— Месяц уже я тут, — сказал он. — Уверен: она изменилась еще больше.
— Можете не рассказывать.
Он посмотрел ей в глаза и решился тихо сказать: «Такие зеленые».
Повисло молчание. «Ее глаза?» Миранда отвела взгляд и потянулась за бутылкой.
— Я не знал, чего ожидать, — начал он свою историю. — Царство пепла? Стояло лето. Цвели маргаритки и васильки. Сотни миль я ехал и видел их в трещинах на шоссе.
Он покачал шкварчащую сковороду.
— Как-то утром я проснулся и обнаружил у себя над головой сотню больших воздушных шаров всех мыслимых цветов и моделей. Сидевшие в корзинах люди кричали: «С добрым утром!» Махали мне. Они были счастливы.
— Они катались на воздушных шарах?
— Это была прихоть. Что-то вроде пикника в воздухе. Не знаю, куда они летели. Наверное, и сами не думали об этом. Просто отдались на волю ветра.
Он покачал головой, будто заново дивясь.
— А как пожары? — спросила она. — Города? Это правда — о войне на Великих озерах?
По слухам, Торонто и Буффало объединились в неустойчивый союз против Монреаля. Квебек блокировал залив Святого Лаврентия. Детройт спустил на воду собственный флот каперов. Страна сдала свои позиции городам-государствам, интригам генералов и сенаторов.
— Меня предупредили: нужно обходить те края стороной, — рассказывал он. — Кое-что мне удавалось разглядеть издалека, особенно по ночам. Но сейчас, наверное, там уже все кончено.
— А что можно было увидеть ночью? — спросила она.
Он сглаживал углы. Миранда поняла это, и ей захотелось узнать правду.
— Прерии горели потрясающе, — охотно поведал он. — Ночью трудно уснуть, даже если огонь в полусотне миль. Пожары окрасят весь горизонт оранжевым. И мощный гул издалека, как от тяжелых товарных составов.
— Города, — напомнила она.
— Пылали как костры. Я держался от них подальше. Выбирал второстепенные дороги. Продвигался очень медленно и осторожно. Из-за снайперов. И досок с гвоздями на шоссе, чтобы протыкать шины. И рояльных струн.
— А это еще зачем?
— Их натягивали на уровне горла — сбивать велосипедистов. Струна почти незаметна, особенно если едешь быстро. Столько велосипедов валялось… Просто море.
Было видно, что она испытала шок, услышав об этих струнах.
— Как-то ночью я спал в поле молодой кукурузы. Никогда не знал: оказывается, можно слышать, как она растет.
Натан Ли пытался отвлечь ее, и иногда получалось.
— Стебли шелестят на ветру? — предположила она.
— Нет, — покачал он головой. — Ветра не было. Полный штиль. Росли початки. Листья разворачивались. Это я и слышал.
Миранда никогда не думала о подобном. И все же она вернулась к погоне за реальностью.
— Эти ужасные люди, о которых вы говорили. Снайперы…
— Они просто делали свое дело, — сказал он. — В этом нет ни дурного, ни хорошего.
— Убивать ни в чем не повинных людей?
— Они обеспечивали существование своим семьям. Или кланам. Тем, кто остался в живых.
— Я думала, там военное положение.
— Так оно и было. Говорят, армия держала трассу I-70 открытой всю весну. Они сопровождали конвои, преследовали бандитов, охраняли станции анализов крови. Делали все, что в их силах, но ситуация вышла из-под контроля. Я видел столько… казненных. Повешенных на высоковольтных опорах. Или привязанных к столбам ограждений. А то и просто застреленных в канавах. Как в Средние века. Это армия поработала и выставила результаты на всеобщее обозрение вдоль обочин дорог.
— Там и сейчас такое?
— Уже нет. Во всяком случае, военные этим теперь не занимаются. Платить перестали. А у большинства из них семьи. Трасса I-70 была последним коридором «из моря в море». К тому времени, когда я захотел им воспользоваться, его закрыли.
«Армия разваливается», — подумала она и сказала:
— Генералы ничего подобного нам не рассказывали.
— Вы слышали о конкистадорах? — спросил он. — Первое, что они сделали, высадившись в Новом Свете, — порвали узы с монархией. В те времена короли получали власть прямо от Бога, как Папа Римский. И тут вдруг конкистадоры обнаружили, что очутились в мире, где Бога нет.
— Вы сравниваете генералов с конкистадорами?
— Я не вижу, чтобы ими кто-то командовал.
«Мой отец», — подумала, но не сказала она. И президент с Объединенным комитетом начальников штабов, засевшие на горе Шайенн, в бункере НОРАД[60]. И двести лет демократии. Себя она патриотом не считала, но демократия была их богиней. А Натан Ли пугал ее.
— Но свою власть они получают от людей, — настаивала она.
— Миранда, — укоризненно прошептал он.
Она перевернула бутылку — та была пуста. Плохо. Слишком быстро.
— Но это ужасно!
— Сейчас уже все иначе, — сказал он. — Но тогда я, бывало, заходил в маленькие городки и попадал в другую реальность: словно пятьдесят лет назад остановились часы. Жизнь ничем не потревожена. Никакой паники, абсолютное спокойствие. Мужчины постригали лужайки ручными косилками. Лимонад за пятицентовик. Мальчишки красили белые заборы. Такое впечатление, будто там даже не слыхали о чуме.
— С глаз долой, из сердца вон?
— Отчасти так, — сказал он. — Но по сути, никто просто не задумывается, что скоро настанет их черед. И это не отрицание действительности. Это вера. Они все считают, что им предрешено выжить. Спроси их — и я бы выслушал сотню причин, почему чума минует их. Их семейные гены сильны, или они жили более праведно, или пища здоровая, или бегают трусцой, или молятся…
— Но это же такой самообман! А как же повсеместные отключения электричества? Исчезновение горючего? Голодные бунты?
— Отдаленные раскаты, — ответил он. — Пока гром не грянет…
— Так уже грянул.
— Но они ведь американцы, — сказал он. — Внутренне они готовы ко всему. И вы не поверите, насколько готовы. Это их вторая натура. Они сидят в подполье еще со времен первого русского спутника. И чума не напугает их ничем таким, чем их уже сто раз не стращал Голливуд. Ведь они, черт возьми, выживали после чумы десятки раз! Вспомните-ка. Стивен Кинг. «Штамм “Андромеда”». Альбер Камю. «Декамерон». Фукидид. Жизнь всего лишь имитирует искусство. Катастрофы несут обновление. Там, в глубинке, люди все еще судачат о лимитировании расхода горючего в семидесятых[61], йеллоустонских пожарах и урагане «Митч». О повсеместных отключениях электричества, снежных годах, Уэйко[62], Оклахоме[63], Всемирном торговом центре, наводнениях, Великой депрессии, Вьетнаме. Все эти события для них легендарны, как притчи. Они выучили эти уроки.
— Прошлое как повод для надежды? — предположила она.
— Вот именно. Америка всегда выживала. Ее люди деятельны. Они ждут не дождутся, чтобы вычистить всю грязь и начать все сначала.
— Вас послушаешь — они безрассудны.
— Вовсе нет.
— Вы считаете, мы дурачим их? — спросила она. — Тем, что обещаем найти вакцину от чумы.
— Этого я не говорил.
— А что, если исцеления нет?
Он поднял на нее глаза:
— А его, по-вашему, нет?
Она умолкла.
— Ну вот, — сказал он, размахивая сковородкой с омлетом. — Еда готова, а я испортил вам аппетит.
После ужина они вышли полюбоваться звездами. Натан Ли расспросил Миранду о ее жизни, но после его рассказов собственная история казалась ей такой пресной! Воспитывали в четырех стенах. К тому времени как страна развалилась, ее уже комфортно и безопасно пристроили в Лос-Аламосе. Лаборатория — или Гора, или Меса, или Атомный город — была островом, возвышающимся над всеми невзгодами.
Натан Ли называл Лос-Аламос цитаделью — городом в городе. Сравнивал его с зиккуратом в Уре, с афинским Акрополем, с Пентагоном и Кремлем. Здесь находился оплот власти, закрытый от простых граждан, убежище на случай осады. Послушать его, так выходило, что это величайшая веха в истории.
Он хотел знать, как этот городишко вырос в большой город. Миранда рассказала ему о волнах ученых из разных стран, накатывавшихся, словно переселенцы, с семьями и чемоданами, о ниспровержении специалистов по атомному оружию. Ведь более полувека Лос-Аламос в основном занимался ядерным вооружением — разработкой, а потом сокращением. Но тут вдруг биологические науки, презираемые физиками и инженерами как дисциплины «мягкие»[64] и неточные, возвысились и захватили власть. Были грандиозные сражения за сферы влияния, но верх одержала Элис, навела порядок и сосредоточила усилия всех на выполнении новой миссии — обуздании вируса Корфу.
На некоторое время ученые объединились. Они соперничали, но как люди одной профессии. От вирусологии до генетики и палеобиологии приматов каждая специальность обладала своим особым кастовым духом, имела особые лаборатории, собственное направление поиска. На первых порах посыпались находки и открытия. Структура каждого белка — от червей до человека — записывалась на диск. Были изобретены плазменные «палочки» для обнаружения Корфу в воздухе. Спутники отслеживали географическое продвижение заболевания.
Агрессия Корфу должна была возвестить о начале новой золотой эры медицины. В охоте за вирусом нашли средство излечения от туберкулеза, болезни Альцгеймера, СПИДа и всех разновидностей рака. Были синтезированы нервные и глазные волокна. Человечество ожидали заманчивые перспективы. Повредившие связки люди встанут на ноги и пойдут. Слепые прозреют. Глухие обретут слух.
Но потом умерла Элис, и за дело взялся Кавендиш. За одним забором появилось множество новых. Его скрытность всех измучила, породила в людях недоверие. Вскоре в некогда прочном фундаменте появились трещины.
Теперь старые семьи главенствовали над приехавшими позже. Бывшие жрецы чистой науки с презрением относились к тем, кто занимался промышленными исследованиями, а те, в свою очередь, третировали бывших государственных научных работников. Те, кто занимался СПИДом, чувствовали пренебрежительное равнодушие охотников за Эбола и другими «дикими» вирусами. Иностранцы полагали, что уроженцы здешних мест выезжают на везении. Американцы же считали, что приезжие выбрасывают деньги на ветер. Охранники — многие с научными степенями в теперь бесполезных областях, таких как, например, разработка ядерного вооружения, — обижались на биологов. Ученые считали охранников ничтожествами. Росла вражда как между лабораториями, так и внутри самих коллективов. Каждый рядовой работник требовал себе отдельную лабораторию. А правил всем Кавендиш — вдохновитель этой анархии.