е владелица другого человека. Да и никто мне не дал ответа… Осознание помогло справиться с захлестнувшими меня эмоциями. Я решила больше ничего не предпринимать и просто жить без ожидания.
Вечером этого же дня я собралась на танцы, аргентинец поймал меня на винтовой лестнице и сказал: «Послушай, отношения, что есть между нами, важны для меня. Я хочу, чтобы тебе было хорошо рядом со мной». Странно, но слова, сказанные вовремя, имеют удивительную силу. Я упорхнула на танцы, подгоняемая отросшими крыльями, и ситуация с танцовщицей перестала меня беспокоить.
Моя работа в проекте заканчивалась в конце августа. Несмотря на внутреннее спокойствие и тихую радость, я чувствовала, что мое время в Бразилии, в проекте и рядом с теплым аргентинцем стремительно бежит к концу. Каждое наступившее утро в комнате с журавлями, словно вор, крало у меня вчерашний день и вчерашнюю ночь. Я жила жадно, обнимала так крепко, как могла, и боялась будущего. Моя радость бытия и острота ощущения каждого прожитого момента были смешаны с тоской по гармонии, которая нарушится двадцатого августа. Я даже знала дату.
Я сказала об этом аргентинцу. Он подумал и ответил:
– У тебя есть миссия в путешествии. Ты знала, зачем его начала. Ты нашла ответы на свои вопросы и сделала даже больше, чем планировала. У моего путешествия тоже есть миссия. И мне нужно ее выполнить. Моя задача по жизни – делиться. Поэтому я читаю с тобой, слушаю тебя, когда ты хочешь выговориться, мне нравится учить тебя, потому что ты таким образом помогаешь мне реализовывать мое предназначение. Но не забудь реализовывать свое. Будь речкой, как ты всегда хотела. Тебе нужно выйти из леса в город!
– Знаешь что, умник, я заберу тебя с собой в Россию в моем рюкзаке!
– Мне нравится такой расклад.
Я дернула его за дреды, и мы начали драться.
Окончание работы с Фондом дикой природы
Август отшумел листьями деревьев жаботикабы, наступающий сентябрь привел китов к берегам Флорианополиса. Срок моей работы в проекте по созданию тропы подошел к концу. Я медленно, вдумчиво собрала рюкзак, вернула на полки библиотеки книги на португальском, которые мы читали с аргентинцем, прошлась по фазенде, вспоминая каждого его жителя и гостя, обезьян, что прыгали напротив моих окон, и туканов, с которыми мы спорили за фрукты карамболы, умылась водой из речки, прикоснулась к шершавым стеблям стройного бамбука, тянущегося в небо. Обняла и поблагодарила каждого, кто на время создания пути был рядом, и шагнула прочь, закрыв за собой скрипучую калитку.
Тоска, грусть разлуки, радость от осознания, что все это было со мной, перемешанные с сомнениями относительно следующих жизненных шагов, заполняли мое сердце, подступая к горлу слезами. Я прошлась по части тропы, которую делала собственными руками. Увидела, что некоторые из деревьев, которые мы посадили на земле, чтобы закрыть эрозию, не прижились и медленно умирали, чернея увядшими листьями и сухими ветвями. Это я уже не успею исправить. Не оборачиваясь, я шагнула на кораблик, который увез меня в город. Корабль шел по озеру мимо разноцветных рыбацких домиков, холмов, покрытых лесом, мимо парашютов виндсерферов, беззаботно рассекающих гладь воды. Ветер успокаивал меня, нашептывая древние индейские сказания, вода брызгала на лицо и руки солеными каплями, возвращая меня из грустных размышлений к созерцанию окружавшей красоты. Я спрашивала себя: что это было и чем это закончится? И не находила ответов.
Путь Атлантического леса – проект мечты, очень масштабный и амбициозный. Я работала над ним четыре месяца, но не берусь предсказывать, когда первый путешественник пройдет через все четыре штата насквозь. Аналогичные тропы в Штатах создавались полвека. Автор идеи маршрута Тихоокеанского хребта умер до того, как он был открыт для тех, кто путешествует на дальние расстояния. Но проект мечты тем и хорош, что в нем нет места для сомнений и грусти. Это слишком большая цель, чтобы стрелок мог промахнуться. Кто знает, может быть, мои внуки станут первопроходцами этой тропы, или тропа никогда не станет реализованной мечтой, затеряется в кабинетах консервативных чиновников, боящихся, как бы чего не вышло, запылится в спертом воздухе коридоров бразильских министерств и ведомств, забудется как несвоевременная. Только индейские боги знают ответ.
Нара и близнецы – ангелы трипа
Последние дни во Флорианополисе я провела, вставая на серф, выпекая бразильский сырный хлеб и танцуя фохо, готовясь забрать с собой музыкальность бразильской нации в Россию. Днем мое тело было занято покорением волн, вечером я отвлекалась от грустных мыслей, когда месила тесто для сырного хлеба, ночи проходили под музыку аккордеона, барабана и треангулы.
В те дни я была совершенно потеряна. Я чувствовала окончание моего путешествия и приближение русской зимы. Я была полна впечатлениями и переживаниями, больше в меня войти уже не могло. Некоторые не до конца прожитые события начинали бродить и превращались в вино, я пьянела от воспоминаний и не верила, что это было со мной и что этого больше не будет.
Бразилия утешала меня, не давая поводов усомниться в красоте и открытости людей, которые дружат с солнцем и океаном, танцуют без повода и рады тому, что родились на свет. Напоследок Флорианополис познакомил меня с близнецами-парикмахерами, которые не отходили от меня ни на шаг. Словно чувствуя мое обостренное состояние одиночества, они заботились обо мне, не давая грустить во время заключительной недели большого путешествия, которая не должна была быть одинокой. Близнецы таскали мой рюкзак через весь город, когда я переезжала, провожали меня после танцев, боясь оставить русскую девчонку одну в ночном бразильском городе. От них исходил свет и энергия юности. Они отдавали намного больше, чем брали.
Мне, глядя на них, тоже захотелось быть чьим-то близнецом. Когда у тебя есть близнец, ты всегда в плюсе. У тебя есть поддержка твоих шуток двадцать четыре часа в сутки, есть свидетель жизни, дуэт в группе и напарник в играх, когда ты еще маленький. Братья часто противоречили друг другу, они сами про себя говорили, что дерутся, хотя им уже под тридцать, и терпеть друг друга не могут. Но живут они вместе, держат салон красоты на двоих, вместе ходят на танцевальные вечеринки. Я никогда не видела их по отдельности. Мы договорились перед моим возвращением в Россию о том, что я научусь играть на аккордеоне, а они привезут с собой в Португалию треангулу и барабан, и мы станем бродячими артистами. А если никто не станет нам подавать, то они будут стричь людей по дороге. Из русской музыки, которую я включала им, они отметили Земфиру и Витаса. Странное сочетание. На прощание я купила для них по шоколадке, одному черную, другому белую. Я постоянно путала, кто какой шоколад любит.
Вечера, наполненные выпечкой хлеба, я проводила с Нарой, девчонкой, которая открыла мне заповедные места города-сказки Флорианополиса, слушала меня, когда мне хотелось поделиться мыслями, и открывала двери своего дома для меня. Снова и снова я поражалась тому, насколько люди могут понимать друг друга, несмотря на разные места жизни, обстоятельства и условия развития человеческого духа. Насколько просто найти общий язык с человеком, который задает вопросы и ищет на них ответы в своем сердце. Некоторые воспитываются в одной семье и выбирают совершенно разные дороги жизни, а можно расти на разных континентах, встретиться по воле случая и понимать друг друга с полуслова. Я поделилась с Нарой своими грустными мыслями об отъезде. Мне не хотелось расставаться с ней, с океаном, с Бразилией. Нара подумала и сказала: «Послушай, ты можешь тосковать и грустить, это нормально. Но также не забудь оглянуться на свой путь и возрадоваться тем событиям, которые случились, и тем людям, которых ты узнала». На прощание я подарила ей «Иллюзии» Ричарда Баха.
Влюбленность в город. Сан-Паулу
После волшебного Флорианополиса я на несколько дней вернулась в Сан-Паулу. И с этим городом у меня неожиданно случился курортный роман.
Иногда город ухаживает за тобой, как мужчина. Сначала ты равнодушна к нему, но он очаровывает тебя своим юмором, покладистостью, солнечным настроением, вдруг оказывается, что он прекрасно танцует… и ты даешь ему шанс. И тогда начинается период узнавания друг друга.
Иногда он чересчур громкий, гремящий, совсем не заботящийся о твоих нервах. И думаешь: «Да к черту такую любовь!» Но потом прощаешь, потому что радужные цветы всегда у твоих ног и он тебе улыбается и обнимает сотнями рук добрых людей. «Ничего страшного, что крикливый, зато деятельный!»
Бывают дни, когда город пробирается к твоему сердцу через нос. Когда хочется чувствовать запах любимого города как можно дольше. Город в такие дни особо привлекателен и многообразен, открывает множество своих внутренних дверей, не боясь осуждения, доверяясь, зная, что будет принят.
Иногда он пахнет непорочностью прачечной. Отутюженные простыни тысяч отелей напоминают о том, что каждый грех можно смыть и вернуться к первозданности. Несколько часов головомойки и шторма внутри центрифуги – и можно грешить сызнова.
Потом окажешься поблизости рынка. А там и затхлость мяса, и солоноватый привкус оливок, разрезанные папайи с сахарным ароматом и какие-то лживые травы, чей запах выдает их нездешнее происхождение, и молоко, и сыр, и сахарный тростник. «Не сойди с ума, не сойди с ума, держись, ты его мало знаешь!» Но город уже так близко к тебе, уже занес руку для крепкого объятия.
А потом он, извиняясь, пахнет пылью. Работящий и суетящийся. В такие моменты он не с тобой. Он движется по своим законам, забывая о тебе, обдает выхлопами машин, бросает под ноги грязь, накурившись, сминает сигаретную пачку. «Мне надо работать!» – одно его объяснение. И тебя снова обуревают сомнения.
Но он возвращается вечером и зовет тебя танцевать. И ты идешь, потому что любишь танцевать с ним. И он снова пахнет первозданностью прачечной и мылом, зализанный, светящийся, угощающий тебя изысканным ужином. И его запах напоминает: все хорошо, я чист, я провел два часа в центрифуге, обнуляясь, я готовился к встрече, хотел быть чистым для тебя. И ты говоришь ему «да».