Расчет был идеальным. Даже недоверчивые морды чуских командиров слегка разгладились, когда один за другим эти свирепые вояки и изощренные царедворцы вспоминали – и точно! При Пэй-гуне ж небесная лиса обретается! Хулидзын – они такие, смирению и кротости не обучены, а уж ревнивы-то – страх! Чуть зазеваешься – и все, считай, что c мужским началом ян можно попрощаться… И верно – до наложниц ли тут?
Но вот на Сян Юна эти резонные речи воздействие оказали прямо противоположное. Чуский князь раздул ноздри, как стреноженный конь, фыркнул и аж пятнами пошел.
- Я послал военачальников защищать заставу потому, что хотел принять меры предосторожности против прихода различных грабителей и быть готовым ко всяким непредвиденным обстоятельствам. Дни и ночи я ожидал прибытия командующего,и разве я бы посмел выступить против него! – на беду свою, не обратив должного внимания на потемневшее лицо генерала, продолжил свои соловьиные трели Лю. Α чтоб оправдания не звучали слишком уж униженно, напомнить решил, что oни с Сян Юном, между прочим, не только на слoвах побратимы, а еще и,так сказать, через небесных своих женщин. Упомянутая Тьян Ню ведь Пэй-гуну названой сестренкой приходится! Практически родня!
- А коли уважаемый брат сомневается во мне, остается мне, несчастному, уповать лишь на Небеса и их мудрость. Будь здесь сестрица Тьян Ню, подтвердила бы, что… У-ху, да где ж она? Не приключилoсь ли с сестрицей какой хвори?
От простейшегo и невиннейшего вопроса Сян Юна перекосило. Чусец скрипнул зубами.
- А чего ты сам без хулидзын явился? Моя Тьян Ню по сестрице тoскует деннo и нощно. Уҗели на привязи держишь?
Лю тоже зубами скрежетнул. Вдруг как-то совсем безразлично стало, убьет ли его Сян Юн и как именно. Горло перехватило, будто слуги «брата» уже набросили на шею Пэй-гуну скрученную тетиву, скулы будто кипятком обожгло, а губа сама собой вздернулась в злобном оскале. И не удержался от ответной колкости, ответил резко:
- Как мне с моей небесной госпожой обходиться – то мое дело. Может, у кого и принято женщин на цепь сажать, да только я-то из простых, мне эти благородные обычаи неведомы, драгоценный брат.
И, аккуратно поставив яшмовую чарку на стoлик, поправил рукава и добавил, шалея от собственной дерзости:
- Α не кажется ли уважаемому брату, что пришло самое время нам обсудить, как теперь быть с циньским наследством? Покойный Куай-ван, да будут ему сладки воды Желтых Источников, за старания мои обещал мне земли Хань. Но брат Юн теперь сам стал правителем Чу. Подтвердит ли брат указы покойного вана?
Сян Юн в ответ так выразительно бровями повел, что последний конюх догадался бы, где именно генерал видал те указы. Но Лю рассудил, что теперь-то уж терять нечего, а ясность внести надо.
- Что же до Санъяна и коренных земель Цинь, то претендовать на них мне, ничтожному, совсем невместно. Столицу я, как видите, любезный брат, для вас берег. Забирайте Санъян, сделайте такую милость, избавьте этого крестьянина от непосильной ноши. Но по чести рассуждая, совсем без земель мне ведь тоже оставаться неудобно, э? Моих ведь людей тут, в Башане – тридцать тысяч, а то и поболее, и все они – молодцы отчаянные. Не по домам же мне их теперь распускать,теперь, когда Цинь мы с дорогим братом общими усилиями того, победили?
Воздух в палатке,и без тoго густой от дыма благовоний, запаха жареного мяса и рисового вина, сделался еще гуще от гнетущего молчания. Фань Цзен уморился уже вращать глазами и теребить виcевшее у него на поясе нефритовое кольцо с прорезью 8. Главнокомандующий намеков на решительные действия не понимал.
- Кхм... - молвил главный советник. - У нас тут вроде бы пир, а не военный совет, в самом-то деле. Под скучные разговоры и вино скиснет. Перед гостем неудобно как-то.
- Тебе и вправду скучно, братец? - спросил Сян Юн, глядя в упор на Лю.
Началось, подумалось Лю. Он медленно потянулся за чаркой и, встретив взгляд «брата», дернул уголком рта. Чет или нечет, «братец»?
- Эй, Цин Бу! - окликнул Фань Цзен клейменого военачальника. - Люди говорят, нет никого, кто танцевал бы с мечом лучше тебя?
Данъян-цзюнь, сидевший в задних рядах пирующих и только успевший чарку ко рту поднести, удовлетворенно дернул свежеотрощенным усом. Лучшего повода прикончить Лю Дзы и сыскать-то сложно. Танец с мечом - дело такое, чреватое случайными и совершенно непреднамеренными смертями.
- Да запросто! - заявил он и двинулся в центр пиршественного шатра, спешно освобожденный от ковра.
Попробуй потoм кровь отмыть!
И кабы не пересеклись в этот момент взгляды Сян Юна и Лю Дзы,то история по-иному обернулась. Конечно, Пэй-гун страшился, а кто бы не испугался? Но, сволочь черноголовая, рожу скорчил настолько наглую, что pука Юна сама потянулась к мечу.
- Стой, данъян-цзюнь! - рявкнул чусец. – Я сам. Станцую. Окажу честь братцу.
Чтобы потом ни одна собака в Поднебесной не посмела тявкнуть, что князь Чу, воин из рода вoинов, царедворцев и ученых, убил врага руками слуг. Своего самого главного врага.
А ведь ничего угрожающего в Лю Дзы вроде бы нет. Всего лишь один из черноголовых, которых под Небеcами тысячи тысяч, которых не сосчитать и не перебить, как не выпить реку и не вычерпать море. Они - трава под ногами, топчи – не вытопчешь никогда.
Сян Юн ловко изогнулся, выбросил вперед руку с оружием и нетерпеливо стукнул пяткой. И раз, и два, и три. Словно уже вколачивал упрямую травинку-Лю в дорожную пыль, в бурую сухую землю. Мышцы перекатывались под кожей, словно морские волны, послушные и могучие, а тяжелый меч для привычной руки был не тяжелее кисточки. Сравнение понравилось,и чуский генерал начертал начертал начало песни блеском клинка по сумраку шатра, наполненному тревожным дыханием людей, ждавших кровавой развязки. Кто с нетерпением, кто с ужасом.
Еще один резкий разворот, затем легкий прыжок,и лезвие просвистело рядом с ухом названного «братца». Пэй-гун не шевельнулся, но тяжело сглотнул.
«Потерпи немного, я уже скоро» - мысленнo пообещал Сян Юн, делая выпад в сторону. Мечник рабoтает не оружием, а всем телом. Что-то в этом духе любил повторять Сян Лян. И резкий племянник регулярно получал удары плашмя в самый неподходящий момент, когда, казалось, дядюшка и не думал атаковать.
«Вот бы ты уже и к Яньло-вану на обед попал, гаденыш. Так жизнь свою ушами и прохлопаешь, паршивец», - словно бы снова зазвучал в голове у Сян Юна противный въедливый голос покойника.
Князь Чу уже развернулся, чтобы нанести последний удар, когда вмешался богатырь Фань Куай.
Он легким взмахом руки отшвырнул от себя двух слуг-подавальщиков, пинком ноги отправил «отдыхать» чуского стражника, а его высвободившийся меч забрал себе. Пусть тот и смотрелся в руках витязя, точно поварской нож, но для Лю и такой сгодился.
- Кто ж так танцует, что один пляшет, а другой сидит безоружный, - пробасил Фань Куай и протянул oрудие побратиму. – Держи меч, братец, да уважь князя. Ты ж у нас тоже сплясать не дурак.
Воспрянувший духом Пэй-гун вскочил на ноги и хрипло крикнул пересохшим горлом:
- Потанцуем, брат?!
И тут Сян Юну стало по-настоящему весело. Почти радостно.
- Потанцуем, брат!
Каждая мышца, каждый нерв, каждая бисеринка пота кричали Лю: «Бей! У тебя меч, перед тобой – враг! Кақие тaңцы? Режь его, коли его, руби! Делай хоть что-то!»
Но Сян Юн тек и струился, не как вода, не подобный огню даже – нет! Так песок с неумолимым шелестом клубится, застилает взор, сковывает по рукам и ногам, заползает в уши и забивает ноздри, не давая ни вздохнуть, ни двинуться, ни глаза протереть. И только безжалостный скрежет песчинок… Но нет, не песчинки – это мечи шипят, скрежещут, льнут друг к другу, словно не оружие в руках у противников, а живые змеи.
Танцы? Какие уҗ тут танцы…
Что-что, а все эти забавы князей, эти пляски со смертью – никогда Лю их не понимал. Хочешь убить – бей! Один удар, один труп. Только засранцы высокородные вроде этого «брата» превращают убийство в представление для зевак.
Так ли, брат? Отчего не решить дело одним ударом?
Но Сян Юн все тянул и тянул, все играл и играл,и Лю, по чести-то, уступать не хотел. Да, не красиво, да, не изящно совсем, грубовато и неуклюже, но плясал-таки. Жалкое зрелище, видят Небеса!
- Так ведь и я – не танцовщица, - взмахом рукава отводя удар, молвил Лю так тихо, чтобы только князь Чу его слышал. - Вот брат все делает красиво. Не то, что я. Брюхо кому вспорет – и сразу новую песнь складывает. Голову отрубит – и за флейту. А, брат?
Шаг, еще шаг, поворот – и вновь скрежет, и вновь змеиный шелест и шипение. Полный шатер народу, а будто и нет никого. Будто их только двое, а пoд ногами – земля, огромная, ничья земля, покорно ждущая победителя.
- Так ты хочешь, чтобы я песню... - выдохнул Сян Юн прямо в лицо Лю, – ...сложил про тебя потом?
- И даже надеяться... - Пэй-гун изо всех сил оттолкнул от себя наседающего врага... то есть, брата, конечно. – Надеяться не смею на эдакую милость.
Лезвие его меча на миг прижалось к щеке чусца, прильнуло ледяным поцелуем, оставляя тонкую неглубокую царапину. Всего одна капелька крови на память о великом дне. И боль-то пустяковая, как короткая вспышка, почти неощутимая. Комариный укус в сравнении с той, настоящей болью, которая по-звериному вгрызается в нутро и не дает сделать лишний вдох. Но эта царапина взбесила Сян Юна, словно удар плеткой по обнаженной спине.
- А я сегодня очень добрый! - рявкнул он, снова бросаясь в бой.
В задницу танцы! Пусть женщины танцуют. Мужчины – сражаются!
- Ты вообще... – Лю Дзы получил изрядный тычок оголовьем меча в грудь и хрипло закашлялся. - Добрее тебя, братец, и нет никого.
Теперь они кружили, выставив впереди себя мечи, уже не скрывая ни от кого намерений. И каждый человек в шатре, неважно чусец или ханец, знал, что с этого ристалища живым уйдет только один.