— Скоро появился второй отчим. Поликарп. Это вышло через друзей Корнея, ну, отца. Они пришли навестить мать, а один у нас остался ночевать. Вначале Поликарп был ничего. Обещал мне золотые горы — машину собирался купить. Говорил: хочу вам помочь. Когда отец из тюрьмы вышел, то пришёл к нам, взял стул и два стекла выбил. А второй отчим за это дал ему пару затрещин. Мать ушла к Поликарпу. Отец взял нож и пошёл туда. Ему опять врезали. Потом было нормально. Тоня ездила со вторым отчимом на рыбалку, а я жил в пионерском лагере. После он стал пить и уволился с работы. Когда всё стало дорого, Поликарп начал ловить на льду корюшку. Мать сперва работала дворником, потом оператором котельной, потом в столовой, потом уборщицей на заводе. Отчим как-то меня спрашивает: хочешь деньги заработать? И мы поехали на дамбу ловить рыбу. Я сломал вёсла. Он лаялся, но не бил. Продавали рыбу. Жили нормально. Как-то Поликарп с друзьями уехал на день в лес, а вернулись они через неделю. Говорили, что заблудились и рыба плохо шла. В сентябре-октябре я поехал с ними в Приозёрск на рыбалку. Потом начались дни рождения. Поликарп уехал к другу и заблудился, а ещё подрался. Тоня не спала ночь, ждала. Вообще, мама тогда уже спилась. Я ухаживал за сестрой. Тоня не могла встать с кровати. У неё началось психическое расстройство: она никого не узнавала, хотела убить Настю. Поликарп её остановил. Отвезли сестру к бабе Фросе. Потом мама стала звонить, кричать и плакать. Отчим тоже пил и ничего не мог объяснить. Поехали в Приозёрск. Познакомились с дедом на острове. Дед этот скоро умер. Там жили ещё женщина и мужик, Фома. Отчим с ним познакомился. Стали вместе ловить рыбу подо льдом. Весна началась. Стали лёд взрывать. Их оторвало. Фома ну и ещё кто-то — утонули. Женщина почувствовала весну и стала командовать: уматывайте! У нас были ссоры с местными жителями, которые воровали у нас сетки. Уехали. Поехали на дамбу. По пятьдесят-шестьдесят килограммов в день ловили. Корюшка, плотва, окунь, подлещик. Лещи рвали сети. Когда рыбу несли, на меня взвалили сундук в шестьдесят килограммов Я его бросил на дороге и пошёл к ним. Приехала машина. Взяли себе рюкзак. Уехали. Отчим сказал: бить тебя не буду, езжай домой. Я приехал, стал сдавать бутылки и на это жить. Нет денег — иду бутылки искать. Бабушка не помогала. Отец дома тоже не жил. Не знаю, что он делал. Поликарп приезжал, давал задания. Сказал, скоро будем меняться. Мы приехали в Рощино, потом в Лосево. Ловили рыбу. В Репино с нами познакомился один бомжара, Артур, с сыном Олегом. Они стали жить с нами. Потом все уехали. Мы остались на полмесяца с бомжарой и его сыном. Я что-то не сделал. Он стал меня гонять. Потом вернулась мама Тоня. Потом приехал отчим и сказал, что мы меняемся на дом в Приозёрске. Мы, кажется, поменялись. Пришли на какую-то базу. Жили у служителя. Приехали два амбала: один Весло, другой — Трейлер. Спрашивают, хорошо ли у нас рыба ловится? А в октябре Поликарпа забрали в тюрьму, сказали, что он уже давно был во всероссийском розыске за мошенничество. Последнее, что он сделал, — кого-то обокрал. На него подали в суд. Весло и Трейлер приводили на базу ментов. Простите… Те сказали служителю, чтобы он нас убрал. Мать куда-то уехала. Я поселился в полиэтиленовой палатке, в которой жили грибники. Жил в ней до тридцать первого декабря. Новый год справлял лёжа на подстилке. Чтобы есть, ходил ставить сетки. Потом караулил. Начались морозы. Рыбы стало меньше. Ну, в общем, наловился. Поехал продавать. Когда вернулся, лунки замёрзли. Ко мне в полиэтилен залезли и всё украли. Сверлить было нечем. Я пошёл по льду в сторону базы. Отморозил ногу и ухо. Пришёл к служителю. Он меня принял. Я жил неделю.
Сумбурный рассказ Ремнёва о бесконечной рыбной ловле показался Морошкиной трогательным, хотя и несколько занудным. Она даже уличила себя в том, что стала украдкой принюхиваться, не пахнет ли от мальчика рыбой, но, по счастью, от него потягивало лишь табаком, — конечно, рассудила Соня, кто же о нём позаботится, когда вообще непонятно, как он уцелел в череде выпавших на его долю испытаний. Ваня, похоже, не собирался прекращать свою эпопею — мальчика, видимо, никогда не расспрашивали о его драматичной судьбе.
— Потом меня отвезли в больницу. Там я узнал, что нашу квартиру поменяли на дом, а дом продали, но мы в нём почему-то так и не были прописаны. Нас обманул Поликарп. До этого он уже сидел девять лет за аферы и грабежи. В больнице я лежал две недели. Я был почти здоров, и мне было нечего делать. Потом я ушёл и явился к инспектору ИДН, спрашиваю: куда мне идти? Инспектор сказала, что отправит меня обратно в Ленинград. Меня направили в спецприёмник. Там жил два месяца. Было отлично. Первая группа была от девяти до девятнадцати лет. Потом пришёл азербайджанец. Мы чуть не подрались. Потом пришёл наш парень, который измочил мента. Они подрались с азером…
Внимательно слушая подростка, Морошкина никак не подозревала, что уже становится для него смыслом всей его дальнейшей жизни. Ваня отчаянно влюбился в инспектора и посвятил этой идеальной, на его взгляд, женщине одно из своих первых стихотворений, которые, как потом оказалось, он довольно неплохо исполняет под собственный аккомпанемент на старой, колотой гитаре:
Замолкнут звуки, догорая,
Покой подтянется ко мне.
Забуду мысли, засыпая,
И ты опять придёшь ко мне.
Не уходи, моё виденье,
Моя бесплотная мечта,
Моё прекрасное паденье
В тепле безмолвного плеча.
Не уходи, моё томленье,
Мой сон, пришедший наяву,
Моё желанное плененье, —
Тобой рождён, тобой живу.
Через месяц после их знакомства Ваня стал заявляться в инспекцию без приглашения. Он рассказывал Софье, словно отчитывался, о своих нехитрых делах, показывал стихи о городе и природе. Морошкина не стала обрывать эти внезапные визиты, полагая, что, не желая того, невольно заменила Ремнёву мать. Но однажды, под рыхлую дробь весеннего дождя и коридорный гам отделения милиции, Ваня неуклюже и трепетно признался сорокачетырёхлетней даме с, мягко говоря, не идеально сохранёнными зубами в своей сильнейшей к ней любви. Тогда он и вручил Морошкиной несколько тетрадных листков.
Я ждал, робея и моля,
Моля прийти, услышав стон мой.
Я ждал, заранее любя,
Соблазна полный стан безмолвный.
После знакомства со стихами у «безмолвного стана» возникла необходимость всерьёз заняться судьбой талантливого юноши, и Софья, разыскав координаты Корнея Ивановича Ремнёва, назначила ему по телефону встречу в своём кабинете. Мужчина явился без опоздания и даже, как поняла Морошкина, заранее, поскольку, выходя в коридор, она видела этого лысоватого скорбно-комичного человечка где-то уже за четверть часа до оговорённого времени.
Внешность Корнея выражала заискивание и угодливость. Даже в кабинет он заходил, словно бы пятясь назад. Инспектора, наверное, даже не удивило бы употребление посетителем забытого окончания «с». Этого почему-то не произошло, а поразило Морошкину другое: как у такого мелкого и рыхлого мужичонки мог вырасти такой рослый и крепкий сын? Или здесь что-то не так, и он, может быть, вовсе не отец Ивана?
— Вы понимаете, что при таком образе жизни ваш сын может совершить преступление, которое будет караться лишением свободы? А в колонии его ждут очень суровые испытания. Кажется, вы это и сами хорошо знаете, — Соня начала профилактику с обычного набора фраз, к сожалению, ничего не значащих для большинства её собеседников, да, в общем-то, с каких-то пор и для неё самой. Вначале она боялась чем-либо выдать своё отношение к мальчику, но вскоре поняла, что с этим папашей она может ни о чём подобном не волноваться. — Должна вам честно сказать, что в настоящий момент в спецшколе и в колонии ко всем прочим испытаниям добавились ещё голод, холод, болезни и необычайная человеческая жестокость. Вы готовы обречь на это своего сына?
— Ну а что от судьбы-то бежать? Никуда ведь всё равно не денешься! — в лице у Ремнёва имелось нечто от обезьяны, а за нижней губой было словно что-то запрятано, — дети обычно для такой гримасы заворачивают под губу язык. — Я к таким вопросам подхожу чисто по-философски и полагаю, что пока парень не перебесится, сам чего-то в жизни не поймёт — ему читать морали бесполезно. А если он сорвётся — ну, значит, не повезло.
— А вам не приходило в голову, что вашему сыну необходим в жизни образ любящего его отца, достойного и полноценного мужчины, а не такого, простите, как вы, смятого жизнью человечка? — Морошкина оборвала раздражающие её, бесполезные для Вани рассуждения. Неужели она всерьёз надеялась обрести союзника в борьбе за судьбу подростка в лице этого никчёмного создания с тревожными, прыгающими глазками? Или ей просто нестерпимо захотелось увидеть того, кто произвёл на свет Ивана?
Глава 25Узники СПИДа
Тот, кого уже год называли Людоедом Питерским, с каждым новым совершённым им преступлением обретал в людской фантазии всё более нечеловеческие свойства. Над созданием столь нереального образа работали в основном СМИ, имевшие, конечно, свой резон, обусловленный тиражами, рейтингом и прибылью. В свою очередь, благодаря журналистам получали возможность высказаться свидетели, все до единого — косвенные, а также сотрудники силовых ведомств, психиатры, сексологи, провидцы и иные, самые неожиданные фигуры, способные подогреть интерес публики к монстру.
Сам же Людоед Питерский, по мнению криминалистов-профессионалов, не обладал ни умением перемещаться во времени, ни даром гипноза, ни сверхъестественной физической силой, ни особыми запросами и качествами пищеварительной системы — одним словом, почти ничем из того ассортимента невероятных свойств, коими наделили журналисты таинственный объект своего повышенного внимания.
В то же время у Лю, как звали в своём кругу Людоеда журналисты, наличествовали очевидные слабости. Так, к примеру, любил он созерцать разные натуралистические страсти. Показом таких страстей грешила, между прочим, знаменитая передача Лолиты Руссо «Детская тема». Журналистка часто загружала видеоэфир историями о детях-инвалидах, описаниями различных насилий над несовершеннолетними, вплоть до тех, которые совершал и сам Людоед Питерский.