Последняя машина, которая домчала меня до Лиссабона, принадлежала португальцу, солдату миротворческих войск ООН. Он рассказал мне о мужчине, с которым недавно познакомился в Сирии и чей пример его очень вдохновил. Его знакомый был странствующим монахом ордена Святого Франциска. Он ездил в различные вооруженные точки и просто играл с детьми, создавал веселую атмосферу во дворах, где слышны разрывы гранат и звуки автоматов, во дворах, искореженных бомбежками. Дети в нем души не чаяли. Он был один из немногих, кто улыбался и в принципе с ними играл. Все заработанные деньги он отдавал семьям, а сам, когда чувствовал, что его миссия закончена, переезжал в другую горячую точку.
После рассказа об этом парне я задумалась. Насколько этот францисканец рушит стереотипы о том, как надо прожить жизнь. Он не хочет быть успешным, он не хочет руководить, не стремится создать семью, обеспечить стабильность своего будущего. Он просто хочет, чтобы дети смеялись. Наверняка кто-то считает его чудаком и неудачником, глупцом и ленивым человеком, обзывает филантропом, а ему нет дела до того, кто что про него говорит. Он гоняет мяч с мальчишками во дворах Афганистана и Сирии. Можно ли сказать, что миссия этого парня менее важная, чем вся гуманитарная миссия ООН?
За разговорами и раздумьями мы докатились до Лиссабона. Была полночь. В Лиссабоне я собиралась остановиться у парня, которого я нашла через каучсерф. О нем было много положительных отзывов, в основном от девушек. Он был первым, кто мне ответил. Моя испанская сим-карта перестала работать, и я позвонила хозяину квартиры с телефона солдата миротворческих войск. Хозяин меня ждал.
Меня всегда удивляли люди, живущие на последнем этаже. В них есть какое-то бесстрашие к космосу. Они могут ходить по крышам и не бояться протечек. Они всегда немного в плюсе. В Лиссабоне я поднялась со своим рюкзаком на лифте до пятого этажа. Но хозяин сказал, что у него шестой этаж. И тут я поняла, что буду ближайшие три дня жить под крышей. Парень оказался не очень словоохотливым. Покормил меня в двенадцать ночи и уже собирался спать. Пока я вежливо ела свои макароны с сыром, ему кто-то позвонил. Оказалось, что это водитель последней машины, где я забыла… свою сумку с паспортом, банковской картой и наличными деньгами. Я чувствовала себя идиоткой. Хозяин квартиры протянул мне шлем и сказал: «Едем за паспортом». И мы поехали на его мотоцикле по улицам Лиссабона. Не знаю, как в Португалии с дураками, но с дорогами дела обстоят немногим лучше, чем в России. Я от страха свалиться на очередной кочке не дышала всю дорогу, вцепившись в холодный металл мотоцикла, выдохнула, только когда встала на ноги. Я решила больше не забывать паспорта. Хотя, может быть, моя забывчивость меня спасла.
В квартире у парня была логика и своеобразный порядок, но все какое-то немного заросшее бытом. Его квартира была похожа на берлогу медведя. У меня была своя комната с огромной кроватью. По утрам я через окно лазила на террасу и делала там приветствие солнцу. Парень оказался юристом по правам заключенных и крутым гитаристом, у него есть своя группа и несколько записанных альбомов.
На второй день по каучсерфу приехала еще одна девочка из Японии. Хозяин кормил нас супом и стал более словоохотливым, узнав, что я тоже юрист. Я пробыла в Лиссабоне пару дней, встретилась с Ниной, съездила на океан и на третий день снова вернулась в Севилью, чтобы начать путь в Сантьяго-де-Компостела. Японская девочка осталась одна.
Встреча с Ниной
Солнечным лиссабонским утром я вприпрыжку бежала по мощеным улицам на встречу с Ниной. Она поднялась из подземелья метро прямо в мои раскрытые объятья. Я была так рада ее видеть. Мы направились к заливу, разговаривая о наших путешествиях.
И чем больше мы говорили, тем больше я ощущала перемену в своей подруге. Нина не шутила. Она была рассеянной, задумчивой и какой-то потерянной. Редкие проблески присущего ей шутовства иногда пробивались сквозь облака ее внутренних противоречий, но они скорее были похожи на короткую молнию, нежели на солнце, которое светит. Нину словно подменили. Я стала аккуратно расспрашивать ее о том, что она делает в монастыре. Она рассказала, что они живут на лоне природы, она помогает на кухне, они много медитируют и молятся на статуи Будды и статую создателя новой школы буддизма.
Стоп. На кого они молятся? Я стала догадываться о причинах ее внутренних противоречий. Религиозное течение, в которое попала Нина, создает очень строго очерченную картину мира для своих последователей, с перерождением, колесом сансары, отречением от мирских благ и отречением от себя самого. Нина со своей неуемной жизненной энергией, равной по мощности энергии двигателя Боинга, которая еще месяц назад танцевала в барах Барселоны, не могла вписаться в это необуддистское направление, но очень старалась. Ее желание полакомиться шоколадной пастой входило в противоречие с монашеским аскетизмом, к которому ей следовало бы стремиться, а шутки, в которых она была хороша, не вписывались в молчаливую монашескую благодать.
Мы провели вместе весь день. Нина была то весела, то потеряна. Мне хотелось рассказать ей о своих догадках. Но меня сдерживала неуверенность в собственном понимании ситуации и того, чего же я, собственно, хочу получить от разговора. Если Нина решит стать степенной монахиней, я буду любить ее не меньше, чем Нину, которая шутит, главное, чтобы она была счастлива, а счастье для каждого свое. Она не просила моей помощи, не спрашивала моего совета. Я решила оставить свои размышления при себе и наслаждаться португальским солнечным днем рядом с Ниной, которая, возможно, скоро примет монашеский постриг, сбреет свои волосы и облачится в красные полотна ткани. Мое воображение рисовало самые разные картины будущего. Перед возвращением Нины в монастырь мы съели по большому мороженому с шоколадной пастой, и Нина изрекла: «Пока я живу в буддистском храме, я поняла, в чем смысл жизни. Это шоколад!». И мы рассмеялись. Со мной прощалась та самая Нина, которую я встретила в барселонском аэропорту. Но я не знала, как быстро ее веселый нрав вновь вступит в противоречие со степенностью монастырского уклада жизни и она вновь потеряется в закоулках собственных вопросов, ответы на которые она искала. Я верила в силу своей подруги.
Нина спустилась в подземелье метрополитена. А я побрела по мощеным улицам Лиссабона, по дороге купив себе еще одно мороженое.
Севилья
Полиция
Я поговорила с португальцами, и все в один голос сказали мне, что путь пилигримов из Лиссабона – не лучший выбор. Около четырехсот километров тропы проходят недалеко от автобана, это означает, что примерно половину пути слух будут услаждать гудки машин, и пахнуть будет не лесом и полем, а выхлопами авто и горелыми покрышками. Плюс ко всему я еще не рассчитала тяжесть своего рюкзака. Он весил слишком много для пешеходного путешествия. Я проверила, какие еще дороги в Сантьяго-де-Компостела есть поблизости. Можно было начать из португальского Порто. Но тогда я завершила бы свое шествие за десять дней. А мне хотелось идти одной так долго, как это возможно. Можно было начать из Франции, но я слышала, что это самый популярный маршрут и там не останешься один. О существовании северного пути я тогда еще не знала. Просматривая Интернет, я наткнулась на относительно новый путь, который назывался серебряным, и начинался он в Севилье, пересекал всю Испанию с юга на север и заканчивался в Сантьяго-де-Компостела. Северный путь был одним из самых долгих, около тысячи километров, непопулярных, что было мне на руку, и сложных, с горными перевалами, что меня особенно порадовало. Мое тело хотело устать. Я выбрала серебряный путь и отправилась в Севилью.
В Севилье я тоже останавливалась по каучсерфингу. На вокзале меня встретила Юля. Она уложила мой рюкзак в багажник своей машинки и привезла в свою квартиру. Оказалось, что у нее сын моего возраста. В ее квартире я почувствовала себя как дома в первый же вечер. Юля спрашивала меня о жизни, и я, словно на приеме у психолога или на исповеди, искренне выкладывала все как есть. Не часто со мной такое случалось. Следующие дни я присматривалась к Юле. При своем небольшом росте она обладала силой полководца. Ей были чужды границы и социальные стереотипы. Она была старше меня, многое повидавшая в жизни. А мне всегда хотелось иметь старшую сестру. Юля учила меня принятию, вдохновляла собственной упорной работой над собой и философским отношением к ошибкам других.
Я хотела пробыть в Севилье пару дней, но в итоге задержалась на полторы недели. Юля показывала мне окрестности города, играла мне на поющих чашах и барабанах, говорила со мной, готовила для меня. А я готовилась к долгому пешему путешествию, если к нему вообще можно было подготовиться.
В один из дней Юля привезла меня в деревню недалеко от Севильи. Поля да луга, коровки, лошадки, смешные фермерские машины, солнце стремилось к закату, но все еще грело воздух, землю и мое лицо. Я глядела по сторонам, в небо, на облака, на луга, на дорогу. И тут на поле возле дороги увидела ящик из шкафа. Один-единственный. Деревянный с железной ручкой. Словно взяли старый комод, вытащили из него ящик и выбросили на поле со всем содержимым. А содержимое интересное: два комплекта паспортов на супругов, удостоверение пилота на то же имя, что и паспорт мужчины, семейная книга с фамильным древом, запонок пар шесть, бусы дешевые, куча носовых платков и пустые коробки из-под дорогих украшений Тиффани, Барберри. Документы сырые, листы склеены, по удостоверению пилота полз слизняк, а из паспортов со страницы с русской визой убежали сороконожки. Последствия кражи, девяносто девять процентов. Воры утащили ящик с драгоценностями и документами, дорогое забрали, от дешевого и бесполезного избавились.
Я собрала все это в кулек. Решила людям напрямую отвезти их документы. Они уже не имеют ценности в качестве официальных бумаг, но по-прежнему могут быть дороги как память. И для восстановления цепочки событий кражи еще могли пригодиться. Но в испанских паспортах не нашла прописки с адресом. Мы с Юлей повезли документы в полицию.