кривой кобыле объедешь, да и я парень не промах.
Шютц не нашел вразумительных контраргументов, тем более что они со Штроблом в страшной спешке приводили себя в порядок и на ходу ели. Жуя бутерброд и зашнуровывая ботинки, он сказал Улли, что если это все, что он может сказать, то это не больно-то много. Но почему-то и ему самому не пришли в голову доходчивые к убедительные доводы.
— Ну, чего могла хотеть Вера, — сказал он Штроблу. — Наверняка ничего особенного.
— Она — и ничего особенного? Нет, ты шутишь! — Штробл достал из-под куртки папку с графиками работ на завтра и зашагал по направлению к бараку. До Шютца, ставившего мотоцикл на стоянку, доносился звук его тяжелых шагов в коридоре. Когда он открыл дверь барака, на него хлынула волна теплого воздуха, смешанного с табачным дымом. Дверь в тесноватую комнату, где назначили совещание, была приоткрыта. Шютц услышал хрипловатый смех Юрия и скороговорку Зинаиды. Штробл сел рядом с Варей Кисловой на один из двух свободных стульев. Шютц протиснулся мимо Дьердя, который дружески пожал ему руку. Володя Кислов кивнул ему, не прерывая разговора с Юрием. А тот, сдвинув в угол рта папиросу, тоже кивнул и поднял в знак приветствия руку.
Веры не было, ее вызвали по телефону с собрания монтажников и пока она не вернулась, как сказала Зинаида.
Совещание открыл Володя Кислов. Он говорил быстро, собранно, делая время от времени паузы, чтобы Зинаида успевала переводить. Дело вот в чем: монтаж последнего парогенератора для первого блока реактора должен начаться завтра. Это, как всем известно, важный момент монтажа. Тем самым будет закрыта первая циркуляция между баком высокого давления реактора и парогенераторами. Назначенные сроки необходимо выдержать, чтобы не задерживать монтажные работы на второй циркуляции между парогенераторами и турбинами. Сегодня советские специалисты по монтажу уже собирались и анализировали создавшееся положение. Хорошо, что сейчас к ним присоединились Дьердь, Герд и Вольфганг. Варя отругала Володю за то, что из-за него их семьи проведут воскресный день без отцов и мужей. Он же сказал ей в свое оправдание, что тем самым будет выигран целый рабочий день. Итак, что касается этого решения…
Штробл слушал, о чем говорил Володя. У него уже вошло в плоть и кровь на стройке отбрасывать мысли обо всем постороннем, как сбрасываешь с себя ненужный более предмет туалета. И, по его мнению, это шло ему на пользу. Особенно это ощущалось в дни перед разводом с Эрикой и первые дни после него, когда то, что жгло его душу, отзывалось всего лишь глухой, неосознанной болью, пока он с головой уходил в работу.
Штробл и сегодня оставался верен себе, и все-таки мысли против его воли на какое-то время уносили его прочь отсюда. Хотя он сидел на совещании, упорно стараясь сконцентрировать внимание только на том, о чем говорил Володя, и даже время от времени делал в блокноте пометки, чтобы высказаться позднее. Но мысли, совершенно посторонние в этот момент, не желали оставлять его.
Он почти без всяких колебаний принял предложение Шютца поехать домой в пятницу ночным поездом, а в воскресенье вернуться вместе с ним на мотоцикле. Что письма, что телефонные разговоры по сравнению с тем, когда говоришь с человеком, глядя ему в глаза? Штробл был уверен, что ему удастся навести мост, по которому они пойдут навстречу друг другу. Только ничего не вышло: она оказалась в отъезде. Он мог, конечно, написать ей письмо. Очень легко высчитать, когда, в какой день она будет в Харькове, Москве, Минске. Но письма, даже если бы он их написал, не имели бы нужного взрывного эффекта. Эрика знала, что тянуть с решениями он не любит. В его манере принимать их быстро, а это вовсе не означает, что решения эти поверхностны. По работе он готов привести тысячи таких примеров. Так неужели он окажется неспособным на это в их совместной жизни, понятной ему до мельчайших мелочей? Пустое!
Вечер он провел на синем диване в кухне Шютцев. На кухонном шкафчике тикает будильник. Слышится шепот Фанни, потом по коридору зашлепали босые детские ножки. Он невольно вспомнил, как говорил Эрике!
— Ты сегодня ночью поспи, если малыш проснется, встану я.
Странное это чувство, держать в руках такое крохотное тельце, легкое и теплое… Да, а теперь мальчик уже пошел в школу, и ему, отцу, неизвестно, есть ли у сына друзья и кто они; он знает лишь, что по арифметике у него «отлично», а по немецкому он мог бы учиться получше. Но разве у него нет права приехать, подобно Шютцу, к себе домой? Чтобы детские ручонки обняли его за шею, а жена встретила добрым словом? Взять хотя бы Шютцев. Есть что-то такое между этими двумя, о чем лучше не спрашивать, не трогать. Это что-то неуловимое. И касается только их двоих.
А вот Фанни взяла и задала ему вопрос. Просто так, безо всякой видимой взаимосвязи.
— Как вы, собственно говоря, живете?
Удивительно, что он не нашелся с ответом. «Как вы, собственно говоря, живете?» Да, кстати, а как? Работа, ничего, кроме работы, и о ней же все мысли. А свой ответ Фанни он готов повторить и сейчас:
— Живу? Так вот… Потому что иначе не умею.
Штробл только в эту минуту понял, какой большой смысл заключен в его ответе. Он никогда не сможет жить иначе. Это его способ жить. И от Эрики будет зависеть, сможет ли она разделить его жизнь. Какого-то другого пути, на котором бы они могли встретиться, в действительности нет.
Он оторвал глаза от блокнота, в котором механически делал заметки, огляделся. Напротив него сидит Шютц. Шютц, которого, похоже, с женой и детьми связывают неразрывные нити. Завидует ли он Шютцу? Да, завидует. Но это не недобрая зависть. Просто он отдавал себе отчет в том, что люди бывают счастливы по-разному.
Штробл заставил себя внимательно слушать оратора, вдумываться в то, что он предлагает, записывать, задавать вопросы.
Вот что выяснилось в результате анализа: заложенное в сетевом плане буферное время для промежуточных сроков использовано полностью. Причины Володя назвал. В дальнейшей работе рассчитывать на НЗ не приходится, и это обязан знать каждый. Что отсюда проистекает? Потери во времени, какой бы характер они ни носили, должны быть исключены, о переносе сроков сдачи объектов не может быть и речи. Советские товарищи обсудили, каким образом лучше сконцентрировать силы, и теперь предлагают объединить советских специалистов, монтажников из ДЕК и монтажников из Венгрии в комплексную бригаду. Это предложение и следует обсудить.
Дьердь первым попросил слова. Монтажники из Венгрии прибыли сюда, чтобы учиться, перенимая передовой опыт, сказал Дьердь. Опыт сотрудничества с советскими и немецкими монтажниками оказался плодотворным. В интернациональных бригадах такое плодотворное сотрудничество несомненно принесет еще большую пользу. Поэтому Дьердь поддержал предложение советских товарищей.
Теперь предстояло высказаться Штроблу как руководителю коллектива строителей парогенераторов на этой стройке. Он колебался. Предложение хорошее, это он понял сразу. Он видел уже все сопутствующие такому событию явления, заголовки в газетах: «Первая интернациональная комплексная бригада Боддена…» Он знал, что любой почин будет отныне исходить от монтажников интернациональной бригады. Это ознаменует новый этап в политической работе, этап, исключающий неудачи. В таком случае крайне важно выбрать наиболее благоприятный для перехода к этому этапу момент. И победа в первом раунде должна быть гарантирована, прежде чем они выйдут на ринг. Володя доказал при помощи фактов, какие преимущества они извлекут из технологии, если специалисты из разных стран будут работать в одной бригаде, по одной программе и с конкретными целями в соцсоревновании. Факты красноречивы — это путь к достижению высоких показателей. Опасаться как будто нечего.
Как будто… А если вдуматься? Его пугала неясность — зачем его искала Вера? Сомнительно, чтобы она пришла поздравить его с какой-то необыкновенной удачей. Это не в ее привычках. Если уж она пришла к нему, значит, где-то возникла ситуация, требующая немедленного вмешательства. И ситуация эта, конечно, из неприятных. Но насколько она неприятна? Он, Штробл, не станет покупать кота в мешке. И не станет размахивать красным флагом, когда дела на его участке пойдут под откос. Согласен, согласен, потом они снова пойдут в гору. Иначе и быть не может. Но он предпочел бы подписать протокол о создании интернациональной бригады именно тогда, когда они пойдут в гору.
Штробл сказал:
— Следует основательно проверить, подходящий ли это момент для создания интернациональных бригад.
Лица всех присутствующих выразили удивление. Володя спросил о чем-то.
— Что тебя смущает, Вольфганг? — перевела Зинаида.
Шютц спросил его вполголоса:
— Какая муха тебя укусила?
Штробл наморщил лоб. Словно пропустив мимо ушей замечание Шютца, сухо проговорил:
— Думаю, будет неловко, если первым официальным результатом создания бригады будет просьба скорректировать нам план…
Молчание. Потом чей-то голос, тщательно артикулируя слова, произносит с иронией:
— Великолепно! Интересно, что думали наши старшие товарищи в Испании, формируя интернациональные бригады? Они, очевидно, забыли сказать испанскому народу: «На нас, коммунистов, вы можете рассчитывать только в том случае, если вы нам докажете, что мы действительно разобьем фашистов». Да?
Штробл резко обернулся и уставился на Веру, стоявшую у самой двери в прозрачном зеленом плаще, на котором поблескивало множество дождевых капелек.
— Здесь не Испания, — сказал он резко.
— Нет, мы в Германской Демократической Республике, — кивнула Вера. — И оба отлично отдаем себе в этом отчет, не так ли, товарищ Штробл? — глаза ее блеснули.
— Мне всегда импонировало мужество, — проговорил Штробл, подавляя закипавшую злость. — И я всегда буду за риск, если он ведет к быстрейшему практическому решению проблемы, — он повернулся в сторону Володи. — Но в данном случае риск неуместен.
Наступила тишина: Зинаида переводила Володе Кислову, о чем говорили Вера и Штробл. Шютц поднял руку, желая высказаться: