На южной окраине деревни были расположены две роты 6-го полка, принимавшие участие в бою и составлявшие теперь гарнизон селения. В северной половине расположился взвод 2-го артиллерийского дивизиона, тот самый, который так доблестно отбил своими собственными силами пехотную атаку.
Прежде всего надо было обойти все пехотное охранение, выставленное по дорогам к югу, в направлении на Шелексу.
На постах служба неслась отлично. Все унтер-офицеры щеголяли своей подготовкой и отличным знанием своих обязанностей! Солдаты в этих ротах, напротив, мне не понравились. Видно было, что они тяготятся службой. Ротные командиры лично мне были известны, и поэтому я не мог думать о каких-либо упущениях. Вернее всего, что эти роты были слишком рано выпущены на фронт.
Обойдя посты, мы направились к артиллеристам 2-го дивизиона. Великолепный вид имели эти люди, выстроенные к моему приезду около командирской избы. Видно было, насколько отличный офицерский состав дивизиона поработал над подготовкой этих героев. Удачные действия еще более подбодрили их, и настроение у солдат, несмотря на холод, полуразрушенную деревню и голод у жителей, было радостно-приподнятое.
Я горячо благодарил их всех, и не надо было искать слов для благодарности, достаточно было видеть эту молоденькую часть, чтобы сразу загореться ее могучим духом.
Я провел весь вечер с артиллеристами и заночевал у них в избе.
На третий день праздника я распростился с моими гостеприимными хозяевами и двинулся в обратный путь.
В Архангельске в конце апреля в правительственных кругах царило самое оптимистическое настроение.
Сведения из Сибири были обнадеживающие и радостные. Правительство, признавшее уже адмирала Колчака Верховным правителем «де-факто», в своем постановлении 30 апреля решило оповестить сибирское правительство официально о своем подчинении верховной власти.
Английское командование составляло проекты широкой операции вверх по Двине в район Котласа на соединение с армиями адмирала Колчака. Из Англии шли уже транспорты с военными запасами для сибирских армий. Кроме того, генерал Айронсайд с нетерпением ждал прибытия двух бригад, сформированных в Англии из добровольцев-англичан, специально для операций на Северном фронте.
Русская мобилизация шла мерным порядком, и хотя мы уже приближались к пределу мобилизационной способности области (25 тысяч с трудом), тем не менее были надежды на продвижение в более населенные районы и, следовательно, на новые источники комплектования войск.
Казалось бы, область переживала период расцвета, дающего самые твердые надежды на будущее.
Однако уже тогда были кое-какие признаки, дававшие повод к весьма мрачным предположениям.
Прежде всего, из Архангельска исчезли все мало-мальски значительные представители союзных дипломатических миссий.
Уже уехал маркиз Торрета, представитель Италии, уехал серб Сполайкович. Остающиеся «заместители» представляли собою персонажи весьма невысокого ранга в дипломатических сферах.
Военные представители всех стран, наоборот, оставались в полном комплекте, что невольно заставляло предполагать, что все «Северное действо» сводится к определенной части военной операции временного характера, до ратификации мирного договора.
Уход войск Северо-Американских Соединенных Штатов был уже решен бесповоротно, и эти части постепенно оттягивались с фронта. Для руководства эвакуацией в Архангельск прибыл американский генерал Роджерсон. Сначала предполагалось вывезти войска, а затем и тыловые учреждения, передав все имущество русским.
Имея многочисленных друзей в рядах иностранного представительства, я весьма часто, в чисто товарищеских беседах и случайно, узнавал многие подробности политического положения всей Европы, что было невозможно для многих представителей даже правительственных кругов. Отрезанные почти от всего мира трудностями сообщений и стеснениями, скажем просто, английской «диктатуры», мы были положительно политически слепы. Малейшее желание проникнуть за эту завесу вызывало определенное противодействие со стороны английского командования. Связь с Н.В. Чайковским в Париже была слаба и заключалась в письмах, доходивших с редкими курьерами, другие сведения были случайными и проходили через английскую цензуру.
В это же время начали распространяться слухи об армии Юденича, о ее огромной силе, о близости занятия Петрограда. Я имел очень точные данные о предприятии Юденича и не возлагал на него много надежд, а между тем приходится сказать, что судьба этого предприятия могла иметь самые решительные последствия на судьбу Северной области. Какие усилия мы ни прилагали, мы не могли добиться ясных сведений об Юдениче, который находился в это время целиком в зоне английской политики.
Положение в Сибири тоже было далеко не ясно. Как раз в конце апреля из состава правительства в Сибирь сухим путем отбыл князь И.А. Куракин, сдав управление отделом финансов П.Ю. Зубову. Представляя Северное правительство в Омске, князь Куракин должен был координировать наши действия с Сибирью. На его работу мы возлагали много надежд, в особенности в смысле нашего осведомления.
В этой весьма неясной обстановке мы подошли к теплому времени на Севере, когда вместе с таянием снега и горячими лучами солнца начинает просыпаться и человеческая энергия. Мы подошли к началу брожения на фронте.
XI. Май
Факты брожения на фронте вследствие интенсивной пропаганды большевиков уже давно отмечались нашей агентурой, установленной в каждом боевом районе. Имея дело с войсками, сформированными по мобилизации, войсковые начальники постоянно должны были считаться с возможностью вспышек того или иного характера и, собственно говоря, ждали их, что особенно утомляло командный состав и в короткое время истрепывало нервы.
Первою недоброю вестью было восстание одного из батальонов 3-го полка, расположенного на Двине, в Тулгасе.
Причиною восстания было недостаточно осторожное влитие в ряды этого батальона укомплектований из взятых в плен большевиков. Перебив часть своих офицеров, мятежники пытались захватить нашу батарею 1-го артиллерийского дивизиона. Артиллеристы, оставшись верными своему долгу, открыли огонь по мятежникам и отступили, вытащив орудия на руках и присоединив к себе часть пехоты, не примкнувшую к восставшим. Этот эпизод, давший большие потери в офицерском составе, не произвел, однако, особого впечатления ни на английское командование, ни на общественное мнение. Отдаю здесь полную справедливость умелым действиям князя Мурузи, сумевшего не придать особой трагической окраски возмущению.
Гораздо серьезнее было восстание в Пинеге, разыгравшееся несколькими днями позже в 8-м полку.
Поводом к восстанию, как выяснило следствие, была организованная отделом финансов «перфорация денег».
Перфорация была вызвана необходимостью учесть количество денег, обращавшихся в области, и оградить северную казну от громадного притока не имеющих цены денег из советской России.
На деньгах, годных для обращения в области, пробивался особый знак, установленный правительством. Не будучи финансистом, я не берусь судить о целесообразности этой меры, но хочу лишь указать, что правительство заранее предвидело все затруднения, которые она вызовет, и все-таки решилось на нее под давлением насущной необходимости.
Отбирание денег для перфорации, конечно, было использовано большевистской пропагандой. Кроме того, в это же время отдел финансов печатал и уплачивал деньги слишком крупными купюрами. Возникла острая нужда в мелких разменных деньгах. Выпуск слишком крупных купюр объяснялся чисто архангельскими обстоятельствами. Наша чуть не единственная типография не успевала печатать достаточные суммы бумажных денег в мелких купюрах. Чтобы поспеть к срокам, печатали главным образом тысячные и пятисотенные билеты. Солдаты не могли нигде разменять эти крупные деньги и, конечно, увидели в этом действия власти, направленные против их насущных интересов.
Восстание в Пинеге началось, конечно, с убийства офицеров в некоторых вновь мобилизованных ротах.
К счастью, роты Дилакторского, составленные из коренных партизан, дали ему возможность подавить восстание в течение нескольких часов.
Генерал Айронсайд, посетивший Пинегу сейчас же после восстания, сказал мне по возвращении: «Если бы там не было Дилакторского, все было бы гораздо серьезнее. Бунт усмирен исключительно благодаря его энергии».
Восстания в Тулгасе и в Пинеге, легко подавленные, однако, только подтвердили необходимость наличия в отрядах хотя бы небольшого числа иностранных войск. Здесь важна была не сила, а наличие иностранного мундира, в котором простолюдин видел не только штык или револьвер, но государственную силу, стоявшую за ним. Кроме того, хотя бы небольшая иностранная сила обеспечивала свободу действий каждого войскового начальника, охраняя его жизнь от покушений. С этим надо было считаться и не успокаивать себя теоретическими соображениями о политических вкусах и идеалах нашего мужика. Твердую силу давали лишь партизаны, да и то лишь до тех пор, пока они стояли в районах своих деревень.
Все эти соображения уже тогда заставили меня прийти к заключению, что если союзные войска будут отозваны, наша молодая армия, лишенная к тому же и материальной поддержки в виде иностранного пайка, муки и т. д., не устоит. Я убежден был, что надо искать выхода и торопиться, кроме того, с усилением офицерского состава, без которого мы не в состоянии были окончательно поставить на ноги полки и устроить тыл.
По всем этим соображениям я не раз беседовал с генералом Миллером, указывая, что надо искать новых путей и новых решений заблаговременно, иначе грядущей осенью уход англичан поставит нас в положение катастрофическое. Уже в самом начале мая мы не раз обсуждали с генералом Миллером вопрос о возможности моей командировки в Финляндию для связи с армией Юденича и для выяснения вопроса о возможном выступлении Финляндии совместно с нами.