на подобный шаг Виссарионыча сподвиг опыт мира моей супруги, где все спецслужбы подчинялись непосредственно первому лицу государства. Некогда всесильный наркомат разукомплектован, и Берия уже не ужасный руководитель ведомства пыток и казней, а Спецпредставитель Верховного по освоению новых технологий, главный начальник шарашек и вольнонаемных конструкторских бюро.
Эту кадровую «революцию» товарищ Сталин совершил уже после того, как к нему в большом количестве устремились новые Верные из числа сотрудников НКВД и армейских командиров, что полностью обезопасило его положение от возможного чекистского или военного переворота. И в то же время сфокусированное на персоне Верховного заклинание Мобилизации давит на сознание граждан Страны Советов, в первую очередь, военнослужащих, побуждая их быть верными своей стране и ее военному вождю, поэтому немногочисленные «вольномыслящие» деятели Фронды, а на самом деле чужеродные люди внутри этой системы, выглядят... как голые на Красной площади. И никуда им не спрятаться ни от осуждающих взглядов окружающих, ни от назойливого внимания компетентных органов...
Кстати, я умыкнул из-под расстрела уже приговоренного к высшей мере милягу Павлова, заковал его в стасис и поставил в Галерею Придурков вместе с Троцким и прочей камарильей: мало ли когда пригодится допросить этого персонажа по вновь открывшимся обстоятельствам. Эту акцию с похищением я предварительно согласовал с Виссарионычем, и тот все понял правильно. А потому, когда Мехлис пришел к Верховному ябедничать (мол, м не дал товарищ Серегин расстрелять главного фигуранта), Сталин отчитал того как строгий учитель нерадивого школяра: дескать, я посылал тебя на это дело ради поиска истины, а не ради расстрела всех, кто подвернется под руку. Кстати, предполагалось, что Павлов выступит с покаянной речью на двадцать пятом съезде КПСС, но настроения и без того были благоприятными, и я, не желая «пересаливать» ситуацию, отменил гастроли. Но все равно, мало ли в каком мире мне потребуется вытащить этого человека на трибуну и потребовать рассказать, как было дело. Пригодится, одним словом.
- Добрый день, товарищ Сталин! - поприветствовал я гостя. - От всей души поздравляю вас с первой почти самостоятельной победой!
- Вот именно, что почти самостоятельной, - хмыкнул в усы Виссарионыч, - хотя, честно сказать, мы и не надеялись на подобный результат. Перед началом операции у нас имелось мнение, что в самом лучшем случае нам удастся нанести немцам серьезное поражение и сильно обескровить их группу армий «Север», потому что, обнаружив нашу подготовку к наступлению, они стянут к месту прорыва все доступные силы и будут драться с отчаянием обреченных. О Риге, честно говоря, наши генералы даже не мечтали. Но получилось все так, как обещали вы. Скажите, паччему?
- Во-первых, товарищ Сталин, - сказал я, - поскольку были предприняты все необходимые меры маскировки и дезинформации противника, немцы подготовку прорыва в окрестностях Себежа не обнаружили. Зато их разведка зафиксировала прибытие в окрестности Таллина двух свежих кадровых армий из Закавказского военного округа и суету с репетицией десанта на Хельсинки, что и было воспринято как подготовка к удару на Ригу с северного направления. А дальше роль сыграли эффект внезапности, а также стремительность развертывания операции. После ввода в прорыв мехкорпуса особого назначения уже никто ничего не успевал сделать, ибо товарища Седова в свое время учили как раз таким стремительным размашистым операциям, а он передает это знание вашим молодым, но талантливым командирам.
- А Черняховский у нас, оказывается, гусар, - сменил тему разговора Виссарионыч. - Не побоялся, слазил в Елгаву, сжег склады и железнодорожную станцию, а также взял в плен фельдмаршала фон Лееба, так что Гитлер в своем «Волчье Логове» сожрет не один половик...
- Ничего гусарского в этой операции не было, - пояснил я. - От орбитальной сканирующей сети Иван Данилович точно знал, что в Елгаве присутствует, помимо охраны штаба группы армий «Север», не более пары рот германских оккупантов, а у него десантная механизированная бригада, вооруженная так, что хватило бы и на стрелковый корпус местного происхождения. Но все равно набег на Митаву был произведен чисто, без особых помарок, а потому парней надо награждать, заслужили. После первой громкой победы пора вводить понятие гвардейских частей и соединений, и бригада Черняховского - первая в кандидатах на это почетное звание. Также гвардейского звания достойны те парни, что встали на пути Манштейна, остановили и закопали этого мерзавца. Честь им и слава, потому что это был действительно очень опасный момент. Остальных можно будет награждать только после полной остановки электропоезда, когда все немецкие солдаты, отрезанные сейчас севернее Западной Двины, будут мертвы или окажутся у нас в плену.