— Добрый вечер.
— Если ты надумал бежать, я должен буду стрелять.
— Прекрасная ночь.
— Куда ты идешь?
Я никогда не смотрел так пристально на человека.
— Все надоело, решил сходить домой.
— Ладно, но только не опаздывай.
Ответ меня ошеломил, то ли он не понял, то ли сработала сила моего взгляда, в любом случае я не стану выводить этого солдата из заблуждения, я всего лишь робкая тень, я должен слиться с ночью, как слились с ней мерцающий свет звезд и песня цикад, и я побежал, я был свободен и бежал за жизнью, им не удастся снова запереть меня как скот в загоне, живым я не дамся, я выбросил нелепую тюремную шапочку с предательской буквой «3» — заключенный, сорвал с груди испанский флаг, его нашивали на куртку политическим, чтобы отличить их от уголовников, на мне была солдатская форма, как у любого другого солдата, но в мои планы не входило выдавать себя за солдата, поэтому я натянул на себя голубой свитер, принадлежавший раньше десятнику, работавшему на стройке, я стащил этот свитер из корзины с грязным бельем, когда мне выпал наряд стирать белье в речке, которая сейчас осталась уже далеко позади, я быстро шел, почти бежал, один во всем мире, такой же одинокий, как тот малыш, завернутый в дорогое голубое одеяльце из хорошего материала с вышивкой, ты, наверно, знатного рода, парень, раз тебя подбросили в таком одеяльце, сказал мне кто-то, вся разница в том, что с той давнишней историей моего рождения связано что-то мерзкое и грязное, не хочу ничего знать об этом, я чувствовал себя гигантом, первым человеком, появившимся на земле, наверно, это было чувство свободы, ночь и пустыня вокруг придавали моим ощущениям нечто романтическое, я был счастлив. Ориентиром мне служила старая линия железной дороги Валенсия — Сарагоса, первая пересадка в Пиларика, а там будь что будет, самое страшное — не дорога, а то, что меня ждет в конце пути: есть ли у меня еще дом, найду ли я приют или меня никто уже не ждет? Сомнения терзали мою бедную голову, пока я прыгал со шпалы на шпалу, не чувствуя усталости, тускло блестели рельсы, помнят ли меня дон Анхель и Виторина? не обременю ли я их? мое возвращение может отразиться на их и без того скудном бюджете, живы ли они? надо повидаться с ними, но нельзя сесть им на шею, я должен зарабатывать себе на жизнь, будь то вольфрам или любое другое дело, любят ли они еще меня? я пытался сосредоточиться на том, что делать, как себя ногти, и даже боялся подумать: любят ли они меня?
В суматохе на станции Рэнфе следует соблюдать осторожность и помнить о двух вещах, во-первых, не нарваться на контролера, когда я спущусь подкрепиться в вагон третьего класса, крестьяне не откажутся разделить со мной свою скромную трапезу, они приторговывают оливковым маслом и боятся, как бы чужак их не выдал, во-вторых, когда я залягу на крыше вагона, не поднимать голову при въезде в туннель. Любят ли они меня? или, что еще страшнее, люблю ли я их? Я все бежал и бежал по шпалам, пока не нашел подходящее место: крутой поворот и рядом насыпь, можно спрятаться и дождаться пассажирского поезда, в этом месте он должен будет сбавить скорость, я смогу впрыгнуть на ходу, не рискуя сломать себе шею, вдалеке послышался свисток, и я вздрогнул.
3
Семейство Элоя Поусады, более известное в деревне по прозвищу Дырявый Карман, чем вызвано такое прозвище, непонятно, если бедностью, то в Кадафреснасе всех можно было бы так прозвать, некоторые и пяти сентаво в кармане не наскребут, ужинало как обычно у горящего очага, все очень просто, суп по-галисийски, бабушка Ода во главе стола на стуле с высокой спинкой, все остальные рядом на скамейках, Элой подработал на сборе вишни, и меню сегодня — экстра-класс: свежие сардины, большая роскошь, хоть один раз нормально почистили рыбу, а то ведь засохшие сардины так просто не очистишь, сперва их нужно завернуть в толстую бумагу и придавить дверью и только потом можно чистить. Особого веселья за столом не было, Элой рассказал о нападении бандитов, не вдаваясь в детали, которые так любят женщины. Десерт получился шикарный — вишня, много вишни. Элой даже пожурил младшую дочь:
— Живот скрутит.
Его жена Приска деликатно сплюнула косточку в кулак.
— Ты обещал рассказать что-то интересное после обеда, какой-то сюрприз.
Элой вздохнул, Приска — хорошая женщина, работящая, грех жаловаться, была бы только поактивнее в постели, родила трех дочерей и долгожданного сына, но за всю совместную жизнь ни одного оргазма, то, что мы с ней делаем, похоже на шведскую гимнастику, а не на любовь, подумал Элой, никогда ему не удавалось испытать с Приской такого наслаждения, как со случайными девушками, иногда соглашавшимися поиграть с ним в лесу, он специально не стал подробно рассказывать о нападении бандитов, чтобы не проговориться о Селии, она казалась ему соблазнительнее и желаннее всех других женщин, которых он знал, жаль было бы потерять ее, случайно проговорившись дома.
— А вот вам и сюрприз.
— Чушь какая-то.
— Кто знает, что это такое?
Элой положил на клеенку черный камушек, подарок лейтенанта Чавеса.
— Черный ягненочек, папа.
— Какой-то странный камень.
— Ничего странного в нем нет.
Последние слова принадлежали его незамужней сестре Одите, намного старше Элоя, высушенная целомудрием, желчная и злая, прямо чиновник в юбке, что ни скажешь, всегда обольет ушатом холодной воды. Слишком много женщин у него в доме.
— Возьми его в руку, тяжелый, правда?
— Нормальный.
— Нормальный? Дай-ка сюда, дурочка. Это — вольфрам, за ним сейчас все гоняются, идет на вес золота.
— Это — золото, — сказала донья Ода.
— Все равно что золото, самое удивительное, что его полным-полно в наших краях, здесь рядом, на горе Сео, кто найдет, тот и берет, понимаете?
— Это — золото.
Тяжелее всего с собственной матерью, старуха совсем впала в детство, у нее не все дома, но командовать любит, как прежде, семьдесят восемь лет, а может, и больше, на вид-то вдвое больше, всем жизнь заела своим занудством и советами, «старуха услышит», сколько раз Приска говорила ему эти слова ночью, может, отсюда ее странная холодность, хорошая баба во всем, кроме этого дела.
— Папа, это правда золото?
Его любимец, тоже Элой, когда ни будь станет опорой отца в доме, битком набитом женщинами, пока еще мал, недавно только причастился в первый раз, даже костюмчик не мог ему справить как полагается, ему бы лет на десять больше, вот был бы помощником в задуманном дело.
— Это вольфрам, сынок, вольфрам, запомни это слово.
— Золото.
— Вольфрам, мама, не действуйте мне, пожалуйста, на нервы.
— Вы, молодежь, ничего не знаете и знать не желаете, в горе Сео много золота. Мне рассказывала об этом моя мать, ей — ее бабушка, бабушке поведала эту историю ее прабабушка, та узнала от своей матери; все матери рассказывают своим дочерям о золоте в горе Сео, но дочери не слушают, что им говорят…
Одита со свойственной ей издевкой вмешалась в разговор:
— Вы все про эти три сундука, мама?
— Вот именно, про три сундука, зарытые в горе Сео.
Элой испугался, что мать начнет свою сказку сначала.
— Это не то, мама, вольфрам — другое дело.
Нет, видно, не избежать им старой истории.
— Идиот, все металлы одинаковые, если у человека есть вера, это — золото, и не перебивай меня, а то все из головы вылетит, три сундука зарыты в нашей горе: один полный золота, другой серы, а третий пустой. Кто найдет сундук с золотом, навеки станет богатым, кто найдет сундук с серой, загубит свою душу и попадет в ад, но еще хуже найти пустой сундук, такой человек обречен на вечные скитания, не помню точно, то ли на земле, то ли в чистилище, а чистилище без надежды еще хуже ада, господи спаси и помилуй. Я знаю, где спрятан сундук с золотом…
— Почему же вы его не выкопали, мама?
— Почему, почему! Не перебивай меня, я все забываю, потому что не могу сама подняться в гору, ноги не слушаются, а сундук может найти не всякий, главное, верить, верить в то, чего не видно, в сундук верить надо и в Святую Троицу, единосущную в трех лицах, одна я туда не дойду, вся семья должна идти крестным ходом, с молитвами, вот что нужно.
— Какой же крестный ход без священника?
— Не смей богохульствовать в моем присутствии, Одита, ты меня с толку сбиваешь, о чем это я? ну да, если мы пойдем крестным ходом, священник не обязательно должен идти с нами, хотя было бы хорошо, кашу маслом не испортишь, есть еще одно условие, идти надо только в дождь, я и в хорошую-то погоду по этим скалам не взберусь, кругом сплошной кустарник, так вот, дождь должен лить как из ведра, тогда в том месте, где кончается Утес Дьявола и начинается Золотая долина, образуется ручей; почему долину назвали золотой? Никогда не задумывался? то-то, сынок, а дальше идти нужно вдоль ручья до двух громадных камней, похожих на бедра гигантской женщины, ноги у нее расставлены как будто рожать собралась, а между ногами течет вода, в народе ее называют Каменная Баба, надо пройти между ее ногами, а дальше увидишь большую расщелину между скалами, вот где надо копать, там спрятан сундук с золотом, там и копай.
— А сундук с серой и пустой сундук?
— Я знаю только про сундук с золотом, сынок, два других охраняет сам дьявол.
— Вот мой сундук с золотом!
Элой стукнул по столу своей большой тяжелой ладонью, привыкшей к любому труду, зажал в кулаке камень и поднял его, как поднимают бокал с вином, как будто тост произнес: «Если мне повезет, будем богатыми».
— Тебе видней…
Ириска не верила в чудеса.
— Спать, спать! Завтра рано вставать.
Всю ночь он не сомкнул глаз, в голове вертелись разные планы, как же добыть эти камушки, на которые он столько раз, наверно, наступал, не обращал никакого внимания, тишина в доме казалась ему зловещей, за спиной был сарай для скота, оттуда не доносилось ни звука, когда в доме водится хоть какая-то живность, ночью там шелестит солома или слышится другая возня, у них даже паршивой овцы не осталось, проклятый пустой сундук — вот что такое наша жизнь, тяжелые времена, надо что-то делать.