— Я действительно рада тебя видеть.
Ник улыбается:
— Взаимно.
Останавливаемся перед обшарпанным зданием на углу Гаррисон и Двадцать первой улицы. На первом этаже — кубинское кафе с неоновой вывеской. Напротив — бар для лесбиянок. Ник расплачивается и благодарит шофера. Поднявшись по ступенькам к двери, набирает код, дверь открывается, и я вижу узкую лестницу, покрытую ковром и тускло освещенную. Пахнет застоявшимся табачным дымом и едой из кафе.
— Знаю, что сейчас думаешь, — говорит Ник. — Но поверь, внутри все куда красивее.
— А я думала, ты живешь где-нибудь на Рашн-Хилл.
— Купил здесь квартиру, как только переехал в Сан-Франциско, уж очень понравилась цена. И кроме того, я полгода в разъездах, так что мне, в общем, некогда сидеть и любоваться на свое жилье.
На площадке третьего этажа Ник снова набирает код и впускает меня в квартиру. Его жилище очаровательно, одновременно и стильно и шикарно. Мебель и аксессуары Ник явно приобрел не в «ИКЕА» и не на распродажах.
— Какой высоты здесь потолки?
— Четырнадцать футов.
— На тот случай, если придут ужинать баскетболисты?
— Вот именно.
Все буквально сверкает алюминием и хромом, мебели мало, и она состоит из прямых углов и четких линий: кожаный диван вдоль одной из стен, три стула нежного оттенка металлик, кофейный столик шириной с мою кровать. В столовой на полу лежит бежевый ковер; из обстановки нет ничего, кроме огромного овального стола со стальными ножками и отполированной до блеска серой столешницей. Спальня отделена сетчатой занавеской. Одна стена полностью занята встроенными книжными полками. Здесь, должно быть, не меньше двух тысяч томов.
— И сколько из этого прочтено?
— Немного, — говорит Ник и слегка смущается.
Квартира напоминает купленный в Хельсинки стильный веничек для взбивания яиц, только в увеличенном виде.
— Просто потрясающе.
— Один из братьев — архитектор, а его жена — дизайнер по интерьеру. Два года назад в честь моего дня рождения они здесь все переделали. Снесли пару стен, выкинули старую мебель. Проблема в том, что я провожу дома слишком мало времени и никак не могу привыкнуть к переменам. Кажется, будто это чья-то чужая квартира.
— Она мне очень нравится.
— Спасибо. — Ник шагает на кухню. — Садись. Что-нибудь приготовлю. Ты, наверное, страшно проголодалась. Хочешь французский тост?
— С удовольствием.
— Отлично, я ведь больше ничего не умею.
Пока Элиот возится, рассматриваю книги на полках и никак не могу определить, чем он руководствовался, покупая и расставляя их. Здесь всего понемногу: «Моя жизнь» Троцкого соседствует с путеводителем по Финляндии, Колетт — с Джеком Лондоном, «Лолита» и «Мадам Бовари» — с несколькими толстыми томами, посвященными падению коммунизма на Балканах. Вижу стихи Одена, Эшбери и Плата, статьи Уайта, пьесы Гарольда Пинтера и самоучитель по игре на банджо. Отдельная полка посвящена албанским писателям Джири Каджане и Измаилу Кадаре. Их произведения есть у Ника в оригинале, а также в переводе на английский и французский.
— Скажу тебе честно, впервые вижу мужчину, у которого на полке стоят книги на албанском языке.
— Ты еще многого обо мне не знаешь.
Обнаруживаю огромное количество книг на французском и немецком языках, биографию Нейла Янга, энциклопедию китайской медицины и множество романов южноамериканских авторов, включая Уокера Перси.
Ник выливает яйца в миску и взбивает с чем-то при помощи веничка.
— Если увидишь то, что понравится, — бери, не стесняйся, — позволяет он.
— Ты это читал? — вытаскиваю Перси.
— Да, возможно, лучшая книга из всех, которые мне попадались. Любишь Перси?
— Я попыталась его прочесть, но не смогла.
— Попробуй как-нибудь еще разок. — Ник окунает ломтик хлеба в «болтушку». — И вообще, возьми книгу себе. Она как будто написана для тебя. В ней есть одна замечательная строчка, которую часто вспоминаю. «Чтобы увериться в возможности счастливого исхода поисков — нужно найти хоть что-нибудь. Не найти ничего — значит отчаяться».
— Как мило. Совершенная правда.
Элиот кладет хлеб на сковородку. Тосты шипят, и вся квартира наполняется ароматом масла и корицы.
— Ты так и не сказала, куда едешь.
— В Коста-Рику.
— Отпуск?
— Нет. Это связано с Эммой. Долгая история.
— А что говорит жених?
— Считает, будто я гоняюсь за призраком. Мы поссорились. К сожалению, «жених» здесь, наверное, не самое правильное слово.
Ник удивлен.
— Очень жаль.
— Неужели?
— Пару лет назад я сам пережил крупный разрыв, и никому такого не пожелаю. Хотя и вынужден признать, как последний эгоист, без жениха ты нравишься мне куда больше.
Элиот поддевает тосты стальной лопаточкой, раскладывает на тарелки, наливает два стакана молока и садится рядом.
— Попробуй.
Откусываю. Тост упруг и похож на губку. Ощущаю вкус масла, корицы, сахарной пудры и чего-то еще, что я никак не могу определить.
— Это самый вкусный французский тост, какой мне доводилось есть.
— Слушай, у тебя есть где остановиться в Коста-Рике?
— Да, забронировала номер в мотеле через Интернет. Неподалеку от аэропорта в Сан-Хосе.
— Отмени броню. Жить в мотеле рискованно. Я знаю одну женщину, которая сдает комнату. У нее дешево и чисто, она очень дружелюбная и немного говорит по-английски. Когда прибываешь по расписанию?
— Примерно в десять вечера. Рейс Сан-Франциско — Коста-Рика, увы, предусматривает остановки в Чикаго и Майами.
— Я скажу ей, что ты приедешь. — Он записывает адрес на обороте своей визитной карточки. — Еще напишу пару ресторанов. Понятно, едешь не развлекаться, но ведь надо где-то есть?
— Спасибо. — Я не в силах сдержать улыбку. — Готова поспорить, если назвать любой город, будь то Будапешт или Анкара, ты немедленно завалишь меня справочной информацией.
Он смеется и поддевает кусок тоста на вилку.
— В общем, нет… хотя, если однажды и впрямь соберешься в Будапешт, лучше остановиться в отеле «Геллерт» — шикарно и недорого. Когда я жил там в последний раз, в гостиной моего номера стояло фортепиано. — Лезет в карман и достает мобильник. — И еще кое-что. Есть один человек, Уиггинс… — Ник нажимает несколько кнопок и записывает телефон на обороте другой визитки. — Позвони ему, когда приедешь в Сан-Хосе.
— Уиггинс?
— Он работает в посольстве и может тебе помочь. По делам ему приходится ездить по стране, так что если его не окажется на месте, все-таки постарайся с ним связаться. Сошлись на меня.
— Как вы познакомились?
— Длинная история.
Интересно, действительно ли этот французский тост настолько вкусный или просто я так голодна? Опустошаю тарелку, поднимаю глаза и вижу, что Ник ухмыляется.
— Прости, — вытираю подбородок. — Но от голода буквально живот свело.
Действительно, еда приносит наслаждение. Может быть, жизнь и впрямь продолжается?
— Не нужно извиняться. Мне нравятся женщины с хорошим аппетитом. Повторяю, держи телефон Уиггинса под рукой. Не забудь.
— Не забуду. — Молоко вкуснейшее; немедленно опорожняю стакан до дна. — Что ты добавил в этот тост?
— В числе прочих ингредиентов — какао и ваниль. — Элиот стирает с моего подбородка пятнышко сиропа. — Расскажи мне что-нибудь.
— Что?
— Ну, если бы мы встретились при иных обстоятельствах, не будь вашей помолвки, если бы не случилось несчастья — у меня был бы шанс?
Не задумывалась над этим вопросом.
— Наверное.
— Просто все так сошлось, да? — Ник проводит пальцем по краю стакана. — Слушай, из Коста-Рики очень трудно звонить, но зато в туристических центрах уйма интернет-кафе. Обещай при каждой возможности посылать мне весточку.
— Обещаю.
— И позвони, когда вернешься. Непременно заставлю тебя поужинать со мной. Это не свидание. Просто ужин.
— Конечно.
— И еще кое-что. Говоришь по-испански?
— Un росо[10].
Он подходит к книжным полкам и вытаскивает небольшой испанский разговорник и «Краткий путеводитель по Коста-Рике».
— Это поможет.
Убираю книги в сумку.
— Почему ты так добр ко мне?
Ник жмет плечами:
— Нравишься.
— Забавно, но одинокие женщины твердят, что встретить приятного мужчину нормальной ориентации в Сан-Франциско невозможно. А я встретила, хотя вовсе не искала. Почти все мои подруги пошли бы на убийство, лишь бы подцепить такого, как ты.
Элиот ухмыляется.
— А может быть, они уже, наоборот, попробовали и не вдохновились?
— Спасибо. Спасибо за все. Мне пора. Длинный, однако, сегодня день.
— Поедешь домой с удобствами. Только найду ключи от машины.
Он удаляется, а потом я внезапно чувствую, как меня дергают за плечо.
— Эбби!
— Мм?
— Ты заснула.
По-прежнему сижу за столом, опустив голову на руки.
— Который час?
— Четверть пятого. Отошел всего на пару минут, а ты отключилась.
Он поднимает меня на руки и несет. Это ощущение знакомо еще с детства, когда отец сначала укачивал в кресле-качалке, а потом относил в постель. Полусонная, я покоилась в его объятиях, и все казалось — лечу. Ник предоставляет в мое распоряжение кушетку, ненадолго исчезает, потом появляется с одеялом.
— Я не могу здесь остаться. — Из последних сил борюсь со сном и сажусь. Но кушетка такая мягкая, а усталость так велика, что мне с трудом удается держать глаза открытыми.
— Ненадолго. — Гостеприимный хозяин подкладывает подушку под голову и укрывает одеялом до подбородка. — Разбужу тебя пораньше.
Последнее, что помню, перед тем как заснуть, — это шум воды в ванной. Ник чистит зубы.
В 5:35 просыпаюсь и на цыпочках подхожу к кровати Ника. Спит в синей футболке и семейных трусах, свесив одну ногу до пола. Такой безмятежный, ни о чем не подозревающий, он совсем не похож на загадочного незнакомца, и мне очень хочется свернуться рядом с ним клубочком. Представляю, как приятно прижаться к его теплым ногам своими. Может быть, в другой жизни я могла бы сейчас лежать в постели с Ником и не беспокоиться ни о чем, кроме планов на выходные. В последнее время все чаще и чаще об этом думала — как было бы хорошо никогда не знать ни Джейка, ни его дочери. Если бы я их не встретила, то не смогла бы причинить им столько вреда.