Куда бежать, Рыска уже решила: в город. Там Жар, он что-нибудь придумает. Может, есть у него на примете подходящий жених, пусть и совсем бедный, лишь бы рукастый, чтоб избу поставить смог и поле вспахать. А нет – пока вместе жить станут, вон как брат с сестрой Охрипкины. Все лучше, чем у Сурка.
Осталось забрать честно заработанное. К Рыске подбежали собаки, обнюхали, радостно повиляли хвостами и увязались следом. Как девушка на них ни цыкала, до самых хлевов не отстали: скучно одним ночью во дворе.
Но у жилища дойных буренок девушку ожидал неприятный сюрприз: поперек порога, подстелив под голову руку, спал чернобородый батрак. Один из псов, к Рыскиному ужасу, кинулся вылизывать ему лицо, но мужик только пробормотал что-то недовольное и повернулся на другой бок. На девушку пахнуло тяжелым бражным духом.
Рыска боязливо потопталась рядышком. Разбудить? А вдруг он не пьяный, а просто для согреву выпил, встанет и спросит, что ей тут надо? Может, какая-то из коров телиться этой ночью должна, вот он и караулит? Своеобразно, конечно, но, видно, понадеялся, что мычать начнет – разбудит.
Девушка попробовала протиснуться в щелку, на которую открывалась дверь, однако ничего не получилось. Неужели без коровы придется уходить? На нее же все надежды были навьючены! Или отложить до завтра?
Но ведь есть еще скаковые.
Рыска замялась. Скаковые были разные: и старые, и молодые, и похуже, для продажи на местном рынке, и отборные, которых гнали на торги в город и даже столицу. Но всяко дороже дойных, в два-три раза так точно. А есть и в двадцать.
А если взять самую плохонькую, в городе продать и разницу хозяину вернуть с кем-нибудь? Сурок же все равно скоро скот на ярмарку погонит.
Рыска пошла к другому коровнику, более длинному, высокому и чистому. Потопала ногами у двери, будто сбивая снег, постучала по ней ладонью – не слишком громко, чтоб не разбудить хуторчан, но крысы, ночью хозяевами расхаживающие по сараям, должны были разбежаться или хотя бы затаиться по углам.
Выждав, девушка осторожно – и все равно со въедливым скрипом – потянула на себя дверь.
– Му-у-у! – грозно затрубило в дальнем конце коровника. Собак как ветром сдуло: там стоял племенной бык Тяпа, злобная кирпично-рыжая зверюга, норовившая наколоть на рога все, что движется.
Рыска оставила дверь широко открытой, и в лунном свете звездами засияли мокрые коровьи носы, любопытно выглядывающие из стойл. Тучка, Золотые Рожки, Рыжее Солнышко, Крошка, Милка… Вот Милку, кстати, можно и взять! Коровка была крепенькая, спокойная, хорошо выезженная. Сурок все шутил, что если сажей ее измазать, то за двадцать золотых с руками оторвут. Но скаковые коровы – удовольствие для богатеньких, а им благородную масть подавай: угольную, снежную, рудую, вон как Тяпа или Рыжуха. А это смех один, будто кошка с рогами: одна нога рыжая, другая черная, на боку белое пятно, на морде – стрелка. Даже уши разноцветные. Солидному человеку на такую и сесть-то стыдно.
«Ничего, я-то не гордая!» – Рыска глянула на лежащие под стеной седла, но решила, что это перебор. К тому же она все равно не умела ездить верхом. Как-то так получилось, в веске не на ком было кататься, на хуторе – некогда, да и зачем это кухонной служанке? «Пешком поведу, как собиралась», – подумала девушка и не стала даже уздечку брать, просто накинула веревку Милке на шею. Корова смачно, как теленка, лизнула Рыску в лицо и послушно пошла за ней.
У выхода девушка спохватилась и вернулась за торбой. Выбрала почище, затолкала вещи туда. Обозвала себя дурой, взяла еще одну и набила ее мелкой сырой репой, грудой сваленной в углу: коровы ее обожали, а если в костре испечь, сам пальчики оближешь. Хорошо бы еще хлеба взять, сыра, но тогда надо в дом возвращаться, в кладовку лезть, а женка на скрип этой двери даже со смертного ложа вскочит. Эх, надо было днем запасами озаботиться! И чем только думала?!
Рыска крест-накрест обвесилась торбами, взяла конец веревки и пошла к воротам, истово молясь Хольге, чтобы заглушить голос разума, вопиющий от страха.
Глава 11
Позади крысы имеется длинный хвост, отвратный на вид и ощупь.
Дороги в Ринтаре мерили вешками: покуда один человек другого видит – одна. Для их обозначения по обочинам врывали столбики в человеческий рост, на верхушки которых иногда надевали шапки. Ну не то чтобы специально для столбов шили, но обычай такой был: прохудилась шапка – отдай ее дороге! По весне или осени, когда треухи – соломенные шляпы надо было либо закладывать в сундуки на хранение, либо выбрасывать, все окрестные вешки стояли с покрытыми головами. Потом шапки или окончательно сгнивали, или вороны растаскивали их на гнезда.
Увидев в темноте первую одетую вешку, Рыска жутко перепугалась: показалось, что кто-то поджидает ее впереди, да еще так нагло, в открытую, будто знает, что никуда девушка от него не денется. Рыска долго стояла и дрожала, не рискуя ни идти вперед, ни поворачивать назад. Потом, на ее счастье, на вешку села сова. Повертела башкой, посверкала глазищами, что-то заметила и снялась в бесшумный полет. Только тогда до девушки дошло, «кто» это. Но успокоиться удалось далеко не сразу.
Одно дело – красочно представлять вольную жизнь, сидя на теплом безопасном чердаке, и совсем другое – плестись впотьмах по дороге, когда за спиной укоризненно сопит корова, а плечи оттягивают торбы. Уже через полвешки выяснилось, что нести в одной тяжелую репу, а в другой легкую одежду очень неудобно. Приходилось то и дело останавливаться и менять их местами, держа при этом конец веревки в зубах, чтоб Милка не сбежала. И разложить поровну нельзя – репа грязная, погубит все приданое. Рыска попыталась навьючить торбы на корову, но если просто связать ручки и перебросить через Милкину спину, то проклятая репа перетягивала, а седла, на котором ее можно было бы закрепить, не было.
Добравшись до вешки, девушка свалила торбы на землю и рухнула рядом. И чего ей приспичило убегать именно сегодня?! Собралась бы спокойненько, отдохнула… может, еще и не ушла бы. Рыска потрогала стертую пятку, вздохнула. Не иначе Саший подгадил: дождался, когда Хольга заснет, и давай дороги путать!
Но в глубине души девушка подозревала, что дури ей и своей хватило.
Похоже, придется заночевать в лесу. Только от дороги надо отойти, чтоб костер с нее не заметили… ой! Про огниво-то Рыска забыла! И про нож тоже! Странно, что голова на месте…
Девушке ужасно захотелось повернуть обратно, пока на хуторе никто их не хватился. Если б это можно было сделать одной силой мысли, Рыска уже давно лежала бы на печи. Но снова брести вверх-вниз по холмам… Девушка вздохнула еще раз, вдвое тяжелей, осмотрелась и повела корову туда, где за деревьями померещилась полянка.
Действительно померещилась. Отойти пришлось довольно далеко, прежде чем Рыска наткнулась на дикую яблоню, шатром растопырившую корявые ветки. Под ней углом лежали два бревна, а когда девушка сделала еще шаг, под ногой хрупнули угли. Рыска с надеждой поворошила их лаптем, но кострище давным-давно остыло.
Привязав Милку к яблоне, девушка наломала веток для постели – сначала еловых, они ровнее и не пропускают холод земли, а сверху, вместо простыни, набросала орешника с крупными бархатистыми листьями. За подушку сошел мешок с приданым.
– Спокойной ночи, – улегшись, мрачно пожелала Рыска корове. Та повернула к ней морду и укоризненно потрепыхала ушами. Спокойной, как же! Это ты, короткоухая, не слышишь, как, огрызаясь друг на друга, жадно рвут свежую дохлятину волки; как, выкрикивая небу ругательства, по колено в воде бредет пьяный в ветошь мужчина, не соображая, что речные камыши – это вовсе не забор, и, похоже, эдак дойдет аж до Пограничной плотины; как в кормильню «Три цветка» заходит усталый гонец – всего одна кружка пива, кто узнает? – сбрасывает плащ на руки слуге, а сумку берет с собой, прижимая к груди, словно ребенка; как шепчутся в городской подворотне два голоса, хлопают ладони и звенят монеты… Впрочем, этого уже не слышала и корова.
– Да ты не бойся! – сказала девушка то ли ей, то ли себе. – Если тут опасно станет, я мигом почу-у-увствую…
Рыска зевнула и почти мгновенно уснула.
Под утро девушке волей-неволей пришлось встать, выломать еще несколько веток и укрыться ими вместо одеяла. Стало немного теплее, но заснуть уже не получилось. Так до рассвета и проворочалась, упрямо не открывая глаз. Спать после такого «отдыха» хотелось еще больше, все тело ныло. И в животе урчало. Видно, вчера так предвкушала праздничный стол, что утром желудок первым делом потребовал обещанного.
Милка, не получив обычного ведра мучной болтушки, тоже грустила, нехотя пощипывая редкую лесную травку. Была б дойная, можно было бы хоть молоком позавтракать. Но у скаковой коровы вымя маленькое, только теленка накормить. А Милка к тому же ни разу не телилась, там и капли не выжмешь.
О, у них же репа есть! Не боги весть что, но голод зажевать сгодится. Рыска потянулась за прислоненным к стволу мешком и ахнула: корова, обнаружив ночью знакомую торбу и учуяв лежащее в ней лакомство, теребила холстину зубами, пока не высыпала всю репу на землю. А там что съела, что растоптала.
– У-у, скотина бессовестная! – свирепо погрозила кулаком девушка. Милка не менее выразительно принялась чесать рог о дерево.
Сама торба была цела, но так обслюнявлена, что Рыска не знала, за какой угол ее взять. К вещам не положишь, в руках тоже не понесешь, а просто выбросить хозяйственная весчанская душа не позволяла. Наконец девушка догадалась повесить ее Милке на шею: сама испоганила, сама и неси! Встретится ручей – можно будет постирать.
До города, как Рыска слыхала, полдня пути. Это если на телеге. Тем, кто шел пешком, приходилось выходить засветло, и то не всегда до темноты успевали. Вчера Рыска прошла совсем немного, вешек пять, но места вокруг уже были незнакомые, и это неожиданно подняло девушке настроение. Все, старая жизнь осталась позади и больше не путается в ногах! Рыска расправила плечи, разом ощутив себя свободной и очень взрослой. Ничего, дорога прямая, вдоль нее стоит еще несколько весок, где можно купить хлеба и набрать воды. Погода хорошая – ни облачка, ни ветерка, через три-четыре лучины припекать начнет. В крайнем случае опять в лесу заночуем. Пара пустяков!