Потому что девиз карнавала: «Встретимся в аду!» Кто сюда не вхож, пусть пеняет на себя. Но разве им не место здесь, этим разбойникам, жандармам и солдафонам? Только как сюда затесался сам господь бог? Он в белом одеянии и с бородой из ваты, нимб у него совершенно съехал на одно ухо, черные глаза горят огнем, и танцевать он любит вполне по-земному, что и обеспечивает ему право на одно из мест в первых рядах ада. И не он ли несколько дней назад возмущенно возражал в этом самом доме с трибуны неведомому оппоненту:
— Да на что бы мы годились, товарищи, если бы нам не удалось по-хозяйски распорядиться теми миллионами, которые государство выделяло для стройки в Боддене! — И он, словно Зевс-громовержец, начал метать в участников собравшегося актива такие понятия, как интенсификация, рационализация, квалификация, поясняя на примерах, в чем их смысл в данных условиях. Но даже самый внимательный наблюдатель вряд ли смог бы предположить, что два дня спустя вновь встретится с этими серьезными людьми, отплясывающими вокруг господа бога, нарядившись в платья неисправимых грешников.
— Та-та-та-та-ра-та… — пел господь бог.
А возле него вприпрыжку скакал проказник Буратино, любимец детей, в полный человеческий рост, с красными щеками и длинным носом. Но… разве за ним не скрывается носик вздернутый? И не виднеются ли из-под шапочки с кисточкой кудри, всего несколько лет назад бывшие тугими косами девушки по имени Зинаида?
А зачем пожаловал в ад повар? Сварить адскую похлебку или перевернуть грешников на решетке?
— Поторапливайся, Герда, мы опаздываем, — сказал повар час с небольшим назад даме червей, шедшей сейчас с ним под руку.
Когда повар был молод, он работал токарем на заводе Борзига в Берлине. Позднее его специальность называлась «расточник», а завод — Народное предприятие «Бергманн-Борзиг». Но к тому времени повар был уже инженером, и не на заводе «Бергманн-Борзиг», а в Гидрострое, И переехал сначала в Лаузитц, а из Лаузитца — в Саксонию, а из Саксонии — в Шпреевальд. В промежутке между этими переездами три года прожил в Берлине. Вернувшись оттуда, положил в папку, где лежал диплом инженера, другой — об окончании Высшей партийной школы. И вскоре после этого оказался в Боддене. Жена всегда была рядом, куда бы его ни послали. Только во время его учебы в Берлине — нет. Три года они писали друг другу письма. Скучать ей не приходилось: и родительский комитет в школе, и президиум комитета Национального фронта[18] отнимали достаточно времени, а ведь есть еще семья и заботы по дому. И вдруг возникает вопрос такой необычайной важности:
— Скажи, Герда, могу ли я себе это вообще позволить? Нет, ты посмотри, Герда: брюки в клетку, поварская куртка и высокий колпак! Берг-повар? Да они там все с хохота попадают!
А вот кто в данный момент чуть не упал от хохота, так это сам повар — когда он увидел господа бога, скачущего по блестящему паркету в паре с премиленькой кошечкой. Тут у него вырвалось:
— Ничего, Герда, одет я в самый раз.
Рядом стоят два офицера, они в восторге от своих новеньких мундиров, которые немного топорщатся на груди, но зато — какое сочетание красного с зеленым, какие позументы, сколько золота!
Эти гости вне себя от радости, похлопывают друг друга по плечам, а тот, у которого острые морщинки у глаз, смеется во все горло и восклицает:
— Не-ет, хор-рошо, ей-богу, хор-рошо!
А кто впустил сюда школьницу? Личико сердечком, глаза огромные, платье черное, передник белый, в косичках у ушей накрахмаленные бантики. Такая скромница — и в аду? Ах, вот в чем дело: она без ума от учителя, сухопарого, в узких брюках, в пенсне и с указкой в руках, и даже называет его просто по имени, Володей. Все ясно, в ад ее поместили по заслугам.
«Сегодня мы бьем в барабан, сегодня нам всем плясать до утра…» Черный ангел в гимнастическом костюме, отлично подчеркивающем его рельефные мускулы, с газовыми крылышками, как у стрекозы, над лопатками, самозабвенно танцевал, повинуясь какому-то внутреннему ритму, с девушкой в зеленом. «Приди и дай мне руку твою, — напевал черный ангел, — потому что сегодня — наш день…» И вдруг умолк, будто слова песни вылетели у него из головы.
— Черт побери! — только и выдавил он из себя.
С каких это высот спустилось к ним существо, порхающее над паркетом? Богиня она или фея? Развевающийся нежно-желтый шелк платья прекрасно контрастировал с ее волосами цвета воронова крыла.
Не один черный ангел произнес: «Черт побери!» Девушка, чуть не утонувшая в огромном пестром крестьянском платке, стоявшая у края танцплощадки, тяжело вздохнула: «Эх, хоть бы раз в жизни выглядеть бы такой же волшебной!..» А казак, который вел это волшебное существо под руку, сказал:
— Вера, ты неотразима.
Он сказал это по-русски, но она, наверное, его слов не расслышала из-за гремевшей музыки и потому никак не отреагировала.
«Сегодня мы бьем в барабан, — раскачиваясь, взявшись под руки, пел и хлопал в ладоши весь зал, — сегодня мы будем плясать до утра!»
Шериф, сопровождаемый Шютцем и Штроблом, вошел в зал, когда черный ангел восторженно воскликнул: «Черт побери!» — и сразу ощутил, как заиграла его кровь. Широко расставив ноги, он, несколько грузный, заложил обе руки за широкий пояс, стоял у края танцплощадки и одной ногой отбивал такт. На рубашке в клетку блестела шерифская звезда. А шляпу с широкими, загнутыми полями шериф носил и в будни, когда сидел за рулем своего бетоновоза. «Сегодня нам наливают со скидкой, со скидкой, и так до утра…» — замурлыкал шериф, обуреваемый жаждой приключений.
Друзья безрадостно наблюдали за пестрой карнавальной суетой. Шерифа это не трогало — он достаточно намаялся, пока доставил их сюда. Сначала один из них разразился страстным монологом о способности пойти на риск и о том, какой черной неблагодарностью тебе за это платят. Потом другой, придя в ярость, выбежал из комнаты, а когда вернулся, стал словно ниже ростом и заметно сник. Шериф работал в другом стройуправлении и к неприятностям, которые эти оба по собственной вине взвалили себе на плечи, не имел ни малейшего отношения. В этом, как он считал, ему повезло. Но на сей раз он отказался от своей обычной тактики: до тех пор подначивать этих боевых петухов, пока они не рассмеются. Вместо этого взял у приятеля ключи от вездехода, и они успели приехать на карнавал в самый последний момент.
Он догадывался, что к их испорченному настроению имеет самое непосредственное отношение блондин испанец в декоративном блестящем плаще, который при их появлении быстро завел свой мотоцикл и промчался мимо стоявшего у их барака вездехода. От шерифа не ускользнули недобрые взгляды, которые друзья послали ему вслед. Оба они явились на карнавал в обыкновенных вечерних костюмах, что немедленно привело к неприятностям. Святой Петр, стоявший с символическим ключом у входа в ад, возопил:
— Без карнавального наряда? Только через мой труп!
Шерифу пришлось пригрозить, что он поможет ему выполнить свою клятву, и тогда святой Петр пропустил их. Но теперь, когда они уже были в зале, для шерифа ничего, кроме карнавала, не существовало.
Он успел разглядеть в толпе черного ангела с его забавными газовыми крылышками и расхохотался:
— Нет, вы только посмотрите на Эрлиха!
Тот пробился к ним сквозь толпу танцующих, ухмыльнулся:
— Вы мне напоминаете двух тайных агентов! — а потом добавил: — Да, я тут вот что о Вернфриде узнал. Он кое-что пронюхал и потопал прямо к уполномоченному. Как, вы уже знаете? Ну, я с ним поговорю по-свойски, с этим пронырой…
— А-а, с меня хватит! — скривился шериф, отстраняя черного ангела.
Шериф высмотрел такую дичь, которая куда как интереснее Вернфрида, Шютца, Штробла и их чертовой зазубрины, вместе взятых! Эта каштановая грива как-то встречалась ему на пути. Каштановая грива и зеленое платье, тонкое-тонкое зеленое платье. Шериф прищелкнул языком и немедленно проложил себе дорогу через всю танцплощадку.
Там стояла Норма, переступая с пятки на носок в своих золотистого цвета сандалиях. Грустная, раздосадованная чем-то и, в сущности, довольная тем, что верзила с ангельскими крылышками оставил ее в покое. Девчушка в пестром крестьянском платке испуганно поглядывала на нее снизу вверх. Без Нормы Аннхен вряд ли пришла бы на этот карнавал.
В школьные годы Аннхен всегда участвовала в карнавалах. В каждом классе. То наряжалась кошечкой, то зайчонком. А однажды даже трубочистом. Сейчас об этом не могло быть и речи. После смены Аннхен успела на первый же автобус и с двумя пересадками добралась до своей деревни.
Когда она ехала обратно, в ее сумке лежал цветастый платок, который подарила ее матери украинская колхозница, и красные лакированные сапожки ее подруги Аниты. Они ей были велики размера на полтора, и пришлось вдобавок побожиться, что она вернет их на следующий же день, во какой шик!
Аннхен стояла у танцплощадки и прекрасно представляла себе, какой ее видят остальные: красивая девушка в русском национальном наряде. Пусть и не такая налитая, как плясуньи из ансамблей народного танца, но разве сейчас худые не в моде? И разве она не так же элегантно покачивается на каблуках своих длинных сапог, как Норма в своих золотистых сандалиях? Пока что ее еще танцевать не приглашали. И что из того? Вечер только начался.
Внимание Аннхен привлек широкий жест чьей-то руки. А, это шериф отодвинул в сторону черного ангела. Рядом с ним — двое в серых костюмах.
— Посмотри-ка, Норма, — прошептала Аннхен. — Помнишь этих двоих, мы туда носили кофе.
Ее реакцию Аннхен не смогла объяснить себе не только сразу, но и много позже.
— Если он захочет заговорить со мной, отвлеки его, Аннхен, как хочешь, но отвлеки!
Аннхен заметила, как самый высокий из троих внимательно поглядел в их сторону, но Норма успела уже скрыться в узеньком проходе за задрапированной черным и красным материалом стеной. Перед самым носом Аннхен возникла обтянутая рубашкой в клетку грудь — шериф направился к качающейся стене. Аннхен отступила на шаг назад, закрыв спиной проход, в который улизнула Норма.