Ночью пришел Хартли и лег рядом, но я этого даже не заметила. Это, вероятно, был один из признаков нездоровья. Американской медицинской ассоциации следует внести в справочник симптомов болезней безразличие к Хартли.
Даже моя фея надежды проспала. Что-то явно было не так.
Следующим утром я пыталась скрыть от окружающих свой все возрастающий дискомфорт. Приняла еще адвила и запила двумя стаканами воды, но по-прежнему ощущала головокружение.
– Ты какая-то молчаливая сегодня, – сказала наблюдательная Тереза, тем самым подтверждая, что от матерей ничего не скроешь.
– Думаю об экзаменах, – соврала я.
Подлив себе апельсинового сока, выдавила улыбку. Мне нужна была жидкость, а еще мне нужно было поскорее попасть домой.
К счастью, Бриджеру требовалось вернуть машину своей матери, и выходные у Хартли подошли к концу еще до наступления вечера.
По возвращении в Макгеррин я чувствовала себя больной и была очень раздражительной. С тяжелым сердцем я позвонила в гестапо.
– Мам, только не паникуй, – сказала я, – но, кажется, у меня инфекция мочевого пузыря.
Она мгновенно ударилась в панику.
Спустя десять минут, в течение которых моя мать перечисляла все, чем грозит нагноение при запущенной инфекции мочеполовых путей, я сообщила Дане, что мне дан приказ ехать в больницу.
– Блин! – сказала она, спрыгивая с дивана. – Я поеду с тобой.
– Не стоит, – попробовала спорить я. – Придется ждать в очереди несколько часов.
– Я возьму книгу. Подожди, только накину пальто.
Когда мы вышли в коридор, я приложила палец к губам: чем меньше людей узнают, что я рохля, тем лучше. Пока мы крались, я слышала, как в комнате Хартли играет музыка.
Когда мы добрались до больницы, меня уже трясло, и я чувствовала себя совершенно разбитой. Под лампами дневного света даже врачи казались нездоровыми. Больница была последнем местом на земле, где мне хотелось бы оказаться в тот момент. Единственная радость – вокруг почти никого не было.
– В День благодарения всегда много суматохи, – рассказала нам медсестра в регистратуре. – Люди, навещающие родственников, так и норовят получить травму, и поди разберись почему. Но сегодня все едут домой, и если не все они пьяны, то нам, может быть, предстоит спокойная ночь.
Она взяла у меня заполненные формы.
– Каллахан? Я уже приготовила твою карту. Твои родители позвонили заранее.
Конечно же, позвонили.
Спустя полчаса я умоляла не госпитализировать меня. До этого я сдала анализ мочи (что не так-то просто, если не можешь присесть над унитазом).
– Обещаю, что буду принимать лекарство. Ненавижу больницы.
Молодой врач из приемного отделения понимающе кивнул:
– Не сомневаюсь. Но нам нужно понаблюдать за твоей температурой, проследить, чтобы инфекция не распространилась на почки.
– Не распространится, мне почти не больно.
Он улыбнулся, но мы оба знали, что мои слова ничего не значат, поскольку сниженная чувствительность там, внизу, делает меня ненадежным свидетелем.
– Мы вынуждены настоять, Кори. Пациенты с повреждениями позвоночника должны быть особенно осторожны. Известны случаи, когда от мочеполовой инфекции такие, как ты, необратимо теряли возможность управлять мочевым пузырем.
От этих слов я съежилась.
– Я верю твоим ощущениям, – продолжал он. – Но рисковать не стоит. Мне нужно задать тебе еще несколько вопросов. Ты пьешь достаточно жидкости?
Я молча кивнула.
– Регулярно опустошаешь мочевой пузырь?
Здесь мне пришлось расколоться:
– Да. Но пару дней я не пользовалась катетером.
Утром и вечером я должна была полностью опустошать мочевой пузырь с его помощью. Но к Хартли я катетер не взяла, поскольку не хотела, чтобы кто-нибудь его увидел.
– Раньше я тоже делала такие перерывы, и все было нормально.
– Когда все это закончится, тебе нужно будет снова стать внимательнее. Надеюсь, ты это понимаешь.
Смутившись, я кивнула.
– Еще один фактор – сексуальная активность: как прелюдии, так и половой акт, – сказал он. – Постарайся мочиться до и после. Особенно после.
– Это явно не мой случай, – сказала я, краснея.
Он засмеялся:
– Значит, это совет на будущее. Пока мы поставим тебе на ночь капельницу с антибиотиком. Переночуешь в палате, а утром мы тебя выпишем. Сама не заметишь, как окажешься дома.
Наглая ложь.
Дана отправилась домой. Я надела дурацкий больничный халат с открытой спиной и смотрела муть по телевизору, пока медсестра протыкала мою вену иглой. Ночью меня несколько раз будили для измерения жизненных показателей и замены капельницы.
Я раз пятьдесят мочилась в холодном туалете палаты.
Поутру я начала расспрашивать всех входивших в палату – от медсестер и до тех, кто принес хлопья на завтрак, – о том, когда меня выпишут. К сожалению, чаще всего в палату входила большая угрюмая медсестра с ярко-рыжими волосами, и помощи от нее было немного. Она сказала только, что обход начнется в десять.
Я надела нижнее белье, джинсы и носки, пересела в свое кресло, но не могла одеться выше пояса, пока мне не удалят капельницу. Наступило десять утра, однако никто так и не пришел. Я в бешенстве то и дело смотрела на часы.
Хартли написал мне с занятия по экономике:
«Ю-ху! Ты проспала? Ты пропускаешь бодрящую лекцию по международной торговле.
Я ответила:
Да, это куда лучше, чем то, чем я занимаюсь сегодня. Небольшая неразбериха. Увидимся на ранчо.
Доктор появился только в районе полудня. Конечно же, не тот юнец, что осматривал меня ночью, – это было бы слишком хорошо. Доктор был седой и явно куда-то очень торопился. Он выдернул мою карту из подставки и прищурился, вчитываясь.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Жар спал. Я оставлю рецепт на лекарства медсестре. Можешь быть свободна.
Он вышел.
В моей руке все еще торчала капельница. Кто-то принес мне мяса какого-то непонятного цвета с рисом, но есть я не стала.
Когда вернулась большая рыжая медсестра, я передала ей слова доктора и попросила удалить капельницу.
– Он не оставил рецепта, – нахмурилась она. – Я проверю.
Она развернулась и вышла.
– Подождите! – прокричала я ее удаляющемуся широкому заду.
Прошел еще час, и, когда она вернулась с рецептом, я едва сдерживала ярость.
– Вы не вытащите эту штуку у меня из руки? – взмолилась я. – А потом я пойду.
Она посмотрела на мое запястье так, как будто никогда не видела капельницы.
– Это должен сделать ассистент. А еще мы не можем тебя выписать, пока не будет сопровождающего старше восемнадцати лет.
– Что?
Она кивнула:
– Студентов после процедур должны забирать.
– Но… – Я почувствовала, как у меня подскочило давление. – Капельница ведь не процедура!
– Таковы правила. – Она пожала плечами и ушла.
– Твою мать! – заорала я.
Прозвучало это как у Хартли. Я посмотрела на часы. Он должен быть свободен в понедельник днем, потому что в это время у него прежде была бы хоккейная тренировка.
Нет, кто угодно, но не Хартли. Он был последним, кому я хотела бы попасться на глаза с немытой головой и в ужасном больничном халате.
К сожалению, Дана ежедневно до двух часов занималась итальянским. Я написала ей с просьбой перезвонить, когда она освободится. Ну, пожалуйста.
Время шло, но звонка не было. Я написала еще раз, ответа не последовало. Если у нее разрядился телефон, мне ни за что с ней не связаться. Больше идей не было. Если вчерашний доктор сегодня работает, я могла бы его найти и объяснить свою проблему. Но для этого пришлось бы кататься по больнице в полуголом виде и с капельницей.
Я позвонила Дане еще раз, но сразу попала в голосовую почту.
– Черт возьми! – выкрикнула я.
Я бы топнула ногой, если бы она работала.
– Ну что, тут какие-то проблемы? – спросил я, изо всех сил стараясь не улыбаться.
Кори покрутила головой и увидела в дверном проеме меня, опирающегося на костыли.
– А-а-а-аррр, – прорычала она, перевернувшись. – Всего лишь хочу отсюда выбраться, а меня не отпускают!
– Потому что с тобой нет никого старше восемнадцати, чтобы сопроводить с территории больницы?
Я проковылял в комнату.
У нее от удивления вытянулось лицо.
– Откуда ты знаешь?
– Я виделся с Даной после обеда, она сказала, что ты здесь, вот я и подумал, что такое может случиться. А еще Бриджер забирал меня после операции на колене. Почему ты не позвонила?
На ее лице отразилось какое-то не до конца понятное мне чувство.
– Потому что от Макгеррина долго идти на костылях.
– Было не так уж и плохо. Пойдем отсюда. Ты что, не попросила их удалить капельницу?
Выражение ее лица теперь говорило о неотвратимом взрыве.
– ВСЕГО-ТО ДЕСЯТЬ РАЗ!
Я взял ее руки в свои.
– Спокойно, Каллахан. У тебя может подскочить давление, и придется снова ехать в больницу.
Кори успокоилась.
– Подойди сюда, пожалуйста.
– Что такое? – Я начал движение в ее сторону.
Она выставила левую руку.
– Прижми трубку капельницы.
Опаньки.
– Зачем?
– Чтобы я вынула иглу, Хартли. И переоделась. И ушла отсюда. И продолжила жить дальше.
– Ты нечто, Каллахан.
– Зажми здесь, – проинструктировала она.
Пытаясь не замечать, что трубка протыкает ее кожу, я зажал ее большим пальцем. Кори отклеила липкую ленту.
– Все, можно отпускать. Спасибо, – сказала она.
Не успел я отвернуться, как она резким движением вынула из-под кожи маленький катетер. Омерзительно.
– Теперь у тебя кровь идет из запястья. Может, это, ну… опасно?
Она с подозрением уставилась на меня:
– Серьезно, Хартли, ты такой слабонервный?
Я повернулся и взял со стола салфетку, стараясь смотреть прямо в стену.
– Ничего себе. Несокрушимая звезда хоккея падает в обморок при виде крови. – Она усмехалась, промокая кровь салфеткой.