– Ты рад, что возвращаешься в Саврию? – спросила девушка, посчитав, что первое предположение более правдоподобное.
– Не знаю, – честно ответил белокосый. – Никогда не понимал этого идиотского стремления издохнуть на родине.
– Что ты, не говори так! – испугалась Рыска.
– А ты желаешь упокоиться исключительно в ринтарской землице? – Альк повернулся к девушке, прищурился, будто переводя на нее прицел заряженного ехидством арбалета. – Хотя правильнее было бы бросить тебя в Рыбку…
– Я про то, что ты помирать собрался!
– Все мы когда-нибудь умрем, – равнодушно пожал плечами саврянин. – А некоторые даже в муках.
– Но ведь не прямо сейчас!
– Откуда ты знаешь?
Рыска испуганно закрутила головой по сторонам, пытаясь понять, откуда подкрадывается беда.
– Перестань! Если говорить о смерти, то можно ее накликать.
– Какая жалость, что нельзя накликать, скажем, деньги, – саркастически посетовал белокосый.
– Альк, я серьезно! Ты что, уже не надеешься найти Райлеза?!
– Я надеюсь, – саврянин криво усмехнулся, – отвезти письмо до того, как он нас найдет.
На главной (она же единственная) площади Йожыга было необычайно людно, и народ все прибывал.
– Чего там? Убили кого? – испуганно допытывался пьяненький мужичок, хватая за рукава окружающих.
– Не, – сжалился над ним такой же красноносый и помятый, только пока трезвый. – Пророк в город пришел. Сейчас вещать будет.
– А-а-а, – разочарованно протянул мужичок, но остался поглазеть и послушать.
И без того худой, за недели странствий бывший приболотский молец высох, как посох, на который опирался. Нестриженая борода и нечесаные волосы космами торчали в стороны, ряса обтрепалась в махры, на босых, исцарапанных тернием ногах ярко желтели длинные ногти. Но уверенности в себе и своих речах у него только прибавилось. Еще бы, раньше весчане от него отмахивались, насмехались, заглушая глас Хольги, а теперь толпы народа ходят следом, заглядывают в рот, ловя каждое слово, молят заступиться за них перед Богиней… Поневоле поверишь в свою избранность.
Поблизости тревожно переминались стражники: если бы «пророк» хулил власти или подстрекал к беспорядкам, они давно отволокли бы его в тюрьму. Но молец не разменивался на мирскую суету. Его беспокоили только души, и он так дотошно следовал заповедям Хольги, наизусть цитируя священную книгу, что подкопаться к нему было сложнее, чем к самой Богине. Даже денег, что удивительно, не просил.
– Люди, покайтесь! – взывал пророк с такой глубокой убежденностью, что вера наполняла и чужие сердца. – Близок час расплаты за грехи ваши! Выйдут реки из берегов, дабы смыть с земли скверну, выползут твари ночные из нор и пожрут младенцев в колыбелях, дабы прервался род человеческий… Пока не поздно – одумайтесь! Отриньте дурное! Кто будет добр и бескорыстен, честен и трудолюбив, благочестив и богобоязнен, тот спасется! Злодеи же и предатели, лжецы, лентяи и воры в муках сгинут во мраке, а равнодушных пожрет бездорожье…
В молельне, возможно, это прочувственное воззвание не произвело бы такого впечатления, однако слухи, бежавшие впереди пророка, распахали и щедро унавозили почву для рассеваемых им слов. «А из Подзамка его наместник выставил! – шушукались в толпе. – Небось скрывают правду от народа…» – «И-и-и, это еще что! В Зайцеграде сама Хольга свой лик с висельного помоста явила и такое предсказание сделала, что только держись!» – «А в Голубином Крыле, слыхали? Крысы тамошнего наместника вместе с камзолом сожрали!» – «Тю, дура, эта сплетня давно плесенью поросла! И не в Крыле это было, а в том же Зайцеграде – видать, крепко на него Богиня прогневилась!» – «Да не врите, жив он! Мне сам начальник стражи вчера сказал!» – «Вот и я о том – скрывают правду!» – «Ой, лю-у-уди, а что я вам сейчас расскажу! Мой свояк гонец, он только лучину назад из Подзамка…»
Конечно, были в толпе и те, кто глядел на кликушество пророка как на представление с ряженым. Но делиться правдой с народом не собирались – все равно не поверят.
– Кого я вижу! – раздалось за плечом у путника.
Видеть окликнувший мог только затылок, но семи совместных лет в Пристани было достаточно, чтобы один с легкостью узнал спину, а другой голос.
– Добрый день, Райлез, – не оборачиваясь, безмятежно отозвался наставник. – Чего тебе надо?
Бывший путник, оскорбленный таким пренебрежением, схватил его за плечо, рывком развернул к себе и с вызовом заявил:
– Я вам… тебе больше не ученик!
– Верно, – благодушно отозвался путник, глядя на него как на забавную, хоть и кусачую козявку. – Ты мне теперь никто.
Лицо Райлеза исказила судорога, будто его пнули ниже пояса. Да, не ученик. Но и не равный. Даже не соратник. Просто видун, зачем-то прицепившийся на улице.
– Врешь, – с ненавистью прошипел он, отдергивая руку. – Ты ведь тоже его ищешь.
– С чего ты взял?
– Тебя ведь недаром прозвали… – Райлез сглотнул. Он тоже изменился, и тоже не в лучшую сторону: осунулся, зарос щетиной, зрачки даже в покое непрерывно расширяются и сжимаются. – …Крысоловом.
– Недаром, – спокойно согласился путник. – Но тебя это не касается. Оставь Алька в покое. Крыса не спасет тебя, а только усугубит безумие – особенно когда сдохнет и тебе понадобится новая. К тому же я все равно буду вынужден ее отобрать: Пристань лишила тебя права на «свечу».
– Ты не просишь его отпустить, – внезапно разухмылялся видун. – Значит, я прав.
– Я просто вижу, что это бесполезно. – Крысолов снова отвернулся к помосту. Увы, он слишком хорошо понимал, что произошло. Райлез в одночасье потерял все: крысу, путничье звание, полученное с таким трудом, уважение окружающих и любовь родственников – а с ней источник существования. И к сосущему чувству пустоты, как у лишенного выпивки пьянчуги – бичу всех «бывших», – добавилась навязчивая идея, что если он вернет «свечу», то вернется и все остальное. – Забавный мужичок. Вот почему, интересно, толпа так истово верит во всякую чушь? Он же не говорит ничего особенного. Просто стращает общими фразами, а люди уже сами накладывают их на действительность…
Райлез не поддержал перемены темы. Точнее, был уже неспособен воспринимать что-либо, кроме завладевшей его рассудком мании.
– Я докажу, что достоин быть путником, – лихорадочно пообещал он, переходя от бравады к мольбе. – Только помогите мне его поймать!
– А кто, по-твоему, путник? – заинтересованно глянул на него Крысолов. – Любой человек с крысой?
– Видун со «свечой», – поправил тот, слегка сбитый с толку. – И не любой, а лучший!
– Нет, Райлез, – разочарованно вздохнул наставник. – Именно человек. Стань для начала им – а потом, может, «свеча» тебе и не понадобится.
– Но вы же сами меня выбрали! – запальчиво напомнил видун. – Тогда, значит, было за что?!
– Было, – согласился Крысолов. – Но ты сломался. К сожалению.
– Ах вот, значит, как у вас это называется? – снова заскрипел зубами Райлез. – Сломался – и все, выкинуть на помойку?
– Отстранить, – невозмутимо поправил путник, продолжая любоваться ужимками «пророка». – Калечному тсецу тоже нечего делать в войске, согласись?
Райлез порывисто наклонился к уху путника и зашептал, ощутимо брызгая слюной:
– Вы же все равно его убьете. Так лучше отдайте мне! Я… я буду очень благодарен. Все что угодно. Деньги. Услуги. Любое… поручение.
– Лучше я его убью. – Крысолов, поморщившись, отстранился.
– Что, жалеете своего любимчика? Напрасно. Он сам подставился. Значит, хотел такой судьбы.
– Почему? – удивился наставник.
– Он же саврянин, – презрительно скривился Райлез. – Неужели он всерьез надеялся стать путником в Ринтаре?
– Мы не разделяем учеников ни по расе, ни по полу, – возразил Крысолов. – Нас интересует только дар – единый, как ниспославшая его Хольга.
– Да-да, конечно, – разухмылялся видун: «Так я тебе и поверил!»
Путник пожал плечами. Ему это было без разницы.
– Все-таки попытайся взять себя в руки, – искренне, хоть и без надежды на успех посоветовал он. – Увлекись чем-нибудь. Без разницы: разведением овец, резьбой по дереву, религией. Вон хоть к этому мольцу в ученики попросись, сейчас он и то разумнее тебя. По крайней мере, только живым головы дурит.
Намек на связь с падальщиками-гробокопателями – и откуда только Крысолов узнал? – окончательно вывел Райлеза из себя.
– А что еще мне оставалось делать?! – огрызнулся он. – С голоду подыхать?
– Альк же не подох. А все, что нас не убивает, делает нас сильнее. – Крысолов усмехнулся, вспомнив, как на это же поучение белокосый мигом парировал: «Или калеками». – Иди себе с миром, Райлез. Или ты и меня хочешь ножом в бок ткнуть?
Видун побелел от ярости.
– Я найду его раньше тебя, – срывающимся шепотом пообещал он и, стиснув кулаки, начал выбираться из толпы.
Путник с сожалением покосился ему вслед. Жаль – но не Райлеза, а что нет повода остановить его до того, как оный повод появится. А это, похоже, неизбежно.
До Рыбки спутники добрались без приключений. К обеду второго дня впереди показалась не только оторачивающая горизонт река, но и прибрежный город. Жар уже предвкушал пиво с раками (какая ж речка без раков, а город без кормильни?!), однако Альк внезапно закочевряжился и свернул с дороги вправо.
– А что это за город? – заоглядывалась Рыска.
– Йожыг. – Саврянин нахмурился. Когда он проезжал тут в прошлый раз, семь лет назад, от крепости оставалось только две башни, соединенные не столько стенами, сколько грудами щебня. Сейчас их снова было пять, пусть не слишком высоких. Разросся и поселок на берегу. Не то чтобы Алька огорчал расцвет соседской державы, но выглядел он как-то подозрительно. По слухам, еще три года назад строительные работы тут велись спустя рукава. А сейчас все города, через которые проезжала компания, будто норовили перещеголять друг друга оборками свежих стен. Лучше бы дороги замостили.