– Что он умеет превращаться в огромного злобного змея и плавать под водой? – неуверенно предположила Хильди.
– И это тоже, – кивнул ван Саттер. – Но ещё в нём сильна власть хаоса, а значит, инстинкты могут выйти из-под контроля. Зверь может одержать верх над человеческим сознанием. Инстинкты хищника и собственнические замашки. Особенно в отношении дев, которые состоят с ним в… э-э-э… родственных связях.
Хильди от такого намёка вспыхнула, хотя и знала, что дальше обжигающих поцелуев у них с Торвальдом дело не заходило.
«Не заходило ведь?» – спросила она сама у себя.
Но мысли уже бежали в сторону предположений сканды Близзард о беременности, да и Дэкс вместе с лекарем-шарлатаном, пытавшиеся вытравить плод и подправить ей память, вынуждали терзаться в сомнениях.
– Спроси, почему он отправил за тобой бездарного первокурсника, – вклинился в поток размышлений голос Ори. – Не нравится он мне, этот Олаф, ох, не нравится.
Хильди с облегчением сменила тему, передав вопрос ректору. А тот лишь плечами пожал:
– Он стал единственным, кто согласился. Я же не могу навязывать свои личные просьбы адептам и магистрам – это не входит в обязанности ни тех, ни других. А уж на фоне противостояния истинных магов и… слабых магов – тех, кто согласно новому закону, поступил в этом году в академию…
Ори не дал Хильди дослушать:
– Спроси, давал ли он Олафу артефакт для перехода через портальные врата.
– И кстати, – тем временем продолжал сканд ван Саттер, – раз уж мы заговорили о магии, давайте ещё раз проверим ваш уровень.
Он взял с полки стеллажа деревянный сундук с измерительной шкалой на крышке. А у Хильди из головы вылетели все мысли кроме одной:
«Что он покажет?»
Она сунула руку в артефакт. Кристаллы в шкале вспыхнули и резко взметнулись вверх, а потом так же стремительно вернулись на нулевую отметку. Мелкие сверкающие частички словно взбесились: то гасли, то вспыхивали неровным блеском.
Хильди перевела недоуменный взгляд на ректора:
– И что это значит? – И добавила с затаённой надеждой: – Есть ведь магия во мне, да?
– Это не магия, Брунхильд… – Сканд ван Саттер нахмурился. – Это хаос.
Глава 25
Эти мелкие, мерзкие людишки в синих плащах сновали по берегу, вынюхивая и выискивая. Запускали волны магии, что пронзали глубины озера Мутт. Но что они могли найти? Ничего.
– Я есть хаос, – щерился Зверь, готовый вот-вот ударить хвостом и закружить в водовороте беспорядка человеческие фигурки, прибрежный перелесок, жавшиеся друг к другу лачуги…
Контроль был утерян, и лишь тонкие, хрупкие нити связи ещё тянулись от одного сознания к другому. Они то блестели, словно леска рыбака, то обрывались, и тогда Зверь устремлялся из глубин к берегу, желал вернуть утерянное сокровище. Торвальду стало чуть легче, когда аромат ночных фиалок растворился в воздухе. Он понимал, что Брунхильд совершила магический переход и в Лэе её больше нет. Понимал, что это правильно – так безопаснее для неё. Но ярость Зверя временами затмевала разум. Стоило лишь на миг поддаться, как в следующее озарение Торвальд обнаруживал себя близко к берегу. Вот и сейчас он едва успел сменить направление и отдать на волю левиафана заброшенные доки. Первыми слетели с петель добротные дубовые ворота, а вместе с ними и табличка: «Частная территория. Посторонним вход запрещён. Продаётся».
Зверь крушил стены в щепки, а Торвальд вспоминал, как следил за Брунхильд вплоть до этих ворот, как подал ей локоть и свой плащ, как проводил до дома и с упоением впервые поцеловал…
…Чёрное марево висело в холле академии, и даже сотни магических лампад, как и стены, статуи, барельефы из белого мрамора не могли развеять неестественную тьму. И то была ночь среди ночи, простирающая свои мерзкие щупальца, тянущаяся ко всему живому. К нам, магам и защитникам Грантрока. В ушах моих стоял шум, сравнимый с писком сонмов насекомых-кровопийц. Но сегодня кровопийцами были не они, а швахховы йотуны, что ворвались в наш дом, в наш оплот, в нашу академию. Целью этих подлых тварей было наше наследие – магия, что теплилась в сердцах юных адептов.
С тех пор как Асбьёрн открыл академию, мы, маги, несомненно, стали мощнее. И дети наши однажды превзойдут нас по умениям, уже теперь впитывая учения, развиваясь и осознавая возможности стихийной магии. Баланс сил менялся. И какому йотуну это понравилось бы? Мы понимали, что однажды битва случится, но не думали, что столь скоро и внезапно. Мы оказались не готовы.
Я отполз в сторону упавшей и расколовшейся колонны, прикрывая нос и рот рукавом, тщетно стараясь разогнать мрак невидимыми взгляду рисунками рун. И когда я уже решил, что время моё сочтено, внезапно вспышка льдистого инея пронеслась мимо, сопровождаемая мощным звериным рёвом, впилась в раскинувшего руки йотуна, что стоял в центре холла и шептал чёрные слова заклятий. Вмиг йотун воссиял светом белее звёзд, покрылся хрусткой коркой льда и осыпался снегом на мраморный пол. Тьма опала вместе с хозяином, словно белёсый пепел. А я испытал невероятную радость:
– Поживу ещё.
Я приподнялся на колени и высунулся из укрытия, одновременно выплетая пальцами рунический аркан, чтобы забросить его во врагов, коих оставалось ещё немало в стенах академии. Но увидел я сцену, что запала мне в душу ядовитой иглой: у дальней стены холла распростёрлось женское тело в мантии магистрессы насыщенного бордового цвета, так резко контрастирующего с чёрными одеждами йотунов. Лагерта дел Сабо, не так давно приехавшая из академии магических искусств Гардарики, лежала на спине, неестественно подогнув одну ногу. Её яркие рыжие локоны разметались по грязному полу, окружив голову иллюзией пламени. Моим первым порывом было кинуться на помощь, подхватить изломанную женскую фигурку на руки и попытаться отступить под прикрытие левиафанов, что сражались на нашей стороне. Но затем глаза разглядели в клубящейся пыли и мраке то, от чего мои ноги одеревенели.
Я замер, наблюдая, как над телом раненой склонился тощий старик-йотун. Он что-то торопливо говорил, нежно сжимал её руку в своей, а второй водил над грудью и рёбрами, словно осматривая или пытаясь залечить повреждения. Брови его были сведены, и на лице отражалось… отчаяние?! Лагерта же молча следила за йотуном угасающим взором и, клянусь руной правды Тейваз, улыбалась.
Она! Та, что клялась защищать академию, как собственный дом, улыбалась нашему врагу перед смертью!
Ярость вскипела в моих венах! Предательница! Лгунья! Мы с ректором Асбьёрном гадали: каким же таинственным образом йотуны смогли проникнуть на хорошо защищённую территорию академии? Что за мерзкий чудовищный ритуал они провели, дабы превозмочь защитную силу рун, многократно помноженную на ресурсы стихийных магов? Простая мысль о подлом предательстве, об ударе в спину даже не приходила нам в голову…
Йотунша проклятая! Как же мы не распознали её чёрное колдовство, прикрытое пламенными заклинаниями?
Острая боль впилась в лодыжку, но я сдержал крик и рубанул заготовленным арканом по чёрному щупальцу мерзкой чужеродной магии, воняющей гнилью. А обернувшись на её источник, увидел очередного врага. Вернее, его часть. Наполовину обугленный йотун лежал на полу и на последнем издыхании, выставив вперёд уцелевшую руку, посылал магические импульсы в мою сторону. Даже умирая и сверкая глазами от боли и ярости, он хотел утащить с собой как можно больше магов. Я не позволил ему такой роскоши – руническое плетение сорвалось с моих пальцев и, словно острое лезвие, отделило его голову от плеч. Йотун издох мгновенно, а вот боль в моей ноге не унималась. Но ещё больнее стало моему сердцу, когда я увидел, кто опалил того йотуна. Асбьёрн – наш первый ректор, основатель академии и мой хороший друг. Он сидел возле стены в окружении расплавленных тел йотунов и невидящим взором смотрел на исход своей последней битвы. Из груди его торчали острые чёрные оперения стрел, будто он вдруг стал игольницей для умелой вышивальщицы.
Не успел я сказать последнее слово Асбьёрну, как новый звериный рёв прокатился по академии, эхом отскакивая от мраморных стен. Казалось, даже пол подо мной вздрогнул, проникаясь болезненной скорбью. Хотел бы я поддержать её собственным криком отчаяния и горечью потери, но при виде того, как нежно один из левиафанов обнимает своим хвостом эту предательницу Лагерту, во мне вскипела ярость. Я пытался было докричаться до зверя, подать знак, объяснить, кто на самом деле перед ним, но хаос его души от боли потери уже вырвался из-под контроля. Он сметал всё на своём пути: крушил мраморные статуи, давил йотунов, даже меня отбросил в сторону ударом своего хвоста, не разбирая уже, где друг, а где враг. Никогда в жизни мне не доводилось видеть такого синего пламени в глазах живого существа, что, казалось, я сам индевел изнутри и кровь моя вот-вот бы застыла.
В академии воцарился истинный кошмар. Пепел мешался со снегом, стихийная магия с йотунской ворожбой, жизнь со смертью… В тот момент я думал лишь о том, что мироздание ошиблось, выпустив в наш мир левиафанов. Даже проклятые йотуны были понятнее, из крови, плоти и магии. Но не мертвенный хаос, что вырывался из-под контроля ледяной чешуи, словно из небытия. То была поистине Чёрная Ночь.
Ифф ван Саттер захлопнул старинную книгу – летописные труды магистра Кольгрима Золотого Шлема, пережившего ужасную Чёрную ночь.
– Вот так всё и было, сканда Брунхильд. Хаос – это безумие и разрушение. Как бы мне ни претило столь близкое соседство с носителем подобной силы, я не мог отказать ему и принял вас в академию в середине учебного года в обход некоторых правил.
– Только из-за того, что он левиафан?
Ректор едва заметно кивнул.
– Разозлись сканд ла Фрайн, всё могло бы обернуться большой катастрофой. Вы же слышали. – Он постучал пальцами по обложке книги. – Хаос опасен, нестабилен…