— Не жди меня к обеду.
Он вышел из дому, когда первые лучи солнца заскользили по скатам черепичных крыш Кадафреснаса, вскоре их тусклый блеск остался далеко внизу, дорога забирала резко в гору до самой скалы, мало кто знал эти места, как он, — с детских лет с рогаткой на птиц, — запел дрозд, Элой поддал ногой камень — об Эваристо, упавшем лицом в ручей, лучше не думать, — вот так же поддают камень охотники, чтобы вспугнуть птиц, все эти бездельники из Леона приезжают сюда не столько поохотиться, сколько поразвлечься с какой-нибудь скучающей пастушкой, лезут в голову всякие мысли после бессонной ночи, кругом ни души, он еще раз стукнул ногой по камню, среди светлых песчаных камушков блеснул черный агат, Элой вытащил свой осколок, и оба камня слились, в глазах поплыло, он вытащил наваху, стал ковырять, бить ногой, проклиная свою тупость, нет чтобы прихватить что-нибудь посолиднее ножа, пришлось, что называется, вкалывать голыми руками, сколько это длилось, может быть, несколько часов, но вот он держит этот камень, потянет, пожалуй, на… нечего считать раньше времени, плохая примета, черт, он даже не знал, сколько платят за килограмм, у него всегда голова шла кругом от этих цифр, которые так умело складывали и умножали завсегдатаи таверны за стаканом вина, Элой утер пот, надо запомнить место и вернуться с подходящим инструментом, трудно поверить, что это правда, сколько раз он бывал в этих местах, обходил вдоль и поперек Золотую долину, в давние времена здесь проходила дорога, ведущая к литейным мастерским в Арнадело, до сих пор сохранилась каменная плита с еле различимой надписью «Золотая дорога, построенная доном Рамоном де Валье в 1893 году», сейчас дорога заросла кустарником, ничего не осталось.
— Даю по сто монет за килограмм.
— Нет, поеду в город, посмотрю, что там скажут.
Неужели все это происходит с ним и наяву, голова шла кругом, как если бы он расстегнул блузку на груди у Селии и получил в придачу к девушке кучу денег. В Понферраде он подошел к дому, на дверях которого висела скромная деревянная доска с выжженной надписью «Хокариса», робко переступил порог с чувством человека, входящего в церковь в день своей свадьбы, сознавая, что начинается новая жизнь и никогда уже не будет, как было раньше, большое помещение, голые стены, пол, выложенный отбитой во многих местах плиткой, в глубине длинный прилавок с весами, как в магазине, Элой встал в очередь, тщетно пытаясь унять дрожь в коленях, впервые в жизни он занимался таким делом, за прилавком стоял смуглый парень в комбинезоне и галстуке, особенно ему не понравился галстук, впрочем, маленькие усики тоже не внушали доверия, этакий пройдоха, смотрит на всех свысока, привык надувать ближнего своего, да так ловко, что жертва испытывает при этом благодарность.
— Ну, выкладывай что принес.
— Вы сеньор Ариас?
Хосе Карлос Ариас, Акционерное Общество «Хокариса».
— Говори, что нужно, я служащий компании.
— Я хочу поговорить с сеньором Ариасом.
— Тебе ничего не остается, как отправиться в «Доллар», он там играет в карты.
— Так рано?
— А твое какое дело? Когда хочет, тогда и играет.
— Мне дела нет.
— Если принес металл, клади на прилавок, мы покупаем, да побыстрее, у меня времени нет с тобой возиться. Ну, что там у тебя?
— Вот.
Тип с усиками удивленно присвистнул.
— Первый сорт. Где ты его достал?
— Да тут, недалеко, точно не помню.
— У Амбасметас или у Флорес-дель-Силь?
— Да нет, где-то посередине, недалеко от моей деревни, сам не знаю точно.
— Сигарету?
Этот тип хочет расколоть его, Элой удержался от соблазна выкурить «Филлип Моррис», чтобы не чувствовать себя обязанным, оказывается, у этого пройдохи не так уж мало времени. Он подержал камень в руках, прежде чем положить его на весы, стрелка подскочила к девяти килограммам.
— Так, сто тридцать на девять… Тысяча сто семьдесят песет, пятьдесят пять сентаво.
Цена растет невесть как, но растет. В автобусе ему давали сто песет, потом человек, указавший адрес скупки, давал сто десять, теперь сто тридцать. Практически ему было уже все равно, больше тысячи песет, он в руках никогда не держал такой суммы, даже страшно делается, на последней ярмарке в Вильяфранке за эти деньги можно было купить корову, больше всего его умиляла точность до пяти сентаво.
— Минуточку, осталось уточнить кое-какие детали. Все должно быть законно, понимаешь? Имя?
— Элой Поусада.
— Адрес?
— Кадафреснас.
Улыбки на лицах стоявших в очереди говорили сами за себя, они взяли его на понт, голыми руками, как глупых зайцев, которые выходят пожевать травку на шоссе близ Борренеса, теперь они знают, где он нашел вольфрам, ладно, не стоит расстраиваться, в кармане у него тысяча монет.
— Спасибо и до свидания.
Дождаться понедельника, когда «Хокариса» выплачивает деньги, вернуться домой, на это ушло два дня, на рассвете третьего дня, вооружившись молотком и зубилом, он отправился в заветное место и очень удивился, услышав голоса, наверно, охотники понаехали, но странно, у них не было собак, только ружья, среди песчаника он разыскал свою жилу, черт возьми! все разворочено, огромная яма и никаких следов черного металла, мать вашу, здесь кто-то побывал до меня, такую яму лопатой не выроешь, нужен экскаватор, но как мог попасть сюда экскаватор, здесь и лошадь не пройдет, высоко, да и дороги нет, наверно, все это мне снится, подумал Элой, а сам продолжал лихорадочно искать, яростно колотить каждый камень, торчавший из травы или кустарника, валуны, пустая порода, вдалеке слышались голоса, откуда здесь столько охотников, очень странно, охотники обычно не шумят, сроду не видел в горах столько людей, надо подняться повыше и посмотреть, что происходит, он стоял на небольшой площадке, образованной природой в скале, у его ног простирался горный хребет Бимбрейра, на противоположном склоне горы работали трое с кирками и лопатами, Элой посмотрел в другую сторону, от деревни Оэнсии двигались черные точки, они исчезали, потом снова появлялись, их выдавали длинные тени, а вот там еще люди, еще и еще, и все карабкаются к горе Сео, некоторые продираются сквозь колючие кусты цветущего вереска, не заботясь об одежде, превращающейся в лохмотья, ползут как муравьи на сахар.
— Ложись!
Взрыв раздался одновременно с предупреждением об опасности, в ушах зазвенело, и над его головой начала медленно оседать гора, нет, это не сон, динамит — это реальность, теперь он знал, кто побывал на его жиле и как они это делают.
4
Я не попался на глаза контролеру, не разбил голову, когда поезд входил в туннель, и благополучно добрался до станции Тораль-де-лос-Вадос, знакомые места, решение сойти здесь возникло внезапно, в голове полный сумбур, куда идти, собственно говоря, я не сошел в Понферраде не потому, что отсюда ближе, просто решимости не хватило и не хотелось толкаться в толпе, в Понферраде сходила тьма народа, сотни людей стояли растерянные на перроне, целые семьи, сбившиеся в кучу вокруг отца, не выпускавшего из рук, на всякий случай, деревянный чемодан, только самое необходимое из скудного скарба бедняков, они хотят найти вольфрам, бедные крестьяне из горных деревень, потом и кровью зарабатывающие свой хлеб, палимые солнцем несправедливости, нет, я не хотел очутиться среди них, чувствовать себя приезжим в этих местах; поезд тронулся, а вот и мост через реку Силь, над ней возвышается монастырь ордена тамплиеров, монахиня, ехавшая со мной в одном вагоне, не упустила случая показать свою эрудицию, подкрепленную дипломом об окончании среднего учебного заведения.
— Pons ferratum по-латыни — «железный мост», поэтому римляне и назвали город Понферрада.
Ее спутница, готовившаяся принять обет, тоже решила лицом в грязь не ударить.
— А провинция Леон названа в честь Седьмого Легиона римлян, Legio Séptima, а не в честь страшного льва, как думают многие.
Их бесконечные молитвы с перебиранием четок, длинные косынки, взлетающие при каждом движении, утомили меня, но я испытывал к ним благодарность за бутерброд, который помог заморить червячка после суток поста. Сойдя в Торане, я весело помахал им рукой:
— До свидания!
И добавил уже не так весело:
— Вас, наверно, заждались в монастыре.
Меня никто не ждал, я был одинок, самое страшное в жизни человека — одиночество, говорят, еще страшнее не иметь возможности побыть одному, не могу сказать, не испытал; не знаю, сколько бы я стоял так, глядя на виноградники, если бы мимо не проезжал на своем грузовичке Овидио, перевозивший багаж из Тораля в Какабелос, он сильно постарел, больше даже, чем его допотопный «форд», но я его сразу узнал.
— Подбросите в Какабелос?
— Ты кто? Знакомое лицо, черт возьми, никак не вспомню.
— Аусенсио.
— Ах ты боже мой! Хосе Эспосито, приемный сын Виторины Гальярдо из Килоса, садись, парень, садись! А где твои вещи?
— Я налегке.
— Сколько воды утекло! Ты откуда, если не секрет?
— Секрет. Я и сам не знаю, откуда я.
Мой ответ сразу отбил у него охоту разговаривать, я залез в кузов, примостился между двумя тюками, и мы больше не обмолвились ни словом, не помню даже, сказал ли я спасибо, когда он высадил меня на площади, волнение овладело мной, нервы были напряжены, я стоял в центре небольшого прямоугольного скверика с оградой, увенчанной четырьмя каменными шарами, нелепыми, но полными очарования незабываемых воспоминаний детства, на эти шары карабкались целые поколения мальчишек, а напротив стояла, как и семь лет назад, аптека, огромная вывеска, колонны у входа, в витрине все та же гигантская бутыль с ползающими пиявками, — они-то хоть новые? — в детстве я их боялся, а когда подрос, сам ездил на велосипеде за ними на берег реки Куа, — а кто еще поехал бы? — довольно долго я стоял в нерешительности и все-таки вошел, аптека, как обычно, была пуста, погруженная в уютный полумрак, все как прежде, и этот запах, который я вдохнул полной грудью, здравствуй, сказал он мне, добро пожаловать домой, здесь и в самом деле был мой дом до того проклятого дня, когда меня увезли на грузовике вместе с другими парнями, а Лусиано остался, его мозг