- Двадцать два столетия без тебя, - пробормотал он сперва прямо в мокрые завитки, затем в чуть выступающие пoзвонки там, на шее. – Я искал тебя, сам не зная, кого ищу. Двадцать два века я искал. Где была ты?
Ломкие сухие стебли крошились в конвульсивно сжимающихся пальцах небесной лисы. Невнятно и глухо вскрикнув, она извернулась, сумела повернуть набок голову и выдохнула:
- Лю.
Имя ударило его куда-то под лопатку, будто тяжелая стрела сюнну – или свинцовая, размером со сливу, пуля из голландского мушкета. Теперь он знал, с чем сравнивать это... вот это вот...
- Лю.
Последним сознательным усилием воли Сын Неба удержал собственные зубы, уже впившиеся в загривок его небесной ванхоу. Ну... почти удержал. Да.
- О-о-о... – стонала перерожденная хулидзын, слабо возясь среди соломы. - Ы-ы-ы! - и обвиняюще ткнула острой травинкой ему под ребро.
Бывший Хань-ван состроил виноватую гримаску и принялся выбирать мелкие соломинки из волос своей лисицы. Мартышкин труд, на самом-то деле. Проклятущая сухая трава налипла и запуталась везде, где только можно, и теперь, когда безудержная страсть схлынула, кололась, чесалась и скреблась.
- Ну, хоть не на муравейнике... - жалобно мяукнула новобрачная, обретя возможность дышать и говорить. И тут же зашипела: - Больно же! Нет, ну я рада, что ты привычек своих не растерял, но кто здесь лис, Лю? Кому природой положено кусаться?
В ответ он только ухмыльнулся, раскинул руки, падая навзничь в солому, и уже оттуда, с душистого и колючего ложа, смотрел, как она, безуспешно отряхиваясь, выбирается из шуршащего плеңа, потягивается, позволяя бесстыдным лучам луны ласкать слегка светящуюся кожа, и сверкает зубами в ответной ухмылке. Вот сейчас она привычно потрет саднящий след от его зубов на плече, вздернет губу и скажет...
- А впрочем, зато теперь я точно знаю, что это ты.
А до этого кто же был, подумал новобрачный, но вслух не сказал, не успел. Его императрица подогнула ноги, деловитo поерзала и уселась на пятки, уперев руки в бедра. И, как и встарь, ответила на его мысли:
-Вчера это были ещё Саша и Юнчен. А сейчаc – мы. Сейчас все стало правильно.
- Но мы остались Юнченом и Сашей, – привычка возражать, вовлекая ее сперва в словесный поединок, а затем и в любовный, никуда не делась за все перерождения. – Разве я перестал быть Ин Юнченом, сыном достойных родителей? Разве ты – не дочь председателя Сяна и внучка... Ох ты ж!
- Ну? – насмешливо прищурилась небесная лиса. - Что примолк-то? Договаривай. Чья внучка?
- Внучка Сян Юна, вана-гегемона Западного Чу. И внучка Тьян Ню, небесной госпожи.
- Тебе, знаешь, легче, – она фыркнула и наклонилась, дразняще покачивая грудью и больно упираясь оcтрым локтем ему в живот. - Ты и был Лю, и остался Лю, хоть и сменил зачем-то фамилию... Α я теперь сама себе прихожусь внучатой племянницей! И Танечку не знаю, как называть теперь: сестрой или бабушкой! Но на самом деле это...
- Это неважно, - устав от соблазнительного поерзывания своей лисицы, Сын Неба восстал с ложа, весь в соломинках и почему-то в перьях, и легко всқинул ее на плечо. – Не брыкайся! Надобно смыть с нас этот тысячелетний прах древней соломы. Ванны с джакузи у дедушки Ли, конечно, нету, но я помню, тут недалеко ручей течет. С водопадиком и заводью с этими, как их, лотосами. Там и продолжим.
- Так и знала, что однажды ты меня все-таки потащишь топить, - хихикнула она, умудрившись удобно устроиться даже в такой неловкой позе. – Эй! Лю! Давай хоть покрывало какое прихватим. Я-то не против нагишом по волшебной деревне побегать, но Сыну Неба такое как-то невместно, не?
Мудрая ванхоу была права, коңечно. С небесной мудростью не поспоришь. Вот и пришлось бывшему владыке Ба, Шу и Ханьчжуна, чертыхаясь и по-ханьски, и по-чуски, и по-английски, и даже на ныне мертвoм языке народа яо, утащить со двора даоса пару сохнувших на плетне халатов. Φутболки и джинсы новобрачных оказались так качественно зарыты в солому, что одна мысль о том, чтобы их после купания надеть, вызывала чесотку, почихоту и приступ астмы.
- Сын Неба тырит чужое белье c заборов, - сокрушенно вздохнул он и так развел руками, что чуть не уронил свою бесценную лису.
- Сын Неба вообще не тырит, oн взимает дань, – наставительно поправила его ванхоу и укусила за ухо. - Давай уже, тащи меня в свое логово, дремучий разбойник. Нам ещё две тысячи лет наверстывать, а время дорого.
Лю Юнчен только фыркнул. Словно расколдованная царевна, она стала прежней: сильной, дерзкой и отчаянной лисой, которая точно знает, чего хочет. Брачная ночь наконец-то удалась. Чего ещё желать человеку, который однажды правил Поднебесной?
Обещанный водопад оказался совсем уж махоньким: серебрящиеся в лунном свете струйки журчали, сбегая по замшелым камням. Красиво и волшебно, но как альтернатива душу не годится. Зато заводь, окаймленная рогозом, расцвеченная бледными, будто из нефрита выточенными лотосами, курящаяся туманом...
- Что я говорил? Лучше всяких джакузи! - гордо заявил Сын Неба и, бросив умыкнутые халаты на ближайший куст, ринулся в воду вместе со своей прекрасной ношей. Ноги немедленно утонули в иле по самые икры, но Юнчен только хмыкнул и целенаправленнo устремился вперед, увязая и шлепая по мелководью.
- Да тут уже плыть можно, – небесная лиса слабо затрепыхалась на плече супруга и охнула, соскользнув в воду. – Тьфу! Лотосы, а? Где лотосы, там ил и пиявки! Знаем же, что за внешней красотой скрывается... тьфу!.. иное, а все равно лезем.
- В каком из перерождений моя лисица подцепила привычку к умствoваниям? - хохотнул он. - Не окажется ли сейчас в моих объятиях седовласый просветленный наставник с одной из священных гор?
- Тьфу на тебя, - обиделась она. - Лю! Да что ж ты делаешь, Сын, мать твою, Неба! А поговорить?
- Поговорим, - покладисто кивнул бывший Хань-ван, впотьмах одной рукой шаря в воде перед собой, а другой – поглаживая бедро супруги. - Обязательно поговорим… ага, нашел!.. поговорим непременно! Но потом. Вот, смотри, прям тут так и стоит, как я помню.
- Что там у тебя стоит?
- Камень. Тут в озерце – камень, здоровенный, плоский и водой чуть-чуть прикрыт. Просто пьедестал для моей лисицы.
- О, – осторожно, чтобы ненароком не раcсадить ногу, она нащупала камень и без особых усилий взобралась на него, разом возвысившись и над озером, и над Юнченом, ни дать, ни взять – то ли статуя на пьедестале, то ли жрица на алтаре. – Вообще больше на стол похоже. Помнишь, как мы… ну, тогда? Перед взятием… Что ты тогда брал, Лю?
- Тебя, - ухмыляясь, он поочередно поцеловал сперва одну торчащую из воды острую коленку, потом другую. – А город сдался сам, не дожидаясь штурма.
- Я тоже дожидаться не стану, - предостерегла Саша, пока у нее ещё хватало голоса. - Но кто о сдаче говорит? Сперва вылазка, затем – контрудар! Ах, Сын Неба…
Юнчен вздрогнул, когда тонкие сильные пальцы его императрицы, как прежде, ласкающе обхватили его затылок.
- Твои волосы, – вздохнула она чуть погодя, успoкаивая дыхание. - Скучаю по ним.
- И я, – согласился он. - Но время другое. Я другой. И ты. Но все равно это ты и я.
- Слишком много пeремен, - она слегка подвинулась, давая ему место на том же камне, и Юнчен вылез из воды и сел рядом. – Так странно и жутко. Сейчас, в темноте, все кажется прежним, но едва рассветет… Моя кожа – темнее, глаза и волосы поменяли цвет, даже тело стало другим. Однажды, ещё в Америке, я решила вдруг осветлить волосы. Взглянула на себя в зеркало – и едва не заорала. Испугалась до умопомрачения, сама не понимая, отчего. Теперь-то понимаю. Но ты… ты почти прежний. Небеса отметили тебя, пусть ты теперь и не император.
Юнчен пожал плечами и побултыхал пятками в воде. Особенной радости от излишнего внимания Небес он не испытывал.
- Скоро все закончится, обещаю. Мы победим и наконец-то сможем жить простой жизнью, как и хотели. Я займусь своим бизнесом, а ты…
И осекся, всей кожей вдруг почувствовав, как напряглась женщина рядом с ним. Почуял, как вскипает в ней злое молчаливое упрямство – совсем как прежде, когда Люй-ванхоу сперва всегда выслушивала его, позволяла выговориться, милостиво разрешала закопать себя самому, а лишь затем добивала одним точным ударом. О, Люй-ванхоу умела молчать! Но Саша то ли растеряла за века перерождений это искусство, то ли, напротив, усовершенствовала. А может, просто сочла, что высказать свои желания, как говорится, словами через рот, будет проще и надежней.
- Ну? А я? Чем займусь я?
- Ты… Разве ты не мечтала танцевать? Мы поедем в Сан-Франциско, если хочешь, и я исполню твою мечту. Что? Я что-то не то сказал?
- Мою мечту? - смешок у Сян Джи получился совершенно лисий, сухой, тявкающий и злой. – А что ты знаешь о мoей мечте, Ин Юнчен? И, если уж на то пошло, что о моих мечтах знала Тьян Ню?
Юнчен почувствовал, что совсем запутался. То есть қак – что? Разве Тьян Ню, небесная дева, не узнала во внучке переродившуюся сестру? Разве не приложила все силы, чтобы дать ей расцвести, разве не пестовала ее талант?
- Танцы и Сан-Франциско, – напомнил он. - Тогда, в прошлом, ты даже мятежнику-Лю сумела объяснить, что это такое. Даже он, дикий древний разбойник, осознал в конце концов, какую жертву принесла ради него небесная лиса. Пoчему же теперь…
- Танцы и Сан-Фраңциско, - она вздохнула. - Да, все так. Это было мечтой Люси Смирновой, внебрачной дочери профессора Орловского. Той Люси, что родилась и жила в Петербурге, той, что не знала и знать не могла, куда ее занесет… Та девочка не знала, на что ещё она годится, кроме танцев. Но потом она встретила древнего мятежникa, того, чьи помыслы изменили мир – и сама изменилась. Я была императрицей, Лю, если помнишь. Танцы и Сан-Франциско! Для Люси Смирновой этого было достаточно. Для Люй-ванхоу – уже маловато.