– Что?
Он улыбнулся и протянул мне руку:
– Иди сюда.
Встав рядом с Ричардом за дирижёрский пульт, я машинально полезла в сумку за углём, но вовремя остановилась. Сжав кулаки, я опустила руки вдоль тела и уставилась на оркестр.
Мечты, даже те, в осуществлении которых ты преуспел, не должны становиться способом спрятаться от мира.
– Оливия, ты должна знать, как много для всех нас значит то, что ты и твои друзья Генри и Джоан сделали ради сохранения оркестра. Вы помогли нам в тяжёлые времена, вдохнули жизнь в этот старый зал. Мы все здесь одна семья. Обещаю: что бы ни случилось, мы не позволим тебе пропасть. Двери наших домов всегда для тебя открыты. Договорились?
– Договорились, – прошептала я и заморгала, опустив глаза. – Спасибо.
Ричард взял меня за подбородок:
– Мы хотим подарить твоему отцу прощальный концерт, Оливия. Грандиозное выступление под занавес.
– Это будет Вторая симфония Малера?
Он кивнул. Уголком глаза я видела, что некоторые музыканты улыбались и кивали вместе с ним.
– Но как это сделать? – спросила я. – Он… Маэстро… Он не может…
– Не может, по крайней мере сейчас. Поэтому мы обратились за помощью. – Ричард повернулся к кулисам: – Мы готовы!
На сцену вышла небольшая процессия улыбающихся людей. Я помнила их лица смутно, словно они были из другой жизни.
– Обалдеть! – ахнул Генри, пытаясь пригладить волосы. – Это шутка?
– Маэстро Огава, – прошептала я, и шедший впереди человек с проблеском седины в чёрных волосах приблизился ко мне. Он широко улыбнулся и обеими руками пожал мне руку.
Генри даже взвыл.
– Приятно снова увидеть тебя, Оливия, – сказал маэстро Огава. – Я очень рад, что меня пригласили. – Он отошёл в сторону, и вперёд выступил стоявший позади него кудрявый мужчина.
– Маэстро… Томпсон?
Он просиял:
– Я польщён, что ты помнишь меня, Оливия. Когда мы виделись в последний раз, тебе было всего семь или восемь лет.
– Мама помогала мне запомнить все имена, – тихо произнесла я.
Ричард стиснул мне плечо.
– Молодец, – улыбнулся маэстро Томпсон и отошёл.
Один за другим гости подходили ко мне, чтобы пожать руку. Я пыталась вспомнить их имена, сосредоточившись на звучащем в голове мамином голосе, освежённом в памяти благодаря пребыванию в Лимбе. Это были дирижёры из Нью-Йорка (маэстро Огава), Чикаго (маэстро Томпсон), Филадельфии, Сан-Франциско, Кливленда, Бостона. Раньше они дружили с нашей семьёй, пока Маэстро не потерял всех друзей, пока я не потеряла своих, пока мы оба не потеряли маму. А теперь…
– Зачем?
Ричард наклонился ко мне:
– Что – зачем, Оливия?
– Зачем они приехали?
Ответил маэстро Томпсон:
– На репетицию, Оливия. Кто-то должен держать оборону, пока твой отец не встанет на ноги. А Вторая симфония Малера – сложное произведение.
– Понятно. – Я спустилась в зал и села рядом с Генри.
– Я вызвался сам проводить репетицию, – сказал Ричард, хлопнув по спине маэстро Огаву, – но моё предложение никого не обрадовало.
Все рассмеялись, и я тоже, во всяком случае сделала вид, потому что на самом деле у меня перехватило дух.
Игорь пытался вырваться у меня из рук. «Похоже, эти люди не прочь погладить котика».
– Правда, здорово, Оливия? – спросил Генри.
Я встала и отошла назад, чтобы охватить взглядом всю сцену. Ричард Эшли что-то говорил, и маэстро Огава тоже. Музыканты смеялись, бегали за сцену за инструментами, настраивали литавры, дули в трубы, натягивали струны. Дирижёры ставили стулья и пюпитры, доставали карандаши, открывали ноты. Маэстро Томпсон встал к пульту и помог нам с Генри подняться.
– Лучше, если у меня будет больше места, – добрым голосом произнёс он. – Я часто подпрыгиваю. Вторая симфония Малера – одно из моих самых любимых произведений.
– И моих тоже, – восхищённо заговорил Генри. – Мистер Томпсон… маэстро Томпсон… я ваш горячий поклонник. Подпишете мне домашнюю работу по алгебре?
– Разве тебе не надо её сдавать?
– Ни в коем случае, сэр. Я получу кол.
Пока Генри рассыпался в любезностях перед своим кумиром, я воспользовалась возможностью и потихоньку ускользнула. Мне хотелось посмотреть репетицию, но сначала нужно было сделать кое-что ещё.
Тед, мистер Бэнкс, сидел в конце зала. Увидев меня, он вскочил.
– Всё хорошо, Оливия? – Он упёр руки в бока и, глядя на сцену, улыбался самой счастливой улыбкой. – Правда замечательно? Это будет что-то новое. Твоему папе понравится.
Хоть он и не был Генри родным отцом, улыбка у них была одинаково широкая. Мне этот человек нравился.
– Мистер Бэнкс, можете меня подвезти?
Глава 49
Как только медсёстры разрешили, я вошла в палату Маэстро и встала у изголовья кровати. Я больше не буду его избегать – ни сейчас, ни потом. Мои друзья-призраки не побоялись встать лицом к лицу даже со смертью, а я никак не могла решиться на такую малость.
Он уставился на меня с набитым пудингом ртом.
– Э… Маэстро, – пробормотала я. – Я хочу сказать… привет.
Он проглотил пудинг и отложил ложку.
– Здравствуй, Оливия.
– Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Теперь, когда я могу съесть пудинг…
– Ну да. – Я стала крутить край его простыни. – Оркестр репетирует. Я подумала, ты должен знать.
– Репетирует? Зачем? С кем?
– С друзьями. – Это была самая простая формулировка. – Для… тебя, чтобы подбодрить. Вроде бы они задумали сделать тебе сюрприз, но мне показалось, ты бы предпочёл знать об этом.
Маэстро сложил руки на груди и опустил глаза.
– А что они репетируют?
– Вторую Малера. – Я сделала глубокий вдох. – Для прощального концерта. Для тебя и для зала.
Маэстро медленно кивнул:
– Что ж, наверное, время пришло.
– Вероятно, да. – Я издала какое-то дрожащее икание. – Я буду скучать по этому.
– Оливия, прости меня.
Тени не плачут. Будущий знаменитый художник не плачет. Я изо всех сил стиснула простыню.
– За что?
– За всё, Оливия. Знаю, я не самый лучший отец. Особенно с тех пор, как ушла твоя мама, а может, и до этого таким не был.
Иногда, когда люди просят прощения, ты не сразу можешь отпустить им грехи.
– Я заметила.
– Ты многое замечаешь, да?
Я подняла глаза, услышав улыбку в его голосе, но потом увидела его руки.
– Когда из тебя вытащат все эти трубки?
– Надеюсь, скоро. А что?
– Они мне не нравятся. – Я продолжала крутить край простыни, но это не помогло, и я разрыдалась. – Они мне совсем не нравятся.
Маэстро взял меня за руку и долго держал её, не говоря ни слова, пока я не перестала плакать. Я была рада. Нужно было выплакаться.
– Этот концерт может стать самым последним, Оливия. Ты ведь это знаешь, да? Не просто для оркестра и не просто в этом зале. – Он снова откинулся на подушку и подмигнул мне. – Последний год был тяжёлым. Я не уверен, что останусь таким же, как раньше, если это что-то тебе говорит.
Я вытерла нос рукавом.
– Да. Я понимаю. Я тоже изменилась.
– Правда? – Маэстро посмотрел на меня долгим взглядом. – А как твои призраки, Оливия?
Он что, смеётся надо мной? Или сердится? Или ему правда интересно? Неужели он верил мне всё это время? Я не могла ответить на эти вопросы, но мне было всё равно.
– Отправились домой.
Маэстро кивнул и устроился поудобнее.
– Понимаю.
– Я видела маму.
– Ты… – Он повернул ко мне лицо с очень странным выражением. – Где?
– Ты ведь тоже её видел, правда? Потому и бродил по ночам. Однажды тебе показалось, что она блуждает по залу, и ты стал её искать.
– Возможно, – медленно проговорил Маэстро.
– Я помогла ей обрести покой. Во всяком случае, я так думаю. – Иногда при этой мысли я начинала плакать, но чаще ощущала внутри какую-то лёгкость. – Она сказала, что жалеет о своём поступке и что ты показал ей красоту мира. И что ты хороший человек.
– В самом деле? – И Маэстро улыбнулся. Давно уже я не видела, чтобы он так широко улыбался.
Я заметила, что улыбка у нас одинаковая. А я и забыла.
– Так что я рада.
Не уверена, что он поверил мне, но, думаю, ему понравилось то, что я сказала. Наверное, приятно было такое представить.
Иногда только так и можно преодолеть трудный период.
Глава 50Май
В первые майские выходные, в тот вечер, когда оркестр исполнял Вторую симфонию Малера, я устроилась на мостике в компании Игоря. Вообще-то мне не следовало находиться там, особенно сейчас. Но это был последний концерт, а мостик я знала так же, как и свой альбом, – вдоль и поперёк.
Далеко под нами зрительный зал полнился самыми разнообразными людьми, в джинсах и в вечерних нарядах, детьми и взрослыми, студентами, репортёрами. Многие были с видеокамерами, блокнотами, фотоаппаратами. Мэра Питтера окружала группа людей важного вида, в пиджаках и галстуках. Мистер Рю улыбался, как ребёнок. Чета Барски в зелёном и жёлтом пришла, конечно, в сопровождении призраков, а Джоан – с родителями. Подруга помахала мне так, словно я была рок-звездой.
Игорь спрыгнул с перил на мостик. «Где, кстати, твой альбом? У меня предчувствие, что представление будет невероятно вдохновляющим».
– Так и есть, но сегодня я рисовать не буду. Сегодня у меня другая цель.
Генри взбежал по лестнице и уселся с банкой в руках рядом со мной. Я удивлённо подняла брови, и он пожал плечами:
– Я хочу, чтобы они это видели.
Ему не нужно было объяснять мне, кто это «они». Какое чудесное и необычное чувство – взаимопонимание.
– Чему ты улыбаешься? – поинтересовался Генри.
– Всему.
– Ты меня пугаешь. Где же злобная высокомерная Оливия с жуткими картинками?
– Она ещё здесь. Утром я нарисовала человека, состоящего из окровавленных трубок, и трёхголового великана. А ещё я, кажется, случайно подсунула тухлятину в рюкзак Марка Эверетта.