— Плохие новости, — сказал он.
— Что-то с рабочими? Они недовольны тем, что их уволили?
Хамза замер.
— Нет, нет, рабочие тут ни при чем. Гораздо хуже. Кто-то пытается навредить вам.
— Квандиша и джинны?
Сторож опустил глаза.
— Я все вам расскажу, — тихо сказал он.
Мы сели на песок, и Хамза пристально посмотрел на прибой.
— Жил когда-то человек, который влюбился в жену другого человека, — начал он, отведя глаза в сторону. — Он тайком встречался с ней под пальмовым деревом в первую ночь каждого месяца. Он дарил ей скромные подарки — розу, сласти, что-то вроде этого. Женщина влюбилась в этого человека, и они вместе сбежали. Обманутый муж поклялся, что убьет их обоих. Его семья была обесчещена. Он выслеживал любовников неделями, месяцами, годами.
Хамза пальцем начертил на песке квадрат.
— Когда он наконец отыскал их, они жили в доме у моря. У них родился ребенок, и они были счастливы. Муж женщины выломал дверь, он готов был уже убить обоих, но что-то в последний момент остановило его. Он повернулся, пошел к себе домой и покончил с собой.
Я гадал, что общего имеет эта история с несчастным ежиком.
— В этой женщине было нечто неведомое обоим мужчинам, — сказал Хамза.
— В смысле?
— О, она была не простой женщиной, а джинном, и ее звали Квандиша.
— Значит, Квандиша — это женщина-джинн?
— Да.
Я спросил, при чем здесь ежик.
— Это знак, — ответил сторож. — Знак того, что Квандише не нравятся те, кто живет в ее доме.
— Ну и что мне теперь делать?
Хамза пристально вглядывался в воду. Рот его был открыт, однако слов оттуда не появлялось.
Я повторил свой вопрос:
— Скажи мне, что делать?
— Забирайте жену и детей, уезжайте из Дар Калифа и никогда не возвращайтесь.
Я оказался в затруднительном положении. Уволив по совету Камаля рабочих, я потерял в результате целое состояние. Надежда вернуть хоть часть денег была слабой. Какой-то местный гангстер пытался угрожать мне; таинственным образом исчезли документы на принадлежавший мне дом в центре городских трущоб, да и погода с каждым днем становилась все хуже. А теперь мне еще вдобавок говорят, что я должен покинуть этот дом, поскольку невидимый дух недоволен тем, что мы живем в нем.
На следующий день я спросил у Камаля, что он думает по этому поводу. Мой помощник не сомневался, что дохлый ежик и история о Квандише были частью хитроумного плана, имевшего целью напугать нас и выжить из дома.
— А вам не кажется, что это сторожа пытаются захватить дом? — спросил я.
Камаль какое-то время размышлял над моим вопросом.
— Нет, — заявил он наконец. — Сторожа тут ни при чем. Кто-то другой положил глаз на этот дом.
— Откуда такая уверенность?
Камаль снова замолчал.
— Потому, — сказал он задумчиво, — что Дар Калифа очень много для них значит.
Имам наших трущоб выглядел озабоченно. Когда я проходил мимо мечети, он криво улыбнулся, но не попросил денег. Именно поэтому я и понял: что-то было не так. Повсюду в переулках и лавочках вдоль главной дороги чувствовалось напряжение. Оно передалось мне, как и всем остальным.
Окна в палатке закрывались только в сумерки. До этого два бородача сидели у окна на табуретах: на головах белые вязаные шапочки, а поверх рубах на них были надеты синие свитера в тон. Каждый, кто проходил мимо палатки, ускорял шаг, словно бы бородачи только и поджидали удобного момента, чтобы схватить зазевавшихся прохожих и перерезать им глотки.
— Они похожи на террористов, — прошептал мне тем же вечером Осман. — Ой, боюсь, добром все это для нас не закончится. Если власти заметят анархистов, то они снесут наши дома. Они решат, что мы поддерживаем радикалов.
— Так почему вы их не прогоните? Это ваш бидонвиль, а не их.
Улыбка на лице Османа превратилась в гримасу.
— Если мы прогоним их, — сказал он, — они сожгут наши дома.
Рамадан продолжался. По мере этого его крепкий фасад — строгий пост, который всем так нравится, — становился все тоньше и тоньше. Каждый последующий день Камаль встречался со мной позже, чем в предыдущий, а однажды не пришел совсем. Мне стало не по себе. Я подумал, что, возможно, мой помощник убился во время своей утренней погони за адреналином или его сбил окончательно ошалевший от отсутствия никотина водитель.
После полудня улицы Касабланки превращались в ужасное место. Машины вихляли по улицам еще хуже обычного, произвольно переезжая с одной полосы на другую так, будто их водителей не беспокоила возможность столкновения. Абсолютно во всех автомобилях были открыты окна, но не с целью проветривания, а для того, чтобы водители могли выкрикивать оскорбления в адрес окружающих. К пяти вечера бульвар д'Анфа, основная городская магистраль, превращался в настоящее поле сражения, полное разбитых автомобилей и враждующих водителей.
Минул еще один день, а Камаль не подавал никаких признаков жизни. Я звонил ему на мобильный, но телефон был выключен. Я жаловался Рашане и очень злился, не понимая, как люди могут быть такими безответственными. Прошло еще два дня, мое раздражение становилось все сильнее.
На четвертый день я решил, что уволю Камаля, если тот вдруг объявится. Это было окончательное решение. Я построил сторожей и объявил им его. Они обрадовались. Хамза сказал, что от Камаля ничего, кроме неприятностей, и нельзя было ожидать, что тот пытался поживиться моими деньгами. Медведь нарушил формальности и похлопал меня по спине. Посмеиваясь про себя, он пошел к конюшне — праздновать вместе с остальными.
В семь часов вечера я получил от Камаля эсэмэску. Там говорилось: «Пожалуйста, срочно приезжайте в центральный полицейский участок на бульваре Зерктуни». У меня бешено заколотилось сердце. Я помчался на улицу и взял такси до центра города. Но полицейский не пустил меня в участок и приказал ждать на углу.
Ждать пришлось долго. Наконец в четверть десятого появился Камаль. Он был одет в ту же одежду, в которой был пять дней назад. Бедняга выглядел понурым, от его прежней уверенности в себе не осталось и следа.
— Где ты был? — спросил я.
— В тюрьме, — ответил он.
Глава 9
В стране слепых одноглазый — король.
Самое плохое во время Рамадана — это воры. Они повсюду. Ни на минуту ничего нельзя оставить без присмотра. Воры всегда готовы поживиться за счет честного люда, который, оголодав, становится для них легкой добычей. В обычное время Марокко — это спокойная страна с очень низким уровнем преступности. Но с наступлением священного месяца каждый, с кем мы встречались, советовал нам хорошенько запирать дом и прятать любое имущество. Мы сперва лишь посмеивались над этими предостережениями. Однако в начале второй недели Рамадана у меня исчез бумажник, затем украли кошелек у Рашаны, а у Арианы пропал школьный портфель. Воры позаимствовали также мой новый фотоаппарат, у нас стащили даже продукты. Местные газеты каждый день писали о случаях дерзкого воровства. Воровали машин и ослов, портфели, набитые деньгами, драгоценности, мебель и даже домашних питомцев.
Вообще-то священному месяцу полагается быть временем благочестивых раздумий. Но, как и Рождество на Западе, Рамадан подвергся коммерциализации. Каждый вечер все местные жители тратят огромные средства на ифтар, ночное разговение. Макароны и сотни видов пресных лепешек, горы выпечки и сластей, сочный инжир с гор, медовые дыни, свежий йогурт и сливы.
Каждый вечер, после того как дневной пост прерывался муэдзином, сторожа съедали по пригоршне фиников, запивали их небольшим количеством молока и приступали к охране территории. Для них не наступало время обжорства, им было пора выходить на охоту — выслеживать воров.
— Воры появляются, когда люди едят ифтар, — пояснил Медведь.
— Да, и они пробираются тихо, как лисы, — добавил Осман.
— Как молодые хитрые лисы, — вставил свое слово Хамза.
— А что вы будете делать, когда поймаете вора?
Все трое переглянулись украдкой, потом посмотрели на меня и радостно загоготали.
— Мы загоним вора в угол и забросаем камнями, — сказал Хамза. — Потом будем бить негодяя палками, пока он не зарыдает, подобно женщине.
— Вы не отведете его в полицию?
Сторожа вновь рассмеялись.
— Тогда не будет забавы, — сказал Медведь улыбаясь.
Камаль не объяснил мне ничего, пока не доел целую тарелку кускуса, поверх которого горой были насыпаны кусочки тыквы с картофелем и сочной телятиной. Он не был похож на себя. Впервые этот парень выглядел слабым.
— Да что случилось? — не выдержал я.
— Плохо, — ответил он, беря с тарелки телячью лопатку. — Очень плохо.
— Ты что, украл что-нибудь?
— Нет!
— Так что же ты натворил?!
Камаль откинулся на спинку стула и закурил сигарету.
— Я был в государственной конторе, хотел посмотреть кое-какие бумаги, и один чиновник оскорбил меня. Сейчас Рамадан, и он вышел из себя. Этот негодяй назвал меня сыном безносой шлюхи.
— А ты что сделал?
— Я увидел большую металлическую вазу на полке, схватил ее и ударил чиновника этой вазой по лицу.
Камалю потребовалось два дня, чтобы вернуться в нормальное состояние, хотя вряд ли можно говорить о нормальном состоянии в Рамадан. Лицо у него было бледное и нездоровое, а под глазами черные круги. Он сказал, что чиновник в конце концов снял с него все обвинения. Они умудрились каким-то образом договориться. Это была хорошая новость. А затем помощник сообщил мне новость просто отличную: «стервятник» нашел двигатель. По словам Камаля, двигатель был совсем новехонький, ну просто в девственном состоянии. Его сняли с попавшего недавно в аварию корейского джипа.
— Какая удача, что точно такая же машина, как и у вас, разбилась как раз тогда, когда мы в этом нуждались.
Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Скажи, а ты уверен, что за этой машиной не охотились специально ради меня?