бы ни улыбался.
Мы поднимались с ним к Христу сквозь деревья и скалы вверх-вверх пару часов по тропе, созданной Педро Менезесом в его бытность работы руководителем национального парка Чижука, выпив несколько литров воды. Мы карабкались, цепляясь за корни деревьев и обнаженную скалу. Бразильское солнце, хоть и зимнее, обливало нас подогретым апельсиновым соком. Последний, человеческий кордон к статуе Христа мы так и не преодолели. Эколог, этот врубелевский демон, в современном мире пользуется пластиковой картой, как и я. Билетеры не принимают карты на высоте из-за отсутствия интернет-сигнала. Все нелегальные лазейки наверх были закрыты. Да и Христос, наверное, не поощряет нелегальные пути к нему. Или Корковадо испугался конкуренции с ожившим греческим полубогом?
Так до статуи Христа я и не дошла, потому что не нужно идти на поводу у стереотипного мышления.
Флорианополис – город-сказка
После успешной работы в Рио я отправилась во Флорианополис. Он расположен на острове в двух тысячах пятиста километрах на юг от Рио-де-Жанейро. Это один из самых красивых городов Бразилии. Летом здесь на одного постоянного жителя города приходится несколько туристов из обеих Америк. Дикая природа и цивилизация здесь сосуществуют в гармонии. Например, рядом с большим торговым центром в речке живут аллигаторы и цапли, над дорожными развязками высятся синие горы, в которых застревают облака, на пляжах запросто можно увидеть дельфинов и черепах. Серферы иногда спасают пингвинов, которые из-за уменьшения ледников Антарктиды теряются в водах Атлантического океана и доплывают до Бразилии голодные, уставшие и полумертвые. На скалах нудистского пляжа расположены древние рисунки индейцев, значение которых разгадывают до сих пор.
Прямо посередине острова есть две пресные лагуны, соединенные небольшими натуральными каналами с океаном. На берегах лагун живут потомственные рыбаки. Если у рыбака рождается сын, он сажает дерево с особой древесиной. Когда сыну исполняется восемнадцать, вся рыбацкая деревня рубит это дерево и делает из него первую лодку для молодого рыбака. В общем, не город, а сказка.
Я поселилась на фазенде недалеко от рыбацкой деревни. Хозяин фазенды приобрел четырнадцать гектаров пустынной земли недалеко от озера. Предыдущие хозяева вырубили лес и продали его, земля не плодоносила, ручьи пересохли, животные покинули это неблагодатное место. Хозяин стал терпеливо восстанавливать землю. Он относился к ней словно к собственному ребенку: ухаживал с вниманием и уважением, ничего от нее не требовал ни урожаев, ни быстрого восстановления, лишь бы только земле было хорошо. Хозяин использовал принципы перманентной культуры: не вспахивал землю, не использовал и до сих пор не использует химические удобрения. Хозяин дружил с индейцами, они тоже подсказывали способы восстановления поврежденной земли.
Хозяин наблюдал рост деревьев, которые со временем давали тень кустарникам, а кустарники – траве. Когда стали плодоносить деревья, вернулись птицы, а за ними животные. Обезьяны стали качаться на лианах, змеи стали ползать в густой траве, пчелы опыляли цветы, речка зажурчала прямо посередине фазенды, создавая запруды. Земля, окруженная заботой без ожиданий, воспрянула и стала творить чудеса, одаривая хозяина своими подарками в виде листопадов, журчания реки, ягод малины и треска растущего бамбука. Хозяин построил из камней, упавших со скал, два дома: один для своей семьи, другой для помощников – и стал учить всех желающих в обмен на работу способам восстановления земли.
Дом для помощников был похож на мультяшный трехэтажный дом с окнами в форме перевернутых ромбов, стеной для скалолазанья, с ротой бамбуковых кроватей на втором этаже и винтовой лестницей на третий, где расположилась маленькая комната под крышей с огромным окном. На черепице крыши росли цветы бромелии и кусты.
На первом этаже дома располагались кухня, столовая и комната, в которой жила семейная пара волонтеров. Второй и третий этаж были в моем распоряжении.
Я обосновалась в комнате под крышей. Если задрать голову вверх, можно было увидеть необработанную черепицу и балки, составляющие конструкцию крыши, потолка не было. И мне это очень нравилось.
До путешествия я все пространства, в которых жила, воспринимала как временные. В путешествии же все поменялось: каждое место, где я находилась, ночевала, обедала хотя бы один день, я стала воспринимать как свое собственное. Поэтому я стала заботиться о том, чтобы пространства вокруг с моим приходом становились уютнее. Я сделала сорок журавликов и два кораблика из оригами и повесила их. Каждый раз, когда я смотрела вверх, я могла наблюдать за тем, как они закручиваются в воздухе, паря под крышей. Я расклеила по стенам ретрооткрытки с видом Бразилии шестидесятых годов и наполнила комнату дымным медовым и успокаивающим ароматом дерева пало санто, в кокосовую скорлупу с водой я опустила несколько розовых соцветий.
Каждое утро я просыпалась с пересвистом птиц саракур, смотрела, как журавлики парят в высоте, вдыхала день и выдыхала ночь, шлепала босыми ногами по дереву винтовой лестницы, спускаясь вниз, готовила завтрак вместе с бразильскими женщинами в тишине предрассветных часов.
Когда завтрак был готов, вся фазенда оживала в мгновение, словно оркестр по взмаху дирижера, как только я звонила в колокол. В доме хозяев старая донна заканчивала расчесывать свои восьмидесятидевятилетние кудри и вставляла челюсть, готовясь выйти в свет, хозяин дома клал последний мазок масляной краски на холст, хозяйка дома останавливала швейную машинку, делая два заключительных стежка на ткани брюк, другие волонтеры возвращались из стойла для лошадей, скрипя ободками ведер. Собаки, выпущенные из ночного плена, со всех ног бежали к мультяшному домику. Вся фазенда собиралась вокруг большого стола, люди брались за руки, благодарили солнце, дождь и землю за возможность прожить еще один день и приступали к еде.
Потом каждый занимался своим делом: работал в саду, на кухне, в мастерской. Я иногда помогала в деревне, но в основном ездила в город. Там я работала в офисе, покупала сладости и сырный хлеб для других волонтеров, вечером ходила на занятия по танцам и встречалась с бразильскими друзьями. С заходом солнца я вновь возвращалась на фазенду. Жизнь была очень простой и размеренной, каждый день был похож на любой другой, и впервые в жизни мне это нравилось. Я делала проект, в который верю, обо мне заботились, я чувствовала себя приземлившейся после долгого путешествия в небе, ветер переносил меня в разные части мира, и мне, наконец, можно было почувствовать землю. Я радовалась всему, что происходит со мной.
Работа во Флорианополисе
Я приехала во Флорианополис, чтобы начать строительство Пути Атлантического леса со стороны юга. Во Флорианополисе на первоначальном этапе работа над созданием Пути Атлантического леса велась в основном в офисе. Мы готовили бумаги для национальных парков и чиновников, собирали информацию об истории троп, назначали встречи с подрядчиками, пили бразильский кофе во всех природоохранных ведомствах города и просили, словно шаманы, индейских богов быть благосклонными к нашим трудам. Когда имеешь дело с бюрократической машиной Бразилии, начинаешь верить в индейских богов.
Тропа проходила долгие этапы согласования. Мы ходили на встречи, рассказывали об идее, озвучивали бюджеты, где нужно, улыбались, где нужно, принимали серьезный вид. А в сердцах теплилась надежда на положительный ответ. И он был получен. Мы с экологами Флорианополиса хлопнули в ладоши, поблагодарили индейских богов, закупили цемента, бревен и краски и, закатав рукава, вышли работать над созданием тропы.
Путь Атлантического леса пересекает Флорианополис с севера на юг. Здесь было много троп, не соединенных между собой. Кроме того, многие маршруты из-за гористой местности и мягкого грунта были подвержены сильной эрозии. Мы соединяли тропы в один путь и останавливали эрозийные процессы. Для этого мы с помощью системы дренажей меняли водные пути на маршрутах, заставляя дождевую воду уходить в лес, не скапливаясь на пути. Также мы делали каменные и деревянные ступени, чтобы путешественникам было удобнее ходить. Ступени тоже замедляли течение воды, что снижало вероятность эрозии.
Работа во Флорианополисе физически была намного сложнее, чем работа в Рио. Мы поднимали в горы большие камни и бревна, рыли землю и рубили засохшие деревья, используя их как строительный материал для ступеней.
Бразильские мужчины удивлялись, откуда в девчонке столько силы. Я смеялась и говорила, что русские очень сильные из-за гречки. Мне было радостно чувствовать силу собственные руки и ноги, покрываться испариной, поднимая в гору тяжелые бревна, пачкаться землей, копая дренажи. После дня работы на тропе я входила в мультяшный домик уставшая, чумазая, разящая потом и совершенно счастливая. Почему? Потому что знала: я могу. Потому что мне хотелось быть сильной и направлять силу на созидание. Потому что тело просило тяжелой работы. В офисе я чувствовала себя тридцатипятилетним Ильей Муромцем, который вот-вот спрыгнет с печи.
Тяжелый физический труд окупился сторицей, когда путешественники, проходящие по тропам, говорили нам слова благодарности. Если вечер заставал нас за работой, мы садились на вершине холма и смотрели, как солнце тонет в лагуне, чтобы завтра снова ожить. После трех дней сильного дождя мы увидели, что дренажи работают отлично и тропа больше не разрушается. Это придавало сил. Работа приносила удовлетворение, потому что изменения были видны сразу, они совершались нашими руками.
Тропа вилась змейкой через лес, по холмам, по песку километровых пляжей, открывала путешественникам глаза и сердце. На кораблике нужно было переправиться через озеро. Безбрежный океан открывался перед путником, заросли европейских сосновых, заполонивших Флорианополис, осыпали свои пожелтевшие иглы, птицы, взлетавшие из зарослей кустарника, запросто могли задеть крылом по щеке. Красный мох на деревьях, словно ожоги, возвещал о чистоте воздуха, родники несли свои воды, утоляя жажду усталого путника. Путники проходили мимо скалы в виде каменного дракона, покрытого лесом, разлегшегося на пляже, а морда его с висящими ушами-скалами погружалась в океан.