Нет, моя мама – удивительное создание. У дома может бесноваться толпа линчевателей, а она будет стоять на кухне с безупречным маникюром и раздавать кулинарные советы.
Когда я спустилась на кухню, мама уже приготовила начинку и заталкивала индейку в духовку.
– Поможешь почистить картошку? – сказала она.
Почисть картошку. Поговори с адвокатами. Добро пожаловать на День благодарения в дом Эллисонов. Я взяла картофелечистку и принялась за дело. Отец, появившись на кухне, приветствовал меня единственным вопросом:
– Кто выиграл?
Я едва сдержала поток слов, так и рвавшийся с языка: Какая разница? Почему ты только и можешь говорить, что о хоккее? Почему на праздники я приезжаю не в дом, а в дурдом? Как мы дошли до жизни такой?
Но сказала только:
– Квиннипэк, в дополнительное время.
Я почистила овощи и ушла к себе наверх. Вошла в комнату и сразу посмотрела в угол, где обычно хранился Джордан. Трудно было коротать время без любимого способа отвлечься. Близились экзамены, но учебников у меня, конечно же, не было.
Если жалеешь, что под рукой нет учебника по статистике, значит, дела совсем плохи.
В доме было тихо. Как всегда в День благодарения: никого, кроме нас троих. Родители матери погибли в авиакатастрофе, когда ей было семнадцать. Родители отца тоже отсутствовали. Он вырос в Канаде «под каблуком у этого пьяницы» – так он называл своего отца. Кажется, я однажды видела деда с бабкой на хоккейном матче в Калгари, когда мне было четыре. Я этого не помню.
Еще был дядя Брайан. На шесть лет младше отца, и они никогда не были близки. Мы виделись раз в год, когда он проездом бывал в нашем городе, обычно во время хоккейного сезона. Я слышала, как мама рассказывала знакомым, что, когда я родилась, дядя Брайан сидел в тюрьме. В последний раз мы виделись прошлой осенью, как раз в разгаре расследования. Он пришел без приглашения, страшно удивив обоих родителей. «Нам нужно поговорить, – услышала я его слова. – Вы зря не отвечаете на мои звонки».
Родители прогнали меня наверх и закрыли двери в кабинет. Минут десять я слышала, как они приглушенно орут друг на друга, а потом он ушел.
Хорошо бы он сейчас приехал и нарушил удручающую тишину. В отсутствии дяди Брайана мне виделся какой-то черный юмор. Его никогда не приглашали, потому что родители, с их любовью к успеху и показухе, не могли смириться с тем, что в семье имеется мошенник. Теперь дядя Брайан – более чем респектабельный социальный работник. Мама однажды проговорилась, когда я спросила.
Он жил в Массачусетсе, совсем недалеко. Но на День благодарения его все равно никогда не приглашали. Ну а теперь у отца у самого шикарная криминальная биография, целый шлейф обвинений тянется за его именем.
Вот вам и показуха.
Перед встречей с адвокатами я не стала особо наряжаться. Когда наутро после Дня благодарения я вошла в кухню, на мне были джинсы, такие мешковатые, что я не взяла их с собой в колледж, и куртка с капюшоном, в которой я накануне ходила на хоккей.
– Выглядишь ужасно, Шеннон, – сказала мама, жестко глядя на меня. – Проявила бы хоть немного уважения.
– Может быть, если бы вы мне дали собрать вещи перед уик-эндом, у меня была бы здесь приличная одежда.
Это заставило ее умолкнуть. Мы больше не разговаривали, пока Аззан не кивнул на дверь.
– Пора ехать, – сказал он.
Я вышла за ним следом. Выбора у меня не было.
– Хотите кофе, Шеннон? – Женщина адвокат была одета в безупречный темно-серый костюм и розовую шелковую блузку. Она замолчала, кончиками пальцев касаясь полированного дерева переговорного стола.
– Меня зовут не Шеннон, – поправила я. Мелочно, конечно. Но пусть не думают, будто могут обращаться со мной как хотят.
– Извините, Скарлетт, – ровным голосом сказала она. – Я ошиблась. Так хотите чего-нибудь попить?
– Нет, спасибо. Давайте покончим с этим.
В кабинет вошли еще двое – второй адвокат и помощник по правовым вопросам.
Помощник стал налаживать стоявшую на треноге в углу видеокамеру, в которой мерцал красный огонек.
– Зачем меня снимать? – спросила я.
– На случай, если нам потребуется повтор, – сказала она.
Прелестно.
– Ну ладно, пусть.
Она села передо мной, положив перед собой желтый адвокатский блокнот и ручку.
– Сообщите ваше имя и адрес для процедуры.
Начались вопросы, долгие и скучные: обстоятельства моей жизни, дата рождения, как долго я живу в доме своего отца.
– Слишком долго, – сказала я. Интересно, они отцепятся от меня побыстрее, если я буду вести себя как последняя стерва?
– Меня интересует, сколько лет вы живете в доме своего отца? – спросила адвокат.
Вздохнув, я сказала ей сколько.
Постепенно вопросы становились все каверзнее.
– Скарлетт, ваш отец когда-либо прикасался к вам неподобающим образом?
– Нет, – ответила я. Это был простой вопрос. – Вообще-то он никак ко мне не прикасался – не обнимал, не гладил. Он не ласковый, совсем наоборот.
Адвокат помолчала.
– Лучше отвечайте на вопросы прямо. Не вдавайтесь в подробности, если я не спрошу.
– Хорошо, – я пожала плечами.
– Ваш отец когда-нибудь бил вас?
– Один раз, – сказала я. – Я закричала на него, и он дал мне пощечину.
– Когда это случилось? – спросила она.
– Мне было пятнадцать, и это случилось только один раз. Но два дня назад этот ваш Аззан ударил меня, похитив на улице.
Мне хотелось хоть как-то поколебать ее безупречный фасад, но не вышло.
– Пожалуйста, отвечайте на вопросы, которые вам задают.
– Я думала, вам интересно, как себя ведет ваш сотрудник.
– Если хотите, об этом мы поговорим отдельно после нашей беседы. Отец больше ни разу не ударил вас?
– Нет.
– Вы когда-нибудь видели, чтобы ваш отец бил, нападал или домогался кого-нибудь?
– Нет. – Не считая словесных оскорблений. – Не физически.
– Бить, нападать и домогаться – это все физические действия. Вы видели, чтобы ваш отец вел себя подобным образом?
– Нет.
– Вы когда-нибудь видели, как ваш отец прикасался к своим хоккеистам ненадлежащим образом?
Я покачала головой.
– В хоккее все трутся задами, и тренеры, и игроки. Но именно, что все, к тому же каждого игрока отделяют от чужих задниц защитные прокладки в дюйм толщиной.
– Я повторяю вопрос. Вы когда-нибудь видели, как ваш отец прикасался к своим хоккеистам ненадлежащим образом?
– Нет.
Так продолжалось долго. За каждым ее вопросом следовал безвредный для отца ответ. В ходе беседы я поняла: они хотят меня использовать, чтобы семейная сага, которую они тут сочиняют, подразумевала: за этим ничего не кроется! Мои ответы рисовали, что называется, двухмерный портрет человека.
Конечно, она не спрашивала меня, не орал ли он как сумасшедший, когда я на тренировках пропускала шайбу. Делалось ли у него лицо багровым, как сырое мясо, когда он злился. Это все ее не интересовало.
Когда вопросы у нее иссякли, я позволила Аззану отвезти меня домой. Я поднималась в свою комнату, пытаясь угадать, что сейчас делают Бриджер, Энди и Люси. Наверное, сидят все вместе на диване и смотрят кино. А может быть, повели Люси кататься на коньках или играть в боулинг. Именно этим занимаются нормальные люди в пятницу вечером после Дня благодарения. Нормальные люди, но не я.
Глава 13. Тебе бы служить в ЦРУ
Скарлетт
– Теперь я могу забрать телефон? – Мы возвращались в Харкнесс. Аззан не разрешил мне поехать с Энди и Бриджером и настоял, что отвезет меня сам.
– Возможно, – проворчал он. – Хочу тебя кое-о чем спросить. В списке твоих вызовов я нашел один неотвеченный из Нью-Гемпшира. Он пришел по голосовой почте, и ты его стерла.
У меня отчаянно забилось сердце.
– И что?
– Тебе звонили из прокуратуры.
– Скажите, Шерлок, а вы проверяли исходящие вызовы? Я ведь им не перезвонила. Ничего личного. Я ни с кем не хочу говорить об этом суде.
Он ухмыльнулся:
– Дело в том, Шеннон, что я тебе верю. Я уверен, что больше всего на свете тебе хочется забыть о существовании твоей семьи. Но мы тебе этого не позволим. Твое имя в официальном списке свидетелей, который будет утвержден завтра.
– Правда? – Черт бы их подрал.
– Именно. Поэтому послушай меня сейчас. Ни с кем не говори о деле. А если сторона обвинения снова свяжется с тобой, сразу же перезвони мне и передай слово в слово, что они сказали.
– Хорошо. – Инстинкт подсказывал мне соглашаться со всем, что произносил его противный узкий рот.
– Они могут пообещать, что беседа займет всего лишь пятнадцать минут, главное – поговорить с тобой лично. Но это будет наглым враньем, поняла?
– Конечно.
– Тебе всего-то и надо продержаться пару месяцев, посидеть в зале суда, как хорошая девочка, и все. – Он вынул мой телефон из нагрудного кармана и протянул мне. – Я забил свой номер в твои контакты.
– Хорошо, Аззан. – Именно так. Надо изображать хорошую девочку.
Он откинулся на сиденье.
– Похоже, у тебя что-то серьезное с этим парнем, Бриджером. Он единственный, кто тебе звонит и шлет сообщения.
Меня взбесило то, что Аззан проверял вызовы на моем телефоне.
– Это говорит только о том, что у меня мало друзей. Учиться в Харкнессе нелегко.
– Мгм. А кто такая Люлю?
Во рту у меня пересохло.
– Так, еще одна подружка. А вам какое дело?
– Ты права, мне – никакого. А тебе, возможно, есть.
– Что это значит?
– Шеннон, делай то, что велит тебе семья, и я не буду рыться в грязном белье твоего дружка. Мне достаточно его имени и номера телефона, чтобы узнать, кому он звонит, кому он должен и штрафовали ли его хоть раз за неправильную парковку. Может быть, в его комнате найдется пакетик наркоты, если ты не будешь хорошей девочкой. Подумай об этом.
Тошнота подступила к моему горлу, а дорога стала расплываться перед глазами.