На мгновение мне кажется, что не было никакого похищения. Дочь говорит отцу «пока», как будто мы с ней просто уехали на выходные. Как будто это самый обычный телефонный звонок, самый обычный день.
— Еще кое-что, — говорю, прежде чем повесить трубку.
— Что?
— Ничего не говори Лизбет.
— Почему?
— Твоя бывшая была там, Джейк. Не знаю деталей, но она замешана.
— О Господи! Мне следовало бы догадаться.
Слышу глухой удар, как будто Джейк стукнул кулаком по стене.
— С ума сойти, она сидела у меня дома, а я ни о чем не догадывался. Я ей верил!
— Да, неплохая актриса.
— Позвоню Шербурну по пути в аэропорт.
В трубке слышится шум — звук застегиваемой молнии, лязг ключей. Представляю себе, как Джейк мечется по спальне, собирая вещи — кошелек, паспорт, аккумулятор для мобильника.
— Спасибо. Спасибо тебе. Передай Эмме, что я люблю ее. Скажи ей, что скоро приеду.
Кладя трубку, чувствую немыслимое облегчение. Как будто все случившееся за минувшие месяцы вело именно к этому телефонному разговору с Джейком, во время которого его невеста сказала, что все в порядке.
— Я не наелась, — жалуется Эмма.
— Тогда давай поедим еще. — Звоню вниз и заказываю еду в номер. Два гамбургера с сыром, жареный картофель, шоколадное молоко и две колы.
Через полчаса заказ приносят, и Эмма начинает с жадностью голодающего поглощать еду. За двадцать минут она съедает свой гамбургер и половину моего, уплетает почти всю картошку, кладет остатки на поднос и спрашивает:
— Можно помыться?
— Конечно.
Иду в маленькую ванную и включаю воду. Когда возвращаюсь в комнату, Эмма уже полностью разделась; ждет перед телевизором.
— Вода готова, — официально сообщаю, как будто Эмма — гость, которому нужно угодить.
— Спасибо.
Девочка проскальзывает в ванную, и я замечаю лиловый синяк у нее на талии. У меня перехватывает дыхание. Это обычный синяк, из тех, что дети получают каждый день, или кто-то ее ударил? Маленькая путешественница забирается в ванну и старательно сдирает обертку с мыла. Сажусь на край ванны, протягиваю ей губку и одновременно ищу глазами другие синяки. Слава Богу, больше ни одного.
— Детка, ты часто мылась?
Она начинает намыливать плечи. Грязь стекает ручьями.
— Тедди сказал, это не обязательно, потому что мы и так каждый день купаемся в океане.
— Ты плавала? И не было страшно?
— Сначала было, а потом нет. Тедди купил мне маленькую доску. Я научилась кататься. Это классно.
— Тебе нравится Тедди?
— Он ничего себе. А Джейн вредная.
— Как это?
Эмма жмет плечами:
— Вредная, и все. Все время орала на меня из-за ерунды. А иногда шлепала.
Меня переполняет гнев, и я стараюсь не думать о тысячах способов, которыми можно обидеть ребенка. Вместо этого пытаюсь сосредоточиться на красивом личике Эммы и на мыльной пене на ее плечах.
— Хочешь, вымою тебе голову? — спрашиваю я.
— Да.
Семилетняя купальщица вытягивается, закрывает глаза и погружается под воду. Проходит несколько секунд, и я вспоминаю — раньше Эмма терпеть не могла окунаться с головой и не умела задерживать дыхание. Когда уже собираюсь схватить ее и вытащить на поверхность, она выныривает и хватает воздух ртом. С плеч стекает вода, волосы облепили спину. Осторожно принимаюсь намыливать ей голову. Сначала малышка вздрагивает от прикосновения — инстинктивно, неосознанно, — а потом быстро расслабляется.
Пока Эмма лежит, откинув голову, меня немедленно посещает детское воспоминание. Крошку Аннабель мама купает в синей пластмассовой ванночке, берет мою руку и кладет на мыльный затылок Аннабель. У сестры мягкие волосы и кожа нежная как шелк. Мне было не более трех лет, но воспоминание такое отчетливое, как будто это случилось вчера.
Звонит телефон. Джейк радостно сообщает, что скоро прилетит, и просит отнести трубку в ванную; он хочет поговорить с Эммой.
Вот и все. Конец поискам. Конец кошмара. Но одновременно и начало — для меня и для Джейка, для Эммы. Для семьи, которой мы собирались стать.
Эмма снова погружается с головой и пускает пузыри. Наблюдаю за ней и понимаю, что нам придется знакомиться заново.
— Ты вся красная, как индеец, — говорю. — Готова вылезать?
Она встает и протягивает руки. Заворачиваю девочку в полотенце.
— Хочешь спать?
— Да.
— У нас нет ночнушки, но что-нибудь придумаем.
Сама закутываюсь в саронг, а Эмме отдаю свою футболку. Не слишком чистая, но сойдет. Эмма вскидывает руки, позволяя надеть футболку, а потом забирается в постель. Подтыкаю одеяло и ложусь рядом, наблюдая за тем, как она спит. Прикасаюсь к волосам, плечам, лицу. И все еще не верю. Я страшно устала, но не в силах заснуть. Не могу не смотреть на Эмму.
В два часа ночи звонит телефон.
— Эбби Мейсон? — спрашивает незнакомый голос.
— Да.
— Это Уиггинс. Получил ваше сообщение. Простите, что звоню так поздно.
— Вы даже не представляете, как я рада вашему звонку, — перебираюсь в кресло у окна и говорю как можно тише.
— Я сейчас в Гондурасе. Вернусь в Коста-Рику завтра утром. Ник рассказал вашу историю. Если честно, были сомнения, что найдете Эмму, но иногда случаются странные вещи, черт побери. Я связался с нашими людьми в Сан-Франциско, чтобы мне выслали портреты тех двоих. Они уже поговорили с отцом Эммы; сейчас ищут его бывшую жену. Расскажите, как вы нашли девочку. Видели похитителей?
— Нет. Но знаю их имена. Тедди и Джейн.
Рассказываю все с самого начала — выпаливаю уйму бессвязных фраз.
— Где, по-вашему, их можно найти?
— Вчера они были в Плайя-Эспадилья, но прошло уже много времени.
— Немедленно пошлю нескольких человек в Мануэль-Антонио. Завтра вам можно будет позвонить по этому номеру?
— В семь с Эммой едем в аэропорт встречать Джейка. А что будет потом, я не знаю.
— Утром пошлю кого-нибудь сопровождать вас в аэропорт. И потом, учтите, Эмма может отправиться домой в любое время, но вам придется задержаться в Коста-Рике на несколько дней. Может быть, на неделю. Когда найдем тех двоих, их необходимо будет опознать.
Не «если», а «когда». Уверенность Уиггинса покоряет.
— Спасибо, — говорю я. — Большое вам спасибо.
Глава 78
Меня будит нечеловеческий крик за окном — один, другой, третий.
— Обезьяны. — Эмма открывает глаза и потягивается. Ее смуглая кожа блестит от пота. Несмотря на кондиционер, жара просто удушающая. Ночью я несколько часов лежала без сна и смотрела на свою находку. В какой-то момент заснула, а теперь снова поражена невероятностью всего происходящего.
На часах четверть седьмого.
— Пора вставать. Едем в аэропорт.
— Сейчас?
— Да.
— Папа прилетит?
— Да.
Она устало смотрит на меня, как будто не в силах поверить.
Через двадцать минут в дверь стучат. Смотрю в глазок и вижу молодого человека — лет двадцати семи, яркой итальянской наружности.
— Кто там?
— Меня прислал Уиггинс.
Открываю дверь.
— Панико, — говорит парень и протягивает руку. — Майк Панико.
Он заглядывает через мое плечо в комнату, где стоит Эмма — босая, в том же вчерашнем грязном сарафане.
— А ты, наверное, Эмма.
Та кивает.
Панико улыбается.
— Теперь понимаю, почему тебя искало столько народу.
В аэропорте покупаю Эмме новое платье и сандалии. Платье слегка велико, сандалии немного малы, но наша модница делает пируэт и идет походкой фотомодели, как будто это самый замечательный наряд из всех, что ей доводилось носить.
Панико отводит нас в маленькую комнатку на втором этаже. В комнате только стол и четыре стула, привинченных к полу. На спинках двух из них — металлические обручи с замочными скважинами, и я понимаю, что эти стулья предназначены для преступников. Обшарпанные стены выкрашены в бежевый цвет.
Панико прикрывает дверь и опускается на колени, чтобы его лицо оказалось на уровне лица Эммы.
— Похоже, ты скоро будешь дома. Что сделаешь в первую очередь, когда вернешься?
— Съем гамбургер у Джо.
— Правильно, — говорит Панико. — В этой стране невозможно достать нормальный гамбургер.
Эмма улыбается. Панико лезет в карман, достает раскраску и цветные мелки и кладет все это на стол.
— Любишь рисовать?
Эмма застенчиво кивает.
— А я прямо-таки обожал, когда был маленьким. Но у меня плохо получалось.
Эмма садится и начинает листать раскраску.
— El gato. — Она указывает на рисунок кота, берет желтый мелок и начинает раскрашивать, а потом спрашивает у меня: — Ты говоришь по-испански?
— Чуть-чуть.
Она оборачивается к Панико:
— А вы?
— Si, señorita.
Эти двое бегло обмениваются несколькими фразами на испанском; Панико говорит и вызывает у ребенка хохот. Мне удается разобрать слово «нога», но, возможно, я ошиблась.
Эмма принимается затачивать синий мелок, потом сдувает крошки, наклоняется над страницей и раскрашивает кошачью миску. Восковой запах мелков смешивается с каким-то другим. Пахнет от Эммы, несмотря на купание в ванне вчера вечером. Сладковатый запах ребенка, о котором не заботятся должным образом.
Панико придвигает свой стул поближе к ней.
— Можно тебя кое о чем спросить, Эмма?
— Ну да.
— Где вы жили?
— Иногда прямо на пляже, иногда в машине. А иногда у друзей Тедди.
— А где жили эти друзья?
— В разных местах.
— Они не говорили, что знают твою маму?
— Тедди — мамин двоюродный брат, — отвечает Эмма. — Можно, я еще порисую?
И затыкает уши; при виде знакомого жеста меня охватывает чувство благодарности. Эта привычка была у нее, сколько я ее знала. Эмма смотрит на меня, потом на Панико и спрашивает:
— У Тедди и Джейн проблемы?
— Мы просто ищем их, чтобы задать несколько вопросов, — отвечает тот.
Эмма снова принимается раскрашивать. Сидя здесь, с ней, ощущаю одновременно радость и волнение. Дух товарищества, успевший возникнуть между нами за несколько недель до похищения, пропал, и я по-прежнему пытаюсь понять, что еще в ее характере коренным образом изменилось. В какой степени в этом повинны естественные возрастные изменения и в какой — время, проведенное с Тедди и Джейн?