– Пока хватит. На даче жить будет дешевле. В домоуправлении я оформила как будто мы с Мишкой уехали к родне. Меня там начальник один пожалел. Они с отцом выпивали. Так что за квартиру платить не надо. Телефон я отключила. Если бы не этот обвал рубля, вообще могло бы надолго хватить. Дров здесь запасено на всю зиму.
– У тебя все в рублях?
– Отец доллары ненавидел.
– Надо было тебе поменять.
– Кто же знал, что у них так все обернется.
– Уроды, – сказал я.
Когда мы вышли на крыльцо, маленький Мишка все еще бегал вокруг костра.
– Как дела у Сережи? – тихим голосом спросила Марина.
– Нормально.
– Сидит у компьютера?
– Целыми днями.
Мы опять замолчали, не зная, что тут еще можно сказать.
– А Паола пишет мне письма, – первым нашелся я. – На русском языке. Решила выучить его по-настоящему.
– Она славная, – сказала Марина. – Мне стыдно перед ней.
– Да, она славная, – отозвался я.
– Может, останешься с нами чай пить?
– Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
– Ты еще заедешь?
– Не знаю.
– Заезжай. Мы теперь совсем одни.
– Не знаю. Придется Сереже что-нибудь врать.
– А что ты сегодня сказал?
– Сказал, что поехал к зубному.
– У тебя что, зубы болят?
– Нет. Надо было что-нибудь придумать.
– Не нравится врать?
– Нет, – сказал я. – Надоело.
Уже сидя в машине, я посмотрел на нее в зеркало у себя над головой. Она стояла на крыльце и куталась в большую мужскую куртку. Порыв ветра неожиданно растрепал ее волосы. Она подняла руку, чтобы привести их в порядок. Мишка наконец бросил свой костер и подбежал к ней, схватив ее за колени. Одной рукой она обхватила его, а другой помахала мне, как будто знала, что я смотрю на нее в зеркало.
«Надо что-то решать с этим татуированным», – сказал я себе.
Времени, судя по всему, оставалось не так много.
На рынке около «Будапешта» в эти дни было особенно людно. Народ стремился поскорее избавиться от рублей, которые с каждым днем стремительно падали в цене. В том, чтобы копить их теперь, не было ни малейшего смысла. Тот, кто не успел потратить их сегодня, завтра мог купить на них уже значительно меньше. Сбережения таяли в карманах как серый, провонявший лед, который вынули из холодильника. Дома сидели только совсем нищие и те, у кого бабки лежали на заграничных счетах. Ни тем, ни другим суетиться уже было не надо. Первые давно потеряли все, что у них было. Вторые давно прикарманили все, что потеряли первые. Поэтому на рынках болталась та самая третья сила, которая все еще не определилась, куда ей приткнуться – к первым или ко вторым. Эта неопределенность нервировала людей. Делала их больными, злыми и некрасивыми.
– Да, чтоб он, блядь, сдох, этот Ельцин со своим Чубайсом! – кричала на весь рынок седая старушка.
Волосы у нее выбились из-под платка, лицо побагровело, а маленьким сухим кулачком она грозила куда-то вверх и время от времени плевалась. Покупатели не обращали на нее особенного внимания, лишь хмуро косились в ее сторону. Двое пацанов в форме ОМОНа вообще старались ее не замечать. Они болтали с девчонками в ярких куртках, которые то и дело выдували огромные пузыри из жевательной резинки, лопали их и громко смеялись.
– Пусть они перетрахают друг друга там у себя в Кремле! Пидорасы! – не унималась старушка. – Сожрали всю мою пенсию! Хлеба не могу купить! Внуку ноги в Чечне отрезали! Коляску бесплатную – и ту дать не могут! Проклятая страна! Ебаная Россия!
Она захлебнулась криком и наконец замолчала. Я постарался быстрее проскочить в другой конец рынка.
– Купите спортивные штаны, – потянула меня за рукав женщина лет сорока.
Она стояла прямо у забора, развесив свой товар на гвоздях. Часть тряпок лежала перед ней на расстеленных на земле газетах.
– Мне не нужны спортивные штаны. Я спортом не занимаюсь.
– Купите тогда своей подруге. Хороший подарок. Итальянские, великолепного качества.
– Ну, разве что, итальянские…
– Девяносто рублей. Отдаю за бесценок.
– Это сколько на доллары будет?
– А вы долларами собираетесь платить? – интерес в ее глазах заметно усилился.
– Какой сегодня курс?
– За ним теперь не уследишь. Каждый день разный. Говорят, что может упасть обратно до семи рублей.
– До семи рублей? Вряд ли. В Белом доме не все еще наварились.
Она посмотрела туда, где по-прежнему громко разорялась матерной бранью старушка.
– До чего людей довели!
– Да уж, – поддакнул я. – Если я вам дам десять долларов, вы поможете мне в одном деле?
– Ради Бога! – она даже всплеснула руками. – Конечно, помогу. Что вы хотите?
– Я хочу узнать об одном человеке… Вы были знакомы с Ильей Семеновичем? Он здесь торговал…
– Так он же умер!
– Я знаю. Меня интересуют те люди, которые теперь управляют его магазином.
Женщина на секунду нахмурилась и пристально посмотрела мне в лицо.
– Вы из ФСБ?
– Нет, – я даже рассмеялся. – С чего вы взяли?
– Теперь Сашей-Мерседесом многие интересуются.
– Кто это – Саша-Мерседес?
– Вы точно не из ФСБ?
– Могу удостоверение показать.
– Вам шуточки! А мне надо на хлеб зарабатывать. Я не могу это место потерять. И так уже на самый край загнали. Покупатели сюда почти не доходят. А кто будет моих девок кормить? Из ФСБ, наверное, не придут с денежным пособием!
– Я не работаю в ФСБ. Могу на Коране поклясться.
– Вы что, мусульманин? – она снова подозрительно уставилась мне в лицо.
– Да нет, это я просто шучу.
– Шутник… А где ваши десять долларов?
– Вот возьмите.
Она посмотрела бумажку на свет, плюнула на нее и потерла двумя пальцами.
– Краска не слазит? – сказал я.
– А, вообще, он, конечно, гад, – вздохнула она, убирая банкноту в карман своего серого плаща.
– Кто? – я немного опешил.
– Саша-Мерседес, кто еще. Вы же про него спрашиваете. Пока Илья Семенович был жив, он так себя не вел. Куда ему! На рынке-то всего без году неделя. Это теперь он совсем распоясался. Делает, что захочет. Сгоняет людей с их законного места. У меня три года был свой прилавок в самом центре рынка. А сейчас я у забора стою. Спасибо, хоть за ворота не выгнали. Там тоже из-за этих старушек теперь не протолкнешься. Продают всякую чепуху.
– Он что, боялся Ильи Семеновича?
– Илью Семеновича все боялись. Знаете, какие у него были связи! От этого на рынке все шло по правилам. Платишь за место – и стоишь, сколько хочешь. А теперь Саша заставляет по часам платить. Выходит чуть не в три раза больше. А кто не может столько заплатить, тех выгоняют к забору. Да тут еще доллар подскочил как ошпаренный. Ни за квартиру, ни за институт для старшей не успела полностью выплатить.
– Получается, этот Саша теперь занял магазин Ильи Семеновича?
– Он теперь все тут занял. И не Саша, а Саша-Мерседес.
– Странное какое-то имя. Почему его так зовут?
– А, может, возьмете еще вот этот свитерочек? – неестественно громко сказала она, сделав дурацкое лицо. – За полцены уступлю. Нигде больше такой не найдете.
– Свитерочек? – озадаченно повторил я.
В этот момент откуда-то сзади вынырнул потрепанный человек с испитым лицом.
– Зайди сегодня к Саше, – буркнул он, обращаясь к испуганной продавщице. – Тебе же вчера говорили. Чего ты не пришла?
– Надо было дочку из школы встречать, – тихо ответила она.
– Ты зайди сегодня, – настойчиво повторил он. – Тебя же люди ждут.
– Дай мне покупателя обслужить!
– Обслужи, обслужи, – он быстро скользнул по мне взглядом. – Только не задерживайся.
– Как они меня достали! – в сердцах сказала она, когда потрепанный человек исчез. – Лезут и лезут.
– А что им надо?
– А вы как думаете? Денег, конечно. Чтоб он подох, этот Саша! Вместе со своими машинами.
– Он что, любит автомобили?
– Еще как. Его поэтому Сашей-Мерседесом и зовут. Обклеил весь магазин плакатами и сидит там как прыщ, любуется на свои машинки.
– А, скажите, у него нет вот здесь на руке татуировки с изображением спортивного автомобиля?
– Да у него где их только нет! Если бы мог, так, наверное, на заднице себе машину выколол! Идиот несчастный!
– Нет, нет. Меня интересует татуировка вот здесь, на правой руке.
– Да есть у него там наколка, – раздраженно махнула она рукой. – Чтоб он подох! Никакого житья на рынке от этих его машин не стало. Недавно соревнования устроил. На целый день торговлю у всех закрыл.
– Какие соревнования? – удивился я.
– Какие бывают соревнования? Обыкновенные. Расчертили между рядами трассу, назначили судью и стали гонять на своих машинах. Артистов даже знаменитых пригласили. Один такой, знаете, высоконький. Раньше очень известный был. Про войну все время снимался. Ему военная форма сильно идет. Чурбаков, кажется. У него еще есть любовница, певица знаменитая. Сытенькая такая. Может быть, по телевизору видели? Люба, кажется, зовут. Да, точно, Люба. Подвывает так жалобно, когда поет.
– Как же они между прилавков на машинах ездили?
– Машины-то у них были не настоящие.
– Как не настоящие?
– Конечно, не настоящие. Разве бы они смогли здесь на настоящих машинах ездить? Какой вы смешной! У них были модели. А разве я не сказала?
Она удивленно посмотрела на меня.
– Нет, – ответил я.
– Конечно, модели. Маленькие такие машинки. Вот, примерно, с эту коробку величиной. Но ездят совсем как настоящие. Даже бензином их заправляют. И сильно шумят.
– Значит, они тут устроили гонки?
– Еще какие! А потом целую ночь гуляли. Один артист, говорят, до того упился, что голый танцевал на прилавках.
– В такой холод?
– А им какая разница? Я же вам говорю, идиоты!
Она зябко передернула плечами и заискивающе посмотрела на меня.
– Может, все-таки купите свитерок? Правда, задешево уступлю.
К Марине на дачу я смог выбраться только через три дня. Сережа не отпускал меня от себя ни на шаг, поэтому в итоге мне пришлось наврать ему, что ко мне приезжает родственник из Иркутска. Я отпросился до конца недели, сославшись на неотесанность своего «двоюродного дяди» и на то, что в Москве без провожатого он пропадет. Менты на улицах с каждым днем шерстили иногородних все круче.