– Твою мать, – с чувством сказал Жар. Привыкли: путник, дар! А всего-то голова на плечах нужна. Мог бы и сам сообразить.
До берега, как оказалось, оставалось всего ничего. Снесло их здорово, чуть ли не на вешку. Камыши тут уже не росли, а круча задралась под самую луну. К счастью, у подножия рваным платком лежала песчаная отмель, на которую приятели и выбрались. Точнее, постыдно выползли на четвереньках, страстно мечтая рухнуть пластом – но стесняясь друг друга.
На косогоре показалась Рыска. Всплеснула руками, ахнула и, оскальзываясь, начала спускаться. Из-под башмаков струился белый сыпучий песок, почти не дающий опоры. Если б не кустики очитка да мослы сухой глины, скатилась бы, как по ледяной горке.
Кашляющие и плюющиеся полуутопленники заметили девушку одновременно.
– Как думаешь, к кому первому подойдет? – Альк сглотнул. Слюна по-прежнему отдавала речной тиной.
– И не надейся!
Когда Рыска наконец одолела склон, последнюю четверть на попе, ее взору предстали два недвижимых тела в живописных позах. Горестно вскрикнув, девушка бросилась к ближайшему.
– Ага, ко мне! – возликовал Жар, открывая глаза, и тут же получил пощечину от возмущенной до глубины души подруги.
Второй «труп» начал дико хохотать, благоразумно не переворачиваясь. Рыска в сердцах шлепнула его ладонью по хребту, облепленному мокрой тканью:
– Да как вам не стыдно! Я так испугалась! Думала, что вы утонули! А вы… вы… – Девушка беспомощно огляделась. – Мужики!
«Мужики» смеялись уже оба, выплескивая напряжение и празднуя очередной удачный побег от смерти. Жар протянул Альку ладонь, тот не задумываясь по ней хлопнул.
– Рыбак-то, гад! – с чувством сказал вор. – Как корова в воду прыгнула – сразу наутек!
– Сам себя наказал, урод. – Саврянин наконец сел, откинул за плечи мокрые расплетшиеся волосы. – Два злата сберегли.
– А что произошло? – Радость от вида живых друзей перевесила Рыскину обиду.
Жар рыгнул, жалея, что съел тот кусок хлеба. От проглоченной воды он всплыл к самой глотке, неприятно ее подпирая.
– Корова птицы испугалась и за борт прыгнула.
– Так она давно уже приплыла! А вы что там так долго делали?
Мужчины переглянулись.
– Купались, – буркнул Альк, с трудом поднимаясь на ноги. Правая до сих пор ныла и подламывалась. – Давайте, надо от берега немного отойти, чтоб костер с воды не заметили.
Глава 25
Чужак может бегать по владениям стаи довольно долго – пока не приблизится к одной из местных крыс настолько, что та его учует. По ее злобному писку на пришельца кидается вся стая, и участь его воистину ужасна.
К утру коров, как по волшебству, снова стало три: Болезнь поблуждала по вражескому лесу, раскаялась и вернулась в родное стадо.
– Она не успокоится, пока меня не уморит! – ругался Жар, в душе рад-радехонек, что не придется подсаживаться на Милку или, упаси Божиня, Смерть.
Корова взирала на хозяина с мрачной ненавистью. Содрать мешок с морды ей так и не удалось, оставалось только завидовать подружкам, со смаком щиплющим травку.
Жар расседлал и покормил негодницу, несколько примирив ее со своим существованием. Вещи во вьюке промокли насквозь, пришлось как можно туже отжать и развесить у костра – ехать по Саврии без рясы было слишком опасно. В гитаре тоже оказалось полным-полно воды, отсыревшие струны обвисли. Вор с сомнением покрутил ее в руках, но все-таки опорожнил и приставил к дереву сушиться.
– Выкинь, – лениво посоветовал Альк с лежанки. – Я отсюда вижу, как она вздулась. Высохнет – перекорежится.
– Что, совсем играть не будет?
– Будет, но слушать это ты не захочешь.
– Жалко, – вздохнул вор, – она мне уже как подруга, столько вместе пережили…
– Что, ты трупы подруг тоже за собой по месяцу таскаешь?
Но у Жара все-таки не поднялась рука устроить гитаре огненное погребение.
– Вот высохнет, и посмотрим, – решил он.
Рыска проснулась позже всех, но открывать глаза не спешила – до того хорошо и уютно было лежать у Алька под боком, слушая, как приятели разминают языки. Да и поспали-то они всего лучин десять, маловато после таких передряг. Еще бы десяточек, а лучше два…
Девушка чуть было снова не задремала, но саврянин решил, что хватит валяться, и откинул покрывало. Тепло вырвалось из-под него, как птица, и, хотя ткань сразу упала на место, ощущение сладкой неги пропало без следа. Рыска разочарованно протерла глаза, потянулась и зевнула:
– Доброе утро!
– Ага, – уныло отозвался Жар, разглядывая уцелевший башмак. – Придется босиком идти…
– Ты же молец, – саркастично напомнил Альк из-за куста, – тебе положено стойко переносить тяготы и лишения. Вон святой Трачнил переплыл Рыбку на необструганном бревне, и то не жаловался.
– Не слышал про такого, – заинтересовался вор. – Саврянин, что ли?
– Угу.
– Тогда неудивительно. Ринтарец не валял бы дурака и прогулялся до брода.
– Зато это деяние сделало его знаменитым, – нравоучительно заметил саврянин.
– Почему? Бревен в стране мало?
– А, там долгая история. Саший-искуситель в облике алчного перевозчика, потребовавшего в уплату нательный знак Хольги… Исцеление больной девочки – ринтарской, между прочим… В общем, Трачнила у нас очень чтят и считают покровителем путешественников. И кстати, он тоже всегда ходил босиком.
– Я в святые по-любому покуда не собираюсь, – зло сказал вор, зашвыривая башмак в куст – не целясь в Алька, но рядом.
– В святые никто не собирается. – Саврянин затянул пояс и вернулся к костру. – Это уже после смерти решают – достаточно ли мученическая.
Котелок оказался единственным, кто стойко переносил тяготы пути; жаль, что ничего сытнее травяного чая в нем сегодня не кипело. Последний мешочек с крупой, дробленой пшеницей, после купания раздулся, как трехдневный беличий трупик, Жар даже развязывать его не рискнул. У Рыски из еды остался только тот кусок хлеба, что вчера забыли передать Альку, и сегодня саврянин брезгливо поглядел на протянутый ему сухарь.
– Пожалуй, это один из тех редчайших моментов, когда я предпочел бы быть крысой.
Но хлеб все-таки взял и стал грызть, прихлебывая отвар.
– А у тебя во вьюках ничего съедобного не завалялось? – с надеждой спросил Жар, провожая голодным взглядом каждую падающую на землю крошку.
– Могу предложить второй носок.
– Иди ты!
– Или в городе поедим. Тут недалеко.
Этот вариант Жару понравился больше, а вот у Рыски отчего-то разом пропал аппетит. «Недалеко». «Мы уже в Саврии!» – с пугающей ясностью осознала девушка. И город этот будет – чужой, и язык – непонятный, и люди – врагами!
Какая уж тут еда, хоть бы саму не съели…
Пока ехали проселком, Рыска постоянно ловила себя на мысли, будто они по-прежнему в Ринтаре. Те же елки, тот же орешник, те же одуванчики. Если и попадется незнакомое растение, так это оно для Приболотья диковинное, а девушка за дорогу уже всякого насмотрелась. Трава так точно повсюду одинаковая, ежа с мятликом. Разве что вешечных столбов не было, но они и в Ринтаре не на всех дорогах стояли.
Зато город Рыску мигом отрезвил и вогнал в тоску.
Во-первых, он был черным. Понятно, что какой камень под рукой, из такого и строятся, но впечатление он производил самое зловещее. С трудом верилось, что здесь люди живут, а не какие-нибудь чудища, выползающие только по ночам.
Во-вторых, савряне оказались большими любителями длинных острых шпилей, оснастив ими сторожевые башни и все мало-мальски высокие здания, из-за чего город походил на огромного ощетинившегося ежа. Весь его вид говорил: не подходи, худо будет.
– Не тот город Йожыгом назвали, – фыркнул Жар. – Как, кстати, он называется?
– Крокаш.
– Это как?
– Ворон, – перевел Альк. – Точнее, Вран, как в старину говорили.
– Тоже ничего, – признал вор.
– Ой, там стража! – Рыска непроизвольно натянула правый повод, и Милка толкнула боком Смерть.
– И что? – Альк отпихнул чужую корову ногой, пока своя не очутилась в канаве.
– Она на меня смотрит!
– Ну и ты на нее посмотри, – разрешил саврянин.
Рыска, наоборот, потупилась, хотя тсецы глазели на девушку просто от скуки, обмениваясь похабными шуточками. Соплеменника они едва удостоили взглядом, а «молец» вообще сошел за еще одну корову, бурую и неприметную. Въезд был бесплатным, и стража их даже не окликнула.
За воротами стало попроще, повеселее: черноту разбавили кирпичные и бревенчатые дома с белыми либо ярко-синими наличниками. На улицах, вымощенных обломками все того же черного гранита, было чисто, как в Зайцеграде. По бокам многих крылечек стояли бочки с пахучими плетистыми цветами, спускавшимися до самой земли. Выглядели они очень красиво, но странно. Издалека – эдакие толстые бабы в пестрых платьях вдоль улицы выстроились.
Настоящих людей тоже хватало, хотя беловолосыми оказались далеко не все: попадались и песочные, и русые, и даже совсем черные, смуглявые, как Рыска. Но все равно было в них что-то общее и чуждое: вышивка на одежде, говор, жесты, само течение жизни. Что больше всего поразило девушку – саврянские женщины стриглись короче мужчин, а если и носили косы, то непременно одну, зачастую укладывая ее вокруг головы. Мальчишки с косичками рядом с обкорнанными «под горшок» девочками смотрелись особенно забавно. В Приболотье такого мигом бы задразнили.
Троицу спешившихся чужаков провожали настороженными, но скорее любопытными, чем неприязненными взглядами. Наверное, из-за Алька, идущего посередине с таким высокомерным видом, будто Рыска с Жаром у него в услужении. А так в общем-то внимания на них обращали не больше, чем в Ринтаре.
Рыска вздохнула и, не подумав, ляпнула:
– Я вам, саврянам, наверное, тоже уродиной кажусь?
Альк дернул углом рта на «тоже», но довольно равнодушно ответил:
– Да нет. Девка как девка. Забавная.