— Отойди-ка, девица, — почти в ту же щепку цыкнул толстяк. Рыска послушно вскочила. Стражник, кряхтя, нагнулся и заглянул под кровать. Потом бесцеремонно отбросил одеяло, прощупал тюфяк, подушку — Жар еле успевал пододвигаться.
— Надо бы и девку обыскать, — ухмыльнулся один из молодых. Лекарю уже связали руки за спиной, и тот обреченно глядел, как толстяк потрошит ящик с травами. — А ну, милая, поди сюда… Уж больно подозрительно у тебя рубаха топорщится!
Рыска и подумать не могла, что он имеет в виду вовсе не узлы с деньгами. Девушка обхватила себя руками и отчаянно помотала головой. Отберут ведь, как Альк пугал!
— Ишь, какая стеснительная, — загоготали стражники. — А ты знаешь, что полагается за сопротивление властям? Тридцать плетей на площади!
Но тут их начальник случайно заглянул в кадушку, просиял и, не закатав рукава, сунул руку в воду.
— Ага!!! — На ладони толстяка лежал, капая, тусклый комочек металла. — Ишь куда запрятал! Все, теперь не отвертишься…
— Да этому куску три года! — возопил лекарь, но его уже никто не слушал: подхватили под локотки и поволокли к двери. — Я на нем воду для снадобий настаиваю, они целебней делаются!
— Палачу будешь рассказывать! — Стражник бережно завернул находку в платок и спрятал в кармашек при поясе.
— Нет! Это чудовищная ошибка! Я ничего не брал!
Толстяк обернулся от порога, погрозил Жару с Рыской:
— Видали? С ворьем в нашем городе разговор короткий!
Дверь захлопнулась.
— Я не хочу на виселицу-у-у-у… — затихло вдали.
— И что бы им не зайти десятью лучинами раньше? — Крыс выбрался из штанины и тут же взбежал по ней вверх, сел у Рыски на плече. — Он бы впереди них помчался. Эй, коровья жертва, ты долго будешь в постели валяться? Мы уже полдня из-за тебя потеряли.
— Что ты, он еще слишком слаб! — возмутилась девушка.
Но Жар уже откинул одеяло:
— Валим отсюда!
Рыска поспешно подставила ему плечо:
— Ты уверен?
— В окуренном логове оставаться?! Ну уж нет!
Пока парень медленно, путаясь в рукавах и штанинах, одевался, Рыска спохватилась, что вчера совсем забыла о коровах. Девушка выскочила на крыльцо и с облегчением увидела их у коровязи, голодных и печальных. За ночь животин непременно бы свели, но ко времени приезда друзей все воры уже отправились спать, а при дневном свете постеснялись. Повезло.
Рыска насыпала коровам зерна и вернулась в дом за водой:
— Жар! Что ты делаешь?!
— Башмаки ищу, — неубедительно соврал парень, роющийся в рассыпанных по полу вещах.
— Вон они, возле кровати стоят. А у лекаря ничего брать не смей! — сурово приказала девушка.
— Какая ему разница? — с досадой буркнул вор. — Все равно он сюда не вернется.
— Разница не ему, а тебе! Это мерзко! Мы же не падальщики!
— Когда я путников обшаривал, ты не возражала, — надулся Жар.
— А ты и у них что-то взял?! Кроме Алька? — Рыска была поражена до глубины души.
— Конечно — свой арбалет, — честно признался парень: арбалет он забрал тоже.
— Ну, свой можно, — успокоилась девушка. Однако осталась стоять в дверях, пока друг, кряхтя, не натянул башмаки и не вышел вместе с ней.
Жар с большим сомнением поглядел на черно-белую Болезнь, но все-таки забрался в седло:
— А ты лучше сядь на Милку, так спокойнее.
— Может, сам на нее сядешь?
— За тебя я боюсь больше.
— Ну за вчера же со мной ничего не случилось.
— Короче, пусть Милка и дальше поклажу везет, — невежливо перебил их Альк. — А если девка все-таки окочурится, то и спора не будет.
Друзья переглянулись, и Рыска принялась торопливо развьючивать трехцветку.
* * *
Про злосчастного лекаря вспомнили уже за городом, когда собственные страхи остались позади.
— Надо же, — огорченно сказала девушка, — с виду такой хороший человек, а драгоценности ворует…
— Это не он.
— А кто?!
— Мне-то откуда знать? Ошиблись, оговорили, подставили… — В «голосе» Алька мелькнула горечь. — Другие хорошие люди. Обычное дело.
Корова остановилась так резко, что крыс чуть не слетел с Рыскиного плеча.
— Но ведь тогда надо что-то делать! — с непоколебимой уверенностью заявила девушка.
ГЛАВА 22
Цвету крыса бывает черного либо рыжего. Вторые более крупные, злобные и прожорливые — оттуда, где они поселяются, уходят даже их черные собратья.
Спор длился уже больше лучины, но без малейшего успеха. Рыска стояла на своем, как статуя Хольги на пьедестале: под известкой, которой строители замазали щели, оказался цемент алмазной твердости. Проще разбить, чем сдвинуть.
Альк, наверное, сто раз проклял свою болтливость. Ну что ему стоило поддакнуть: «Да-да, как обманчива внешность!»?
— Каждый день в каком-нибудь городе вешают кого-нибудь невиновного. Ты не можешь спасти всех.
— Но я могу спасти хоть одного! — не давала сбить себя с толку Рыска. — А других кто-нибудь другой спасет, и всем будет счастье. Надо помогать людям, тогда и они тебе потом помогут!
— Весчанская привычка. Не одолжишь соседу топор — он тебе не одолжит борону, вот и приходится подлизываться к противному мужику. Деваться-то все равно некуда, вокруг лесов на пять кинтов. А здешнего лекаря ты больше никогда не увидишь, так что нечего ради него и стараться.
— А может, он вылечит кого-нибудь, кто поможет мне!
Жар даже не вмешивался: слишком хорошо знал этот тон и взгляд. Пусть лучше такка сожрет, чем совесть. Поняв, что это еще надолго, парень спешился и разлегся в высокой траве, забросив одну ногу на колено другой и сунув в зубы клеверную былинку. Чувствовал он себя на удивление бодрым, хоть и слабым. Пожрать бы уже чего…
— А может, того, кто тебе навредит?
Рыска спохватилась, что разговор зашел куда-то не туда, в корысть какую-то.
— Ну и пусть! Главное, чтобы правда победила!
— И лекарь смог повеситься со всеми удобствами, дома?
— Он же передумал!
— А завтра снова передумает?
— Нет, он уже протрезвел, испугался и поумнел!
— А завтра снова напьется, расхрабрится и поглупеет.
Коровы меланхолично щипали траву, бряцая удилами.
Проезжие удивленно оглядывались на девушку, ругающуюся в пустоту.
— Зато это будет его выбор! Ты вон тоже почему-то не хочешь быть крысой, хотя учился на путника.
— Вот именно — на путника.
— Но ведь ими становится только половина видунов!
— Десятая часть. В лучшем случае. Крысы быстро дохнут, и им нужна замена. Да, я знал, на что иду. И был готов рискнуть.
— Что ж ты теперь возмущаешься?
— Наставники лгали нам. Они обещали, что путниками станут лучшие ученики. ЛУЧШИЕ, — выразительно повторил Альк.
— А…
— Конечно, — Жар сплюнул изжеванную былинку, — кто ж согласится семь лет горбатиться над книгами, если за усердие из тебя сделают подвеску к седлу! Молодцы, ловко придумали.
— Так мы едем? — воспользовался замешательством девушки крыс.
— Да. Назад в город! — Рыска натянула поводья, заставив Милку отвлечься от кормежки.
— Ты совсем идиотка, да?! — Альк набычился и так встопорщил шерсть, что казался вдвое больше своего размера. — Чем ты сможешь ему помочь? Пойдешь к дознавателю и скажешь, что о невиновности лекаря тебе крыса нашептала? На суде даже показания путников в расчет не принимаются, разве что если совсем уж мутное дело.
— Почему?
— Дар — слишком капризная штука, может и подвести.
— Но ты же в своем уверен!
— В данном случае — семнадцать к одному. Но один остается всегда. О, а давай ты на себя вину возьмешь? — продолжал издеваться крыс — Мол, украла и в озере утопила? Или продала, а деньги прокутила?
Жар побледнел: Рыска это могла, да.
К счастью, подруге в голову пришла более привлекательная идея.
— Нам надо найти настоящего вора!
Альк оскалился и зашипел от злости:
— Давай тогда сдадим вот этого. Он небось уже на десять виселиц украл, так что справедливость наконец восторжествует. И невинного заодно спасем, все как ты хочешь.
— Я имею в виду того, кто украл ожерелье!
Милка недовольно встряхнулась — и не едут, и поесть не дают! Плащ из скользкой ткани, переброшенный через седло, с шуршанием уполз на землю, взволнованная девушка не успела его подхватить.
— То есть друзьям воровать можно, а остальные пусть висят, не жалко?
— Но я же знаю, что на самом деле Жар хороший!
— Да — только ворует. И однажды из-за него тоже кого-нибудь вздернут.
— Он еще может раскаяться и исправиться! — Рыска слезла за плащом.
— Все они так обещают. Но почему-то берутся за дело только по пути к эшафоту.
Жар ничего не обещал, и вообще ему этот разговор очень не нравился, но перепалка стала такой бурной, что парень опасался вмешиваться.
— Хорошо, а лекарь этот тебе кто — друг, родич?
— Он человек, которому нужна помощь! — Рыска отодрала крыса от плеча и показушно ссадила на землю, чтобы тоже раскаялся и исправился. — Сиди и жди нас здесь, если так против!
Тот не двинулся с места.
— Выходит, раз я не человек, то мне она не нужна?
— Ты и подождать можешь, а его завтра повесят!
— Не могу.
— Поче… Ой, мамочки! — Девушка прижала ладони ко рту. Жар вскочил на ноги.
Тогда, в первый раз, Рыска видела Алька только мельком, да и то в лунном свете, искажающем черты. Теперь же саврянин неподвижно стоял напротив, и солнце высвечивало каждую жилочку на бледной, как у выпущенного из подземелья узника, коже. Он чуть сутулился — не из-за высокого роста или привычки, а как хищный, настороженно сгорбившийся зверь, — но все равно был на голову выше Рыски. Жилистое угловатое тело, длинные, до пояса, спутанные волосы того холодного серебристого оттенка, какого не бывает даже у приграничных жителей — его дает только чистая саврянская