лку, которая держит забор, превращая ее в биту. Я подумала, что я достаточно сильная, чтобы ударить, сбросить рюкзак и убежать.
На этой злости я долетела до деревни. Страх все же хорошее топливо, если он не стопорит, а двигает вперед.
Зимняя река. Лубьян
Я поднималась все выше на север Испании. Вокруг меня были горы, покрытые снегом, метель мела три дня подряд. Дни были солнечными, температура опускалась до минус семи.
Ощущения от снежных дней совершенно разные, когда выходишь на улицу всего на пару часов поиграть в снежки и когда идешь в пургу целый день с утра до вечера. Во втором случае успеваешь промокнуть с самого утра, за солнечные часы одежда не может высохнуть до конца, поэтому следующую пургу застигаешь еще мокрым. Но когда двигаешься, а в такие дни останавливаться для отдыха совсем не хотелось, не чувствуешь холода, потому я просто привыкла к тому, что была мокрая весь день, и все. В любом случае идти по снегу намного лучше, чем идти по дождю.
Пятнадцатое февраля было знаменательно завтрашним днем рождения. Мне должно было исполниться двадцать шесть лет. Я шла в раздумьях о том, что для меня эта дата, что я успела сделать и что не успела, каких людей встретила на своем пути. Дорога шла через нехоженый лес. В зимнее время года серебряный путь не пользуется популярностью. И после большого снегопада я была первопроходцем на пути, разрезая целину снега своими разваливающимися ботинками.
Последнюю неделю похода я пыталась сладить с ними. Мои ботинки выглядели очень старыми. После многочисленных погружений в воду и сушек рядом с камином, батареей и обогревателем они чувствовали себя неважно. Я прозвала их стариканами. Если представить, что они превратились в людей, они были бы старыми дедами, с радикулитом, подагрой и мигренью. Они выходили бы с утра в трениках с вытянутыми коленками и обвисшим задом, подвязанные веревками, во двор с палками, обмотанными синей изолентой. Они вытаскивали бы с собой засаленные рыбацкие стулья. И один из них по традиции говорил бы: «Митрофаныч, рыбу будем ложить?». А другой отвечал бы: «А то! Доставай домино свое». И они рубились бы в домино во дворе на столе с ободранной клеенкой, и в углу ножичком было бы вырезано «Оля + Вова = любовь». Они вспоминали бы, как гоняли немцев в сорок пятом, девок на сеновале тискали и коровам хвосты крутили. Они прожили долгие непростые жизни, у них осталось по десять зубов на двоих.
Я очень прониклась к моим стариканам. Они прошли со мной жару, холод, дожди и снега. Со стороны казалось, что они уже ни на что не способны. Но я шла в них, они меня по-прежнему удовлетворяли. Подвязанные веревками, еле держащиеся, – я скорее привязывала их к ногам, чем они были надеты на мои ноги. Но они держались восемьсот километров, как я их на последних двухстах могла на новые поменять? Они должны были дойти со мной до края земли Финистерры, мои дорогие стариканы.
Меня окружала тишина, холод и солнце. Путь проходил по горкам вверх-вниз. Иногда я шла по заячьим следам, спустившись с очередного пригорка, я замерла: передо мной пробежали трое маленьких косуль и скрылись в посадках молодых сосен. Любое столкновение с дикой природой у меня вызывало восторг с самого детства, словно мне приоткрылось что-то запретное и неповинующееся. Озаренная этой встречей, я продолжила путь, прокручивая в памяти картинку движения косуль по мягкому снегу.
Я спустилась к реке и какое-то время двигалась вдоль нее. Внезапно я увидела, что река поворачивает вправо, срываясь вниз небольшим водопадом, а путь идет прямо, и мне нужно перейти реку, но моста не было. Было перекинутое через речку бревно, узкое и мокрое. Шансы переправиться по нему на другую сторону с рюкзаком за спиной стремились к нулю. Падать с приличной высоты в ледяную реку со всем скарбом не входило в мои планы. Я стояла и раздумывала. А мои дырявые ботинки медленно впитывали воду реки, которая в этом месте разлилась под снегом. Дальше медлить было нельзя. Я собрала решимость в кулак, скинула ботинки, стянула с себя носки, задрала джинсы и шагнула босыми ногами на снег. Ступни обожгло холодом. Я шагнула в ледяную воду. Шаг, еще один. Мои ноги начали неметь, и я боялась упасть в воду, потому что ноги совсем перестали меня слушаться. Но вот я шагнула на снег на противоположном берегу. Не так уж и плохо, по крайней мере, я была сухой. Я быстро натянула на себя все вещи в обратном порядке и продолжила путь.
Казалось, что земля подо мной раскалилась, и я шагаю по углям. Это напомнило мне совсем ранние детские ощущения. В три года я была все еще лысой и часто болела простудами. Моя мама закаляла меня зимой, чтобы я была сильнее и здоровее. Она приносила в дом небольшое корыто со снегом, и я, трехлетняя, вставала в снег своими маленькими босыми ступнями. За двадцать три года в моей жизни мало что поменялось. Я такая же лысая, хожу босиком по снегу и холодной воде, чтобы стать сильнее и здоровее.
Уже после окончания похода я узнала, что некоторые пилигримы, которые шли после меня, попытались пройти по бревну и упали в реку вместе с рюкзаками, вымокнув до нитки. Так что мое закаливание – это детский лепет по сравнению с зимним купанием.
О теле
В пешем путешествии люди узнают о своем теле много нового и часто неожиданного. Если в теле есть какое-то заболевание, обычно оно дает о себе знать после шести дней интенсивного похода. Я встречала людей, которые обнаруживали у себя астму, аллергию на холод, слабые суставы и проблемы с сердцем. А так жили себе и жили, ничего не зная об этом.
Мое тело чудесно подходит для больших нагрузок. Я очень благодарна природе за такое выносливое и неприхотливое тело. На мне пахать можно. Тело меня практически не беспокоило в пути. Я не задыхалась, полдня шагая в гору. Не простудилась после недели дождей, когда каждый день я шла с мокрыми ногами и в мокрой одежде. Минусовая температура и снег были нипочем. Я проходила дважды по пятьдесят километров в день. Ближе к концу похода два дня подряд делала марафонские дистанции, но колени не мучали. Ночи в гамаке и холодных приютах оставили только позитивные ощущения.
Но первая неделя путешествия была интересной по ощущениям и требует особого внимания.
В праве бывают очень короткие нормы, буквально на две строчки, например, определение договора купли-продажи недвижимости. Но юристы толкуют ее в талмудах на шестьсот страниц с кучей перекрестных цитат, пишут книги и защищают диссертации. Из толкования можно понять, как эта норма реально работает на практике.
В статьях о трекинге, которые я по диагонали прочла перед походом, в один голос говорится про адаптацию тела к долгим переходам. Авторы говорили, что тело привыкает к нагрузкам за четыре-пять дней. Из нормы о привыкании тела информации никакой не выудишь. И только в книге «Дикая» Шерил Стрейд я нашла личные переживания героини, хотя мне казалось, что автор переигрывает. Оказалось, нет.
Мое толкование нормы о привыкании тела к нагрузкам можно изложить в трактате на ста листах «О боли: разновидности, источники, пути появления». Во время привыкания я изведала невозможное количество разных видов боли. Причем иногда болели мышцы, о существовании которых я и не догадывалась. Боль только в одном левом плече, тянущая и ноющая, боль в обоих плечах, которая стопорит движения. Боль от усталости. Боль от неправильной укладки рюкзака. Стреляющая боль в колене, тупая боль в колене, острая боль в колене. Боль от начинающейся мозоли и от содранной мозоли, боль от вчерашней и позавчерашней мозоли. Боль в задней поверхности бедра при скручивании. И я понимала, что никуда от этого не денешься. Просто надо это пережить. Я не знаю, как другие справляются, но я старалась просто думать о том, что это необходимо, это скоро закончится, а также я ловила себя на мысли, что все же могу передвигаться. Это радовало.
В процессе пути тоже было больно: то плечи, то лопатки, то колено. Радовало, что все болело по очереди и никогда не симметрично. Я просто констатировала факт: «Хм, сегодня левое колено пошаливает», заматывала колено эластичным бинтом и шла.
Примерно на шестой день ходьбы у меня начался голод. Нет, голод – это мягко сказано. Мне казалось, что внутри меня пылает костер размером с нью-йоркский небоскреб. Что в него ни кинь: хоть три батона, хоть плантацию картошки, хоть кастрюлю супа – все исчезало в этом пламени моментально и бесследно. Я ходила, как голодный койот, рыскающий в округе в поисках еды. И даже если у меня оставалась какая-то снедь после обеда, я ее съедала спустя пять минут после того, как убрала ее в рюкзак на дорогу. Покидая какой-нибудь испанский городок, я оставалась без еды до следующего городка. Никакие аутотренинги в стиле: «Ты сытая! Оставь на дорогу! Потолстеешь! Ну чего как маленькая?» – не помогали. Существовал один-единственный шанс что-то сохранить из еды в тот период – забыть о существовании еды случайно. Но я забыла только один раз о галетах, приятно удивилась, обнаружив их в кармане куртки через десять километров после начала пути, и тут же их прикончила. Это мне совсем не нравилось. Я не понимала, что происходит с моим телом. А по ночам мне снилась моя бабушка, готовящая омлет.
Через несколько дней этих нью-йорских огненных мучений мы с другой путешественницей позавтракали в кафе на трассе, а там, кроме яиц, ничего и не было. Яичница – и мой костер начал потухать. Телу просто не хватало белка. Я ела в основном медленные и быстрые углеводы и немного белка в виде чечевицы, и то довольно редко, когда можно было что-то сварить, а я сама не падала от усталости. Но такого количества аминокислот явно было мало для строительства новых клеток во время ускоренного метаболизма. После того чудного омлета стало намного лучше.
Я наконец-то устала физически. Я мечтала вернуться в дом Юли, помыться в ее чистейшей ванне, одеться в белое, лечь в теплую постель, написать записку «БУДИТЬ ТОЛЬКО В СЛУЧАЕ ВТОРОГО ПРИШЕСТВИЯ» и проспать десять лет. В Москве я вела достаточно активный образ жизни. Я искала спорт, который меня может вымотать, и не могла. Здесь нашла. Сорок дней подряд по земле топать – любого вымотает. И как только солдаты в пехоте служат? Герои.