лоп. Дети взвизгнули от восторга, но сидящий за возницу дедок поспешил ее осадить. Коровка уже старенькая, с намозоленными копытами, куда ей бегать! Забава послушно перешла на быстрый размеренный шаг, под дугой зазвенели бубенчики. Женка важно, как капитан корабля, восседала на самой высокой корзине, командуя на каждой развилке, — хотя дорогу прекрасно знал не только дедок, но и корова, поворачивающая до рывка вожжи.
От затяжных дождей река разбухла, потемнела. Самое время в ней стирать, покуда вода не успела снова зацвести. Становиться абы где на берегу не стали, поехали едва заметной тропой вдоль берега, пока кусты и камыши не расступились, открыв широкую песчаную проплешину. На добротных бревенчатых мостках уже стояла одна тетка, звучно хлопая по воде скрученными штанами. Рыска ее не знала, но Фесся и дедок приветливо поздоровались — оказывается, жена местного рыбака, иногда носит в хутор линей на продажу. Женка недовольно поджала губы, но менять место не стала. Тем более что тетка охотно потеснилась к правому краю: вместе работать веселей.
Корзины выгрузили, корову выпрягли и пустили щипать траву. Дедок послонялся вдоль мостков, покряхтел напоказ, чтоб не заставили помогать, и отпросился погулять по лесу. Жар удрал еще раньше, расставить верши: авось за время стирки что-нибудь попадется.
— Слыхала? Крупкинского мельника медведь задрал, — выжимая простыню, обратилась к Фессе тетка.
— Да ты что?! — Служанка чуть не упустила Сурковы порты. — Совсем?
— Насмерть! Прямо на глазах у дочки. Собирали на поляне чернику, услышали, как кусты трещат, не успели оглянуться — как выломится! Как кинется!
— Жалко, — сдержанно проронила женка. — Это ж теперь зерно аж в Межлесье везти придется…
— А где это было-то? — жадно поинтересовалась Фесся.
— Да возле самой мельницы, дочка как раз до нее добежать и запереться успела. Говорит, еще три лучины под окнами бродил, рычал.
— Вот ты где, негодник! — заметила Муха выбирающегося из камышей Жара. — А ну, живо за работу!
Мальчишка нехотя влез на мостки, выдернул из корзины первую попавшуюся тряпку и пошел к горшку со щелоком.
— Погоди, так это ж совсем рядышком! — осенило служанку. — Мельница всего на полвешки выше по Змее, только на другом берегу.
Кусты затрещали.
На мостках стало тихо-тихо. Все уставились на пяток малиновых макушек, колышущихся не в лад с остальными.
— Эй, дед! — дрогнувшим голосом окликнула Фесся. — Это ты там бродишь?
— Он вроде в другую сторону уходил, — вспомнила Рыска.
Вместо ответа кусты снова хрупнули и шелохнулись, уже ближе. Корова тревожно замычала и попятилась на всю длину вожжей. Порты поплыли-таки по реке, лениво шевеля штанинами. Женщины начали жаться друг к другу, ожидая, кто первый завизжит, чтобы подхватить.
Ветки наконец раздвинулись. Зверь вышел на полянку и замер, сбитый с толку дружным… хохотом.
— Лисичка! — умилилась Фесся. — Ты глянь, совсем нас не боится.
Жар порылся в карманах, свистнул и бросил лисе кусочек хлеба. Та наклонила морду, тщательно обнюхала подачку, но есть не стала.
— Ишь ты, — изумилась служанка. — Видать, не голодная.
— А чего ж тощая такая?
Лиса действительно была какая-то костлявая, пыльная и облезлая. И на лапах она стояла нетвердо, пошатывалась и постоянно переступала, пытаясь сохранить равновесие.
— Может, из сгоревшего леса? — предположил Жар. — Еле выбралась, никак отдышаться не может?
— Бедненькая. — Рыбачка присела на корточки, протянула к лисе руку. — Иди сюда, кысь-кысь-кысь…
Лиса, к общему удивлению, подумала и пошла.
— На кой она тебе сдалась? — раздраженно спросила женка — единственная, кто не бросил полоскать белье. Ну подумаешь, лиса. Дома целая шуба из таких висит, гладь сколько влезет.
— На воротник, — тем же ласковым голосом проворковала тетка, продолжая подманивать животное, не подозревающее о причинах такой доброты. — Оклемается, перелиняет и…
— Что-то не нравится она мне, — прошептала Рыска, вцепляясь в Жаров локоть.
Мальчик уставился на ее макушку, не веря своим ушам. Обычно подружка первой бросалась на выручку застрявшему в заборе утенку или отважно лезла в будку к цепному псу, чтобы выдрать у него репей из уха.
Вернулся дедок — действительно, с другой стороны опушки. На ладони он торжественно нес лист лопуха, на котором горкой лежали большие полосатые улитки.
При виде лисицы, уже ступившей на мостки, дед охнул, выронил лакомство и заголосил:
— Да вы что, дуры, опупели?! Она же бешеная!
Лиса вздрогнула, и в башке у нее как будто что-то переклинило. Глаза, и без того красноватые, с отвислыми веками, разъехались в стороны. Зверь оскалился. Пасть оказалась заполнена белой густой слюной, хлопьями потекшей с сероватого языка.
Рыбачка, завизжав, вскочила и швырнула в лису мокрой рубахой, а сама шумно сверзилась с мостков. Женка и служанка ненадолго от нее отстали. Бешеная зверюга шарахнулась от выплюнутых рекой брызг и стрелой — откуда только силы взялись! — погналась за Жаром. Мальчишка с воплем помчался к ближайшему дереву и белкой взбежал по стволу. Лисица с тупой яростью всадила клыки в кору, отодрала несколько щепок и жадно проглотила. Пока глодала елку, словно забыла, что на ней кто-то сидит, успокоилась, развернулась к мосткам и…
И заметила еще одну жертву.
— Рыска, беги! — отчаянно и тщетно орал Жар.
— Прыгай в воду, дура! — вторили невольные купальщицы. — Она воды боится!
Девочка не мигая смотрела на бегущую к ней смерть. Дробный лисий топоток барабанным грохотом отдавался в ушах. Мир сузился до полосы шириной в два шага: на одном конце девочка, на другом — приближающийся зверь.
Рыска смотрела.
Полоса — или рычаг огромного ворота, скачками отсчитывающего зубцы шестерни.
Р-р-раз…
…лиса впивается в ногу, мертво смыкает челюсти…
Два…
…лиса подпрыгивает, лицо обдает гнилым дыханием, слюна брызгает на кожу, в глаза…
Три…
…лиса уворачивается от пинка и снова нападает…
Четыре…
…лиса нападает, как будто не почувствовав его…
Пять…
…лиса…
Рыска сжала пальцы, стиснула зубы. Уперлась ногами, словно пытаясь удержать, остановить что-то непосильное.
И Жар увидел, как желто-зеленые глаза подруги на миг стали золотыми.
Лиса внезапно замедлила бег. Еще пара-тройка неуверенных скачков — и зверь повалился на бок, выгнулся дугой и начал биться в конвульсиях. Сильных, но недолгих. Последний судорожный рывок — и тело обмякло, словно бы с облегчением вытянулось на траве. Янтарный глаз завернулся кверху и потускнел.
Только тогда Рыска сморгнула и медленно попятилась.
— Ну ты, девка, и везучая! — Подбежавший дедок выронил ненужную уже палку и обхватил девочку за плечи. На всякий случай оттянул от тушки еще на пару шагов. — Эк вовремя она околела! Еще бы минута…
Рыска, не отвечая, провела ладонью под носом, размазав кровь по щеке и подбородку.
* * *
День оказался испорчен напрочь. Промокшая до нитки женка незаслуженно всех отчихвостила (что, впрочем, сказалось на стирке самым положительным образом: лупить мокрой тряпкой по воде, представляя на ее месте Муху, было очень приятно), а после окончания работы сразу потребовала запрягать, не дав ни отдохнуть, ни искупаться, ни даже забрать верши. Жар и упрашивал, и хныкал, и бранился, но ослушаться не посмел.
Рыска, напротив, была странно молчалива и даже не попыталась вступиться за друга, на что тот здорово обиделся и не разговаривал с ней до самого ужина. Но девочка этого, кажется, даже не заметила. И вообще по возвращении не выходила из дома, хвостиком тягаясь за Фессей и сама напрашиваясь на работу.
Когда дети наконец залезли на чердак и Рыска, укрывшись, сразу отвернулась к стенке, Жар не выдержал.
— Ну чего ты такая кислая? — попытался растормошить он подружку. — Из-за лисы, что ли? Брось, все ж обошлось… вершей только жалко.
— Это я ее убила, — прошептала девочка, продолжая остекленело таращиться в никуда. — Я очень-очень захотела, чтобы она умерла, и она упала и умерла…
— Конечно, она ж уже на последнем издыхании была! — возмутился Жар. — Тоже мне нашлась путница.
Рыска вздрогнула, словно мальчишка стегнул ее прутом, и рывком села.
— Ты видел, как она на нас смотрела? Как у нее слюни текли?
— Ага. Вначале до того смирная была, жалкая, а как дедок крикнул, так ее и перекосило. — Жар тоже поежился.
— Нет, она сразу такая вышла! — неожиданно заспорила девочка.
— Тебе померещилось.
— Нет! — Рыска схватилась за голову и еще больше сгорбилась. — То есть… оно не то что мерещилось… я знала, что так будет. Ну, будто яблоко тебе бросили: оно еще летит, а ты уже понимаешь, куда нужно подставить ладонь… Я и подставила.
Жар ничего не понял, но неуклюже обнял дрожащую подругу. Та благодарно уткнулась ему в грудь.
— А знаешь, что самое страшное? — Рыска хлюпнула носом. Жар почувствовал, что рубашка начинает промокать, но только крепче прижал подружку к себе. — Помнишь, как мы с Илаем дрались?
— Ну?
— Я захотела, чтобы он упал. И он упал. А если бы… Если бы я и ему пожелала смерти?! — Рыску колотило все сильнее. — Мне так страшно, Жар! А вдруг я однажды разозлюсь на тебя? Или на Фессю?! И тогда… — Голос окончательно перешел в рыдания.
— Зато крысы ты теперь можешь не бояться, — неуклюже попытался пошутить мальчишка. — Глянешь — она и окочурится.
Девочка разрыдалась еще горше.
— Жа-а-ар, я — а-а… У меня-а-а… Пообещай, что никому не расскажешь! Никому-никому!
— Обещаю, — растерянно поклялся мальчик. — Только ты, того, слезы-сопли вытри. Ничего ж страшного не случилось. А что ты там себе надумала…
— Я не надумала. — Рыска поерзала на тюфяке, но удобной позы так и не нашла и трагически прошептала: — Я была в Старом Доме!
— И чего? — не понял Жар.
— Ой, ты же не местный, — спохватилась девочка. — У нас в Приболотье…