Устройство самого большого из беломорских заборов, построенного на реке Онеге в 17 верстах выше города, у деревни Подпороягской волости Каменихи, почти точно такое же, как и всех других. Здесь вылавливается тот сорт беломорской семги, который известен в Петербурге под именем порог и считается лучшим, хотя и ошибочно. Правда, что при опытных руках хозяина его, засол этой семги делается добросовестно и с некоторым знанием дела, но сама рыба в долгом пути по Белому морю заметно тощает, хотя в то же время и любит эту реку, в высшей степени порожистую, в сухую воду кажущуюся с берега как бы вплотную забросанной огромными камнями, сплошным каменным мостом. Здесь меньший приход рыбы (особенно заметный в последнее время) объясняют тем, что пугает ее шумом пароход компании, буксирующий романовки, нагруженные лесом и досками.
Вот вся разница сортов беломорской семги, пускаемой в продажу и известной под именем тех рек, где она вылавливается. Семга-порог с лучшим засолом и таким же плотным, твердым мясом, как умба; варзуга — мясом заметно нежнее, а осенняя почитается лучшей из всех сортов беломорских; кола, вылавливаемая по Мурманскому берегу, могла бы быть лучшей, но солится так скупо и небрежно, что расходится только между простым народом, а в Петербург доставляется почти окончательно негодною в рогожах, мороженой, потерявшей свой цвет, сок и нежный вкус. Поньгама и Кандалакша — худшие из сортов этой рыбы. Поной — сухая, без жира. Мезень — так же, и при том последняя мало вывозится из губернии. Нежную, мягкую, с белым жиром между каждым слоем мяса печорскую семгу можно почитать самым лучшим сортом этой рыбьей породы. Столько же неуменье солить, сколько и необыкновенная нежность печорской семги лишает обе столицы возможности употреблять в пищу эту рыбу. Она, отличающаяся нежным розовым цветом, попадается иногда на архангельском рынке, но и здесь стоит в низкой цене, затем что скоро покрывается ржавчиной и горкнет, тогда как умба, варзуга и порога способны долго хранить свой засол, не теряя вкуса, вида и даже красного цвета.
Рыбы достаточно для десяти вершей, которые на р. Онеге уже заменяются особыми сетками — мерёжками. Вот все устройство этой мерёжки: она — не иное что, как сетка, сплетенная из довольно толстых ниток и натянутая полотном на 8 и более обручьев, к которым и бывает прикреплена, представляя вид (в растянутой фигуре) конуса. Часть сети между обручьями называется жиро (стало быть, всех жир в мережке 7). В первом жире, самом широком, 20 ячей; от второго жира идут по 18 ячей; в последнем или в вершине конуса, называемом кутковым жиром, уже 60 ячей, и ячеи эти плетутся чаще. При основании мережки, у первого жира, привязывается другая сетка, называемая нагожье — род мешка, где и оставляется отверстие для входа рыбы. Вершина конуса, или последнего куткового жира, привязывается веревками к кольям; отверстие обращается стороной к морю; вся мережка плавает в воде боком. Для того чтобы вошедшая рыба не могла выйти назад, внутри конуса привязывается меньший конус, здесь называемый языком или горлом (килесами по Свири). В мережки эти на Соловецких островах вместе с рыбой заходит также и нерпа, увлекаемая легкой добычей любимой пищи. Мережки бывают большие (с 12 жирами) и маленькие (от 3—6 жир); в последних бывает по два горла вместо одного, как у больших мережек. Забор и в Подпорожье точно так же тянется через всю реку с лишком на трехсотсаженном пространстве. В заборе этом также отверстия, называемые ямегой, которые точно таким же образом заставляются широким основатем мережки — конусообразной сеткой, распяленной на шести обручах, величина которых постепенно уменьшается к вершине. Внутри мережки укрепляется на веревках тот же язык, как и в поньгамской верше, как и во всех других мережках, употребляемых и на Ладожском, и на Онежском озерах, и на Волге, и во всех других реках России. Для того чтобы распялить мережку и держать ее в наклонно-висячем положении в воде, к вершине ее прикрепляется кольцо, свободно вращающееся на колу, называемом кутовым. Кол этот вбивается в дно реки в том расстоянии от забора, насколько вытягиваются сетки мережки (саженях в трех обыкновенно). Мережка вытаскивается вся вместе с рыбой на так называемое смотровое судно, похожее на архангельскую завозню или на волжский дощаник — нос его острый, корма усеченная отвесно, с широким бортом.
В то время когда вытащена мережка, отверстие забора, или ямега, заставляется рамой с сеткой, или так называемым запуском. Вытащенную мережку обыкновенно обивают сначала палками от пены и наносных трав и щепок, и потом уже рукой вытаскивают рыбу, кротят и убирают ее на том же смотровом судне. Для этой операции необходимы четыре человека, из которых трое в лодке вынимают пяло мережки (т. е. ближние к забору части его), четвертый зацепляет багром и тянет голову, кут сети; бабы очищают ее от наплывной дряни. В мережки попадаются вместе с семгой, сиги, камбалы, даже щуки и налимы. Забор утвержден на тех же слегах с каменьями, которые, в свою очередь, лежат на козлах, запущенных уже в воду. Лет тому 50 назад по Онеге настроено было до пяти заборов, теперь все они заменены одним.
Для починки забора, который успевает-таки не один десяток раз в течение лета промыть вода, употребляются те же работники, которые по этому случаю и называются бродчиками. Они получают особую плату и, кроме того, должны быть искусными. На подпорожском заборе таких бродчиков (бродчиков оттого, что река Онега в том месте довольно мелка) четыре и один заборщик, на ответственности которого лежит постройка самого забора (в Умбе бродчики носят уже прямое название водолазов). Он самый старший между рабочими, он же добывает рыбу из тальников, наблюдает за ее солением и продажей. Он хранит вырученные деньги и расходует их по требованию и задачам промысла. При постройке забора его дело — сообразить ломаную линию всего забора, указать, как перегородить реку кольями, т. е. «забирать реку» (отсюда и слово «забор», сменившее общее название «закол»). Он соразмеряет расстояние свай одна от другой на маховые сажени и наклоны рядов их, направленных по течению реки и против течения, указывает сколько валить на мосты каменьев или тюлетней. Он и в ответе, если забор снесет прежде времени, когда он мог бы начать свою службу. Забор строят в Умбе человек 18, которые иногда бьются около него недели три и более. При строении забора обыкновенно сплачиваются вместе два карбаса для удобства производства работ. Между карбасами аршина на полтора оставляется промежуток, на который накладывают лесину, сплачивающую карбасы; бревна и доски кладут в самый карбас. Но так как верхние слеги остаются на всю зиму нетронутыми, то все дело, стало быть, состоит в том, чтобы загородить все свободное под ними пространство тальей. А чтобы вбивать эти колья в дно, употребляют киюру — тяжелый камень (в полпуда весом), оплетенный вичьем. Талья эта, простоявшая весну, лето и осень, на зиму (после Покрова через неделю) опять убирается вместе в вершами. Таких мастеров во всей деревне Умбе нашлось только трое.
На моих глазах, для примера, опускались они в воду в шерстяных фуфайках (из которых они вбирают в себя свежий воздух) и с быстротой той же семги плыли по направлению забора около тальи, хватаясь одной рукой за эту талью, а другой, правой, нащупывая дно реки. В том месте, где замечалось просоченное водой отверстие, водолазы выставали из воды и, принявши с мостин хворост и камень, снова бросались в воду, починяли прореху и опять бежали вперед искать новой. Один из этих водолазов пробыл в воде 10 минут и, вероятно, не столько при помощи шерстяной фуфайки, сколько по давнишней привычке. Этот, например, уже двадцать пять лет правил должность починщика забора.
Осенью, когда начнутся сильные бури в море, которые так любит семга, как будто находя в борьбе с волнами все свое удовольствие, всю жизнь и легкую возможность животного проявления, семгу ловят поездом, одинаково днем и ночью и одинаковым путем, как и везде. Едут против воды две лодки и за длинные веревки тянут сеть (вроде мешка, сажен до 2 печатных длиной и в окол (кругом) сажен до трех с половиной).
В конце сети на двух углах привязаны камни, называемые пундами, зашитые в кожу для того, чтобы не шершили о дно и не путали бы таким образом рыбу. Коршик (всегда мужчина) держит поезд, носовщик (всегда женщина) гребет веслами. Рыба, попадая в сеть, дергает ее и веревки[32] в руках кормщиков или часто поднимается с сетью вверх и серебрится у поверхности воды. Для этих поездов, например, река Варзуга уже разделена на участки для каждого семейства особенно, и поездов таких в один час осеннего рыбного времени ездит больше десятка, и притом на каждый из них рыбы попадает, как говорят, так много, что едва успевают кротить (в один запуск иногда пудов до десяти). Конечно, бывает, что тянут сеть и ничего не вытащат. Так случилось один раз на моих глазах. Я спросил: «Отчего это?» Мне отвечали: «А уж Бог не даст, так и не вытянешь».
Но точно так же, как и заборы, во все лето и осень стоят запущенными у прибрежьев Терского берега разные роды снастей, имеющих различные названия, смотря по расположению сети на воде. Так, например, около Кузомени (и только исключительно в этих местах) употребляются так называемые тайники, т. е. сеть точно с таким же расположением в воде и в такой же фигуре, какую имеет тайник варзужского забора. Для того чтобы сеть не могло унести течение или волнение моря, она прикрепляется ко дну моря на веревках, к концам которых привязываются опять-таки каменные якоря, оплетенные берестой, а для того, чтобы сеть держалась в отвесно-стоячем положении на воде, к тем же якорным веревкам (симкам) привязывается кибаса — деревянные дощечки овальной формы, в некоторых случаях берестяные поплавки и так называемые ловдусы — четыре дощечки, сплощенные в перпендикулярном положении друг к другу. Таких якорей и таких Кубасов или ловдусов на всем заводе (на целом тайнике) бывает до десяти. Весь тайник держится вблизи берега на дреке.