– Хм… – Я заставила себя сделать глубокий вдох. – Катание? Нет – круиз.
– Точно, – сказала она. – Греческая еда, начинается с «г».
– Гирос[10], – сказала я на автомате.
– Да ты в ударе.
Я взяла чашку с кофе.
– Даже не думала.
Даже не думала, что мне будет так больно, – вот что я имела в виду.
– Бедняжка, – сказала Дана. – Дыши поглубже.
За столом Хартли быстро нашли Стейше стул. До меня донесся ее капризный голос:
– Но, Хартли, ты же обещал, что отведешь меня на Рождественский бал.
– А ты сказала, что придешь на мой день рождения, – парировал Хартли с усмешкой.
– Интересный выбор слов, – вставил Бриджер.
– Тебе даже не обязательно танцевать, – продолжила ныть Стейша. – Нужно просто хорошо выглядеть в костюме.
– Ладно, ладно… – сдался Хартли с той же терпеливой полунасмешливой ухмылкой, с какой говорил с ней в день заезда.
Он вел себя с ней как снисходительный отец с несмышленой дочерью. И эта манера поведения ничуть не походила на ту, в которой он общался со мной.
– Кстати, где ты была? – спросил он.
– Я собиралась приехать из Нью-Йорка, – ответила Стейша, – но у Марко были билеты в театр.
– У кого? – вклинился Бриджер.
– У того, кто должен был меня везти.
– Интересный выбор слов. – Теперь эту фразу произнес уже Хартли. – Но ты знаешь, ведь давно изобрели такие штуки – как их там… А! Поезда!
– Я думала об этом, – сказала она. – Но у меня было столько багажа.
– Вот этому я верю, – хохотнул Хартли.
Дана напротив меня только покачала головой:
– Злой Хартли выигрывает.
– Ладно, – сказала я, отталкиваясь ладонями от старой деревянной столешницы. – Теперь можно исчезнуть.
Глава 15Задница года
Когда я сказала Дане, что собираюсь исчезнуть, я не шутила. Необходимо было установить серьезную дистанцию между Хартли и моим растерзанным сердцем. И рождественские каникулы пришлись как нельзя более кстати.
Но сначала следовало сдать экзамены. Я упрашивала родителей отправить меня в Харкнесс вовсе не для того, чтобы провалиться в первом же семестре.
Следующие два дня я трудилась на износ в главной библиотеке. Кабинка в глубине книгохранилища надежно защищала меня от опасности услышать голос Хартли в коридоре или задаться вопросом, когда он решит поиграть в «Крутые клюшки». Я ела салат, купленный в кофейне, и занималась, как маньяк.
Даже моя фея надежды подключилась, порхая между главами учебника по высшей математике и сыпля теоремами. Она надела крохотную пару очков и устроилась на крышке моей кофейной термокружки. И она ни разу не упомянула о Хартлихорадке. Ни единожды.
Я досрочно сдала экзамены по предметам, которые изучала дистанционно, а потом переключила все свое внимание на экономику. Я пришла на экзамен настолько хорошо подготовленной, что даже Хартли, сидевший рядом, меня почти не отвлекал.
Закончив раньше времени, я собралась уходить. Когда я была уже у выхода, он поднял голову. Я быстро помахала ему и уехала. Мне было больно встречаться с ним глазами.
Он написал мне через 15 минут:
Отметим в Общей столовой? Двигаюсь туда.
Но я не ответила, так как говорила с матерью по телефону.
– Все хорошо? – спросила она, затаив дыхание.
Нет, не очень, мам. Впрочем, я никогда бы не призналась в этом.
– Да, все нормально. Но я рано закончила и потому решила поменять билет.
– А что насчет Рождественского бала? Твоему брату он всегда нравился.
– Ну… – ответила я. – Оказалось, что все уезжают.
– Хорошо, милая.
В ее голосе сквозило беспокойство. Она записала мой новый номер рейса и время прилета. А я вернулась в комнату и собрала вещи.
К тому времени как начался Рождественский бал, я была в воздухе над Великими озерами.
Три недели дома прошли скучно, но скука была именно тем, что требовалось моему разбитому сердцу.
К счастью, мама уже не тряслась надо мной так, как в прошлом году. Я привыкла делать все сама, а она провела больше трех месяцев в пустом гнезде.
Я старалась почаще улыбаться и рассказывать родителям о своих успехах в Харкнессе. Я также очень старалась не зацикливаться на своих переживаниях. Я даже вызвалась печь рождественское печенье вместе с матерью, наконец опробовав все приспособления для инвалидов, которыми мои родители оснастили кухню после несчастного случая.
Но когда я была одна – лежала в моей новой спальне на первом этаже или смотрела в окно пассажирского сиденья нашего автомобиля, – мои мысли неизменно возвращались ко дню рождения Хартли. Я бы отдала все, чтобы снова пережить чувственное скольжение его губ по моим, касания его языка. Когда он ласкал меня, я ощущала его повсюду. Как можно было целовать меня так и не хотеть этого снова?
Видимо, ему было плевать на меня, и я очень старалась примириться с этой мыслью. Я заставляла себя снова и снова мысленно проигрывать сцену возвращения Стейши, вспоминая, как жадно он целовал ее. Я даже заставила себя посчитать, сколько часов прошло между теми мгновениями, когда он задыхался от наслаждения в моей постели и когда совал язык ей в рот.
Прошло четырнадцать часов, плюс-минус.
Слово паралич снова и снова всплывало у меня в голове. Его сердце было таким же, как мои бесчувственные ноги. Я ощущала прикосновения Хартли всем своим существом, а он не ощущал ничего.
На Рождество родители подарили мне новый ноутбук – маленькую, легкую модель, и я неплохо провела время, настраивая его. Конечно, все это сопровождалось лекциями моей матери:
– Физиотерапевт сказал, что тебе нужно как можно больше времени проводить в скобах. Мы подумали, что этот ноутбук тебе будет удобно брать с собой.
– Спасибо, – вздохнула я.
– Пока ты дома, я забронировала семь занятий в «Речном центре».
– Мам! Но у меня каникулы!
– Только не от терапии, – сказала она. – Но, если хочешь, ты можешь заниматься в бассейне, а не в зале. Для разнообразия.
Я бы топнула ногой, если бы могла.
– Нет! Просто… нет.
– Кори, это неблагоразумно.
Я не хотела спорить с ней. Я просто развернула коляску и выехала из комнаты.
К сожалению, говорить с отцом оказалось не легче. Хоккейный сезон был в разгаре – я следила за ним онлайн. Девчонки играли в этом году довольно неплохо, но отец ни за что не хотел это обсуждать. На все мои вопросы он давал только односложные ответы.
– Пап, – спросила я как-то вечером, когда мы все смотрели телевизор в почти комфортной тишине, – ты когда-нибудь играл в «Крутые клюшки»?
– В видеоигру? – ответил он, удивляясь. – Нет. А ты?
– Да, и она классная. Сосед – парень со сломанной ногой – научил меня.
– Адам Хартли? – спросила мать. – Я помню его. Красавчик.
– Марион! – воскликнул отец, смеясь.
– Я просто называю вещи своими именами, – ответила мать, что рассмешило меня. А потом я заметила нечто важное – впервые после моего несчастного случая мама не выглядела напряженной.
– Так или иначе, мы друзья, – сказала я. – И часто играем в хоккей на телике. Ведь мы не можем играть в настоящий.
Вот. Я произнесла это вслух.
Мой отец взял пульт и выключил телевизор. Воцарилась тишина, а он повернулся, изучая выражение моего лица.
– И тебе нравится?
Я кивнула.
Он колебался, решаясь.
– А где можно купить такую игру?
Мы купили «Крутые клюшки» в «Бест бай» этим же вечером, и я поняла, что в нашем доме по-прежнему что-то не так. После несчастного случая мои обычно очень экономные родители принялись швыряться деньгами, как будто это были фантики от конфет. Они сделали ремонт и купили мне все, что могло хоть как-то отвлечь меня от моего состояния. А теперь, несмотря на то что Рождество уже осталось позади, отец достал кредитку и расплатился за игровую консоль.
Тренер Каллахан быстро стал фанатом «Крутых клюшек». А когда мой брат Дэмиен приехал домой на долгие новогодние каникулы, он тоже втянулся в игру. И все-таки я могла легко обыграть их обоих. В конце концов, я училась у мастера…
Проклятье. Я снова думала о Хартли. Это нужно было прекратить.
Я проснулся в канун Нового года голышом, лежа в чем-то, похожем на облако. На самом деле, это была кровать в большой гостевой спальне восточного крыла особняка Стейши. Я лежал один, потому что, когда бы я ни оставался в Гринвиче, меня всегда укладывали в отдельной комнате. Родители Стейши не были идиотами – они прекрасно знали, что мы занимаемся сексом, но предпочитали делать вид, будто это не так.
Я не принимал это на свой счет. Если им хотелось притворяться, что их малышка никогда не заходила в джакузи их личной ванной, а потом не отплясывала для меня стриптиз, это было их правом. Хорошо, что эти счастливцы ушли на званый ужин прошлым вечером.
Простыни в гостевой спальне были сделаны из какого-то нелепого мягкого хлопка. Я слышал однажды, как Стейша и ее мать трепались о толщине нитей, и я, как двадцатиоднолетний обладатель члена, естественно, не обратил внимания на их разговор. Однако, когда бы я ни спал chez Bacon[11], я вынужден был признать – их одержимость европейским постельным бельем имеет свои преимущества.
С тех пор как мой гипс наконец-то сняли (это случилось на следующий день после Рождества), я впервые проснулся по-настоящему голым. Мой утренний стояк терся о простыни, а мои ноги путались в них.
Блаженство.
Мысли непринужденно текли в моей голове. Теперь я почти поправился. Да, нога все еще ныла к концу дня, и я по-прежнему не мог двигаться в полную силу. Но все равно это был прогресс. Я только что получил письмо из Харкнесс-колледжа с уведомлением о том, что они не побеспокоят меня, требуя переселиться в Бомонт, до следующего года. То есть я сохраню свой огромный «люкс» с собственной ванной и двуспальной кроватью.