- Хорошо, товарищ Серегин, - не спеша ответил Сталин, - мы прислушаемся к вашим рекомендациям. Наши бойцы и командиры, а также целые части, которые заслужили награды, должны непременно их получить. Будем считать, что советская гвардия родилась в ходе операции «Плутон», и также есть мнение, что настало время для появления первого советского полководческого ордена имени Александра Невского. А то товарищей Седова, Лелюшенко, Василевского и того же Черняховского лично награждать надо, а нечем. Звезду Героя будет слишком много, да и не по статусу награды, ибо ничего героического эти товарищи не совершили, а только хорошо выполнили порученную им работу. И в то же время орденов Боевого Красного Знамени и Красной Звезды для полководцев будет недостаточно: такими наградами следует осыпать рядовых бойцов, совершивших подвиги, а также ротных, батальонных и полковых командиров.
- Мне тоже кажется, что время для первого полководческого ордена пришло, - согласился я. - И имя Александра Невского тут будет вполне к месту, ведь он тоже бил немцев, и примерно в тех же краях. Как там у Симонова: «Князь первым делом взял Копорье, немецкий городок сломал и вражьих кнехтов в Приозерье кого убил, кого поймал». Я расскажу об этом одному своему молодому другу, и, хоть он и не совершил еще ничего подобного, ему все равно будет приятно.
- Знакомства у вас, товарищ Серегин, конечно же, выдающиеся, мы об этом знаем, - сказал Виссарионыч. - А теперь скажите, вы пригласили нас просто для того, чтобы поздравить с победой, или у вас к нам есть какое-то дело?
- Вы правы, - сказал я, - дело есть, и даже не одно. Есть два вопроса, которые требуется обсудить с глазу на глаз во всех подробностях.
- Так, - хмыкнул Сталин, - вот это уже решительно интересно. Ну что же, говорите, товарищ Серегин...
- Первый вопрос, - сказал я, - связан с успехом операции «Плутон», показавшим, что в моей непосредственной опеке вы больше не нуждаетесь. Помощи товарища Брежнева для одоления Гитлера в короткие сроки будет достаточно, а мне пора переносить фокус своей деятельности как раз в семьдесят шестой год, чтобы укротить и окоротить американскую гегемонию. Она там сейчас потерпела первое поражение во Вьетнаме, потом я в Чили наподдал американской гордости сапогом по интимному месту, а затем еще и добавил, угнав их третий флот в мир Аквилонии. Милейшие люди там начальствуют, и народ добрый, но вот головы всяким обормотам рубят не жалеючи, так что судьба большей части американских вояк будет печальна. Теперь необходимо закрепить этот успех: отогнать гиен и шакалов от границ советского блока, а потом вручную раз и навсегда закатить солнце американской гегемонии. Если не перебирать с мерой насилия, то американскому народу от этого только лучше будет. Когда я ознакомил тамошнего президента Форда с историей Америки на полвека вперед, тот сам запросился под мой протекторат. Мы с добрейшим Леонидом Ильичем от такой неожиданности чуть на задницы не сели. Но при внимательном рассмотрении оказалось, что это чуть ли не единственный рациональный путь к счастливому будущему того мира. Любой другой вариант без подстраховки ведет либо к третьей мировой войне, либо к тому же протекторату, устанавливать который из-за потери темпа придется с большими издержками, чем в начальном варианте.
Ну а о том, чтобы оставить в том мире «все как обычно», теперь и речи быть не может: слишком далеко зашли изменения и внутри Советского Союза, и за его границами, а Чилийская операция и вовсе была как двойной удар колокола перед отходом поезда. И в то же время должен сказать, что ничего не делать я там тоже не мог, ибо того не велела моя собственная совесть.
На удивление, Сталин отнесся к моим словам спокойно.
- Мы вас понимаем, - кивнул он, - в последнее время мы и в самом деле начали справляться со всеми задачами лишь при самой минимальной вашей поддержке. И даже группа армий «Центр», в составе которой до сих пор имеются семь танковых дивизий, нас сейчас почти не беспокоит. К тому моменту, когда они смогут вылезти из своей большой грязи, у нас будет готово все, чтобы отразить их концентрированный удар и закопать их там - так же, как закопали Манштейна вместе со всем его бронированным чешским антиквариатом19. Теперь мы в этом совершенно уверены. С той форой, какую вы нам обеспечили, победа над Германией состоится уже в следующем году, самое позднее к осени.
- Я примерно так и рассчитывал, - сказал я, - это очень хорошо, что вы не стали депортировать советских немцев в Среднюю Азию и Сибирь. В противном случае немцам в Германии сложно было бы поверить, что вы намерены создать государство, не имеющее каких-либо предпочтений в национальном вопросе. А это одно из главных условий быстрого и относительно бескровного прекращения конфликта, когда в нем определится бесспорный победитель. В противном случае вам пришлось бы биться на руинах Германии до последнего немецкого солдата, и даже женщины или ребенка.
- Нет, - покачал головой Виссарионыч, - на руинах Германии до последнего немца мы биться не хотим. Такая картина мира не является для нас желаемой. Но репрессии против советских немцев мы не стали проводить не поэтому, а исключительно потому, что, по всем имеющимся у нас данным, в вашем собственном войске русско-советский и европейско-германский компонент не противоречат, а взаимно дополняют друг друга. Вы берете людей, и если они вам подходят, ставите их в строй, не обращая внимания ни на национальность, ни на пол, ни на возраст. Мы тоже способны на подобную широту взглядов, если сделаем над собой определенное усилие и изгоним из своих рядов тех, кто не способен к настоящему пролетарскому интернационализму. Мы взяли на заметку всех тех, кто два месяца назад бегал и кричал, что всех советских немцев надо репрессировать, и оказалось, что в своем большинстве это люди одной конкретной национальности или их подпевалы. И мы теперь не знаем, что делать, ведь в разгар войны против германского фашизма проводить репрессии еще и в отношении этих людей было бы неправильно.
- Мне понятно, о какой национальности вы говорите, - ответил я. - У меня таких людей нет совсем, и не потому, что я не хочу видеть их в своих рядах, а оттого, что сами они сами не испытывают подобного желания. И даже из числа освобожденных военнопленных ко мне перешли считанные единицы - скорее всего, потому, что при обнаружении немцы расстреливали этих людей без всякой процедуры. В результате при пленении выжили лишь те, кто смог скрыть свое происхождение и кого не выдали товарищи по несчастью. Мне лично достоверно известен случай, когда в полосе ответственности девятой армии германские мотоциклисты, захватив отступающий вместе с Красной Армией пионерский лагерь, расстреляли пионервожатую, армянку по национальности, приняв ее за еврейку. Мне удалось выяснить номер той части, и я натравил на нее своих конных егерей с приказом не оставлять в живых ни одной белокурой бестии. Я не могу отомстить за всех безвинно убиенных, но в рамках принуждения к цивилизованному поведению готов мстить за каждый случай, который станет известен мне лично, а всем остальным должен будет заняться трибунал по военным преступлениям германских нацистов, который надо будет созвать сразу после войны.
- Так значит, товарищ Серегин, у вас нет готового рецепта по этому вопросу? - хмыкнул Висса-рионыч.
- Готовых рецептов целых три, но тот, которым пользуется наш главный оппонент, мы, конечно же, отбросим, - ответил я. - Путь, кажущийся самым быстрым и легким, всегда самый неправильный. Остается только два варианта. Первый - перевоспитывать контингент, не извлекая его из народной массы, исключительно через школьное образование и мощь пропаганды и агитации. Второй - сначала сложить подобное к подобному, избавив народную массу от транслируемого на нее оскорбительного пренебрежения, и только потом перевоспитывать. Собственно, в обоих вариантах тут есть одна проблема. Прежде чем перевоспитывать, надо знать в кого. Формулировка «советский человек» крайне расплывчата, и при соблюдении внешнего подобия лояльности к существующим порядкам допускает самые крайние случаи частнособственнических инстинктов и межнациональной неприязни, сдерживаемой только неодобрением такого мироощущения со стороны центральных властей, а значит, и карательных органов. Все советское в таком человеке - исключительно внешнее, и даже поверхностное, а внутри него сидит дикий первобытный зверь, жаждущий грабежей, убийств, насилия и доминирования над всеми чужаками и инородцами, да и просто людьми, не похожими на него внешне. А лотом наступают мутные времена или приходят иностранные оккупанты, и тогда все советское слезает с таких людей будто шелуха, между прочим, вместе с партийными и комсомольскими билетами. Но тут надо сказать, что на национальных окраинах, включая Правобережную Украину и Прибалтику, таких людей очень много, а вот в Центральной России и Сибири их почти нет, там большинство населения восприняла советскую систему как родную, ибо она хорошо сочетается с их имперским, вполне интернационалистическим мироощущением, унаследованным от предыдущей государственной формации. Князь Рюрик, Владимир Креститель, Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван Грозный, князь Пожарский с Кузьмой Мининым, и Петр Великий, Екатерина Вторая, Владимир Ленин и Иосиф Сталин - все это звенья одной цепи, которая не рвалась ни во времена монгольского нашествия, ни в смуту начала семнадцатого века, ни после крушения династии Романовых. Король умер, да здравствует король. И чем быстрее завершается этот процесс, тем лучше для страны.
- И крушение советской системы в девяносто первом году тоже было для вашей России благом? - с подковыркой спросил Виссарионыч.
- Нет, это была величайшая геополитическая катастрофа, - ответил я известной формулировкой, - и вызваны эти события были полной деградацией и загниванием верхушки советской партии и государства. И вы знаете, сколько я сил положил, чтобы отменить такой исход и для мира семьдесят шестого года, где он был уже на горизонте, и для вашего мира и для мира восемнадцатого года. Также вам известно, сколько раз я мылил шею товарищу Ленину за то, что ради революционной представительности он в самом начале натащил в руководство партии целый ворох больших и малых товарищей Зиновьевых, что икалось большевикам от самого начала их политической карьеры и до конца. Мир семьдесят шестого года, я думаю, был последним, где возможно было хоть что-то изменить. Позже, когда вымрет поколение руководителей, прошедших войну в генеральских и полковничьих чинах, потенциальные Зиновьевы, оторвавшись от народных масс, станут необратимо доминировать в руководстве партии и правительства, и в таких условиях я уже не буду знать, за что хвататься. Ну, может быть, еще к восемьдесят пятому году сохранится такой реликт былой эпохи, как товарищ Романов, но привести его к власти после смерти Черненко можно будет исключительно через военный переворот, ибо все прочее Политбюро будет резко против. Молодой «прогрессивный» Горбачев казался тогда всем сверху донизу спасителем советской системы из трясины застоя, и никто не подозревал, что он станет ее могильщиком. Если я сам те времена помню весьма приблизительно, ибо родился в восемьдесят первом году, и за год до крушения Советского Союза только пошел в пер